Фитили горели, а факелы мерцали
рядом с палатками актеров.
Барабанный бой на близком расстоянии оглушал и гипнотизировал, ритмы
хитро усложнялись, синкопировались. С приближением полуночи началось
благочестивое пение, поднимаясь и падая вместе с барабанным боем, сплетая
сеть вокруг чувств.
Настало короткое затишье, когда появился Просветленный со своими
монахами в желтых одеяниях, становящихся в свете ламп почти оранжевыми.
Они откинули капюшоны и сели, скрестив ноги, на землю. Через некоторое
время пение и звук барабанов снова наполнили мозг присутствующих.
Когда появились актеры, страшные в своем гриме, с бубенчиками на
лодыжках, звенящими при каждом шаге, аплодисментов не было, лишь
напряженное внимание. Танцоры катхакали были знаменитые, с детства
учившиеся акробатике, а также старинным фигурам классического танца,
знающие девять различных движений шеи и глазных яблок и сотни положений
рук, требуемых для постановки древнего эпоса любви и сражения, встреч с
богами и демонами, героических боев и традиционных кровавых измен.
Музыканты выкрикивали слова преданий, в то время как актеры, которые
никогда не говорили, показывали устрашающие действия Рамы или братьев
Пандава. Раскрашенные зеленым и красным, или черным с ярко-белым, они шли
по полю, подняв полы одежды, их обручи из зеркальных капель сверкали при
свете ламп. Время от времени лампы разгорались или начинали шипеть и
трещать, и тогда казалось, что нимбы святого или несвятого света играют
над головами танцоров, начисто убивая смысл событий и давая зрителям
минутное ощущение, что они сами иллюзорны, а единственно-реальны в мире
лишь рослые фигуры в циклопическом танце.
Танец должен был продолжаться до восхода солнца. Но перед зарей один
из носящих шафрановую мантию пришел со стороны города, пробился через
толпу и сказал что-то на ухо Просветленному.
Будда встал, как бы для того, чтобы лучше обдумать услышанное, и
снова сел. Он дал поручение монаху, тот кивнул и ушел с фестивального
поля.
Будда, выглядевший невозмутимым, снова перенес свое внимание на
представление. Монах, сидевший неподалеку, заметил, что Будда барабанит
пальцами по земле, и решил, что Просветленный держит такт с барабанами,
поскольку было общеизвестно, что он выше таких вещей, как нетерпение.
Когда представление кончилось и Сурья-солнце окрасило в розовый цвет
полы Неба над восточным краем мира, казалось, будто ночь и в самом деле
держала толпу пленников в напряженном и страшном сне, от которого они
сейчас освободились, усталые, тяжело входящие в день.
Будда и его последователи немедленно пошли к городу. Они не
останавливались отдохнуть и прошли через Алондил быстрой, но достойной
походкой.
Когда они снова очутились в пурпурной роще, Просветленный велел
монахам отдыхать, а сам пошел к маленькому павильону, стоявшему в глубине
леса.
В павильоне сидел монах, принесший сообщение во время представления.
Он заботился о больном лихорадкой путешественнике, которого он нашел в
болотах, куда часто ходил размышлять о скверных условиях, в которых,
возможно, окажется его тело после смерти.
Татагатха внимательно оглядел человека, лежавшего на спальном мате:
тонкие бледные губы, высокий лоб, высокие скулы, тронутые инеем брови,
острые уши; Татагатха догадывался, что глаза должны быть бледно-голубые
или серые. Было что-то как бы просвечивающее - хрупкое, возможно, - в его
бессознательном теле - в какой-то мере это могло быть результатом
лихорадки, мучившей это тело, но дело было не только в болезни. Не похоже
было, чтобы этот маленький человек носил вещь, которую Татагатха сейчас
держал в руках. На первый взгляд человек казался очень странным, но потом
становилось ясно, что седые волосы и хрупкий костяк еще не означают
преклонного возраста, и что во внешности этого человека есть что-то
детское. Глядя на его комплекцию Татагатха сомневался, чтобы этому
человеку приходилось часто бриться. Возможно, между щеками и углами рта
были скрытые сейчас чуточку озорные морщинки. А может, и нет.
Будда держал малиновый удушающий шнур, который могли носить только
священные палачи богини Кали. Он провел пальцами по его шелковистой длине,
и шнур обвился вокруг его руки, слегка прилипнув к ней. Будда не
сомневался более, что шнур должен был таким манером обвиться вокруг его
горла. Он почти бессознательно держал его и непроизвольно дергал рукой.
Затем он взглянул на вытаращившего глаза монаха, улыбнулся своей
невозмутимой улыбкой и отложил шнур. Монах вытер сырой тканью потный лоб
больного.
Человек на спальном мате вздрогнул от прикосновения и открыл глаза. В
них было безумие лихорадки, они по-настоящему не видели, но Татагатха
почувствовал внезапный удар от встречи их взглядов.
Глаза были темные, почти агатовые, нельзя было отличить зрачок от
радужной оболочки. Было какое-то удивительное несоответствие между глазами
такой силы и хрупким, слабым телом.
Будда наклонился и слегка ударил руку человека; можно было подумать,
что он коснулся стали, холодной и нечувствительной. Он резко провел
ногтями по тыльной стороне правой руки. Ни царапины, ни даже следа на
коже, ноготь скользнул по ней, как по стеклу. Будда сжал ноготь большого
пальца человека и отпустил. Ни малейшего изменения цвета. Словно это были
мертвые или механические руки.
Будда продолжал осмотр. Феномен кончался где-то возле запястья и
снова появлялся в других местах. Руки, грудь, живот, шея и часть спины
были омыты в ванне смерти, что и дало эту особую несгибаемую силу.
Смачивание всего тела, конечно, оказалось бы роковым; а тут человек вроде
бы обменял часть своей осязательной чувствительности на эквивалент
невидимых перчаток и стальной брони, прикрывающей шею, грудь и спину. Он
действительно был одним из избранных убийц страшной богини.
- Кто еще знает об этом человеке? - спросил Будда.
- Монах Симха, который помог мне принести его сюда.
- Он видел это? - Татагатха указал глазами на малиновый шнур.
Монах кивнул.
- Найди его и приведи сейчас же ко мне. Никому не говори об этом,
скажи только, что пилигрим заболел, и мы здесь о нем заботимся. Я сам
займусь его лечением и наблюдением за его болезнью.
- Слушаю, Прославленный. - И монах поспешно вышел из павильона.
Татагатха сел рядом со спальным матом и ждал.

Прошло два дня, прежде чем лихорадка спала и разум вернулся в темные
глаза. Но в течение этих двух дней проходившие мимо павильона слышали
голос Просветленного, бубнящий снова и снова, как если бы он обращался к
своему спящему подопечному. Время от времени человек громко бормотал, как
в бреду.
На второй день человек открыл глаза, посмотрел вверх, нахмурился и
повернул голову.
- Доброе утро, Ральд, - сказал Татагатха.
- Кто ты? - спросил тот неожиданным баритоном.
- Тот, кто учит путям освобождения, - ответил Татагатха.
- Будда?
- Так меня называли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69