мне было известно, что во всех странах мира тюремщики знают заключенных наперечет, и узник просто так не исчезает, не вызвав в тюрьме некоторого переполоха.
Поэтому я ждал, больше пугаясь того счастья, какое мне было обещано, чем радуясь.
Я видел, как спустились сумерки, наступил вечер, как сгустилась тьма, и услышал, что на крепостных часах пробило десять.
Почти в ту же секунду дверь в темницу отворилась и я увидел моего тюремщика. В левой руке он держал фонарь, а на правом плече тащил какую-то ношу, пошатываясь под ее тяжестью.
Эта ноша была такой странной формы, что я уставился на нее и больше не мог оторвать глаз. С пятнадцати шагов она казалась мешком, с десяти — человеком, с пяти оказалась трупом.
Я вскрикнул от ужаса.
«Кто это?» — спросил я. «Ваш преемник», — со смехом ответил он. «Как, мой преемник?» — «Нуда… Понимаете, у меня два заключенных, о которых я особо забочусь; один находится в сухой камере, спит на мягкой постели из соломы; другой содержится в подземелье по шею в воде… Кто из этих двух должен умереть? Конечно, тот, кто в худших условиях. Так вот, заключенные, спору нет, созданы на муку тюремщикам! Умер именно тот, кто содержался прилично; тот же, кому совсем плохо, упрямо продолжает жить! Честное слово, здесь уже ничего не поймешь… Ну ладно, держите вашего товарища».
И он сбросил труп мне на руки.
Я еще не понимал, что намерен предпринять мой тюремщик, однако смутно чувствовал, что этот труп — мое спасение.
Сделав над собой усилие, я, несмотря на слабость и испуг, удержал его в руках.
«Так! Теперь попытайтесь вытащить из воды ногу… ту, на которой цепь».
Я вытащил ногу, прислонившись спиной, чтобы не потерять равновесия, к одному из столбов, поддерживавших сводчатый потолок.
Операция длилась долго: в воде замок проржавел и никак не хотел открываться.
Тюремщик ругался, как безбожник, и разносил меня за то, что якобы я не хочу, чтобы ключ в замке поворачивался.
Наконец железное кольцо, целых три месяца сковывавшее мою ногу, разжалось. Я обрел первую часть свободы!
Второй ее частью должен был стать выход из темницы; третьей — выход из крепости.
«А теперь дайте-ка мне ногу другого», — приказал тюремщик. «Значит, вы хотите приковать его вместо меня?» — «Ну да, черт возьми! Не беспокойтесь! Завтра никто уже не узнает, вы это или он: крысы и угри превратят его в скелет — и прощай! В тюрьме останется всего один мертвец, а я избавлюсь сразу от двух заключенных… Как, неплохо сыграно?»
Я сразу его понял и посчитал, что сыграно не просто неплохо, но даже великолепно, и от всей души поздравил тюремщика с этой выдумкой.
«Ладно, ладно! — сказал он. — Неужели вы думаете, что человек до такой степени может быть палачом своего тела? Если каждый день таскать вам сюда еду, то наверняка плеврит подхватишь!»
Если тюремщик, приходивший в темницу раз в день, мог схватить плеврит, судите сами, что могло ждать узника, проводящего там весь день! Вы видите, дорогой мой, что могло ждать узника: он превратился в то, что вы сейчас видите.
И Марат громко рассмеялся.
Дантона было трудно чем-либо поразить, но он все-таки вздрогнул, услышав смех Марата.
XVIII. ДВА РАЗНЫХ ВЗГЛЯДА НА ВЕЩИ
— Когда живой был освобожден от оков, — продолжал Марат, — а на его место был прикован мертвец, тюремщик взял фонарь и сделал мне знак идти за ним. Большего я и не требовал; но для меня было тяжело держаться на разбитых ревматизмом ногах.
Тюремщик понял, что я почти не в силах исполнить его приказ.
«О-хо-хо! — вздохнул он. — Берегитесь: здесь мы мертвых хороним в реке, она медленно уносит их в море, которое окончательно избавляет нас от них… Я собирался бросить в реку мертвеца, но с таким же успехом могу бросить в нее и живого, и через пять минут их уже не отличишь друг от друга…»
Угроза подействовала: как и в хижине конюха, как и на улицах Варшавы, я призвал кровь, еще оставшуюся в моем теле, прилить к сердцу, укрепил волю остатками сил и поплелся то на ногах, то на руках — уже не как человек, а словно грязное животное, — вслед за тюремщиком.
После множества поворотов и обходов, сделанных ради того, чтобы я не попался на глаза часовым на постах, мы вошли в подземный ход, оттуда добрались до потайной двери. У тюремщика был ключ, и он открыл ее. Мы оказались вровень с рекой.
«Это здесь!» — сказал мой вожатый. «Как здесь?» — спросил я. «Конечно, здесь.. Теперь спасайтесь!» — «Но как, извольте сказать, я могу спастись?» — «Вплавь, черт побери!» — «Я не умею плавать!» — вскричал я.
Он сделал угрожающее движение, которое я остановил жестом, ибо понял: тюремщик, раздосадованный тем, что я ему помеха, столкнет меня в воду, чтобы покончить с обузой.
«Нет, — воскликнул я, — нет!.. Потерпите немного! Мы что-нибудь придумаем». — «Придумывайте». — «Разве тут нет лодки?» — «Ищите». — «Но я вижу лодку, вон там, внизу». — «Верно, но она привязана… У вас есть ключ от замка? У меня нет». — «Что же делать, Боже мой?» — «Говорят, собаки от природы умеют плавать; вы так ловко ходите на четвереньках, попробуйте: быть может, вы умеете плавать, хотя сами того и не знаете?» — «Подождите!» — вскричал я. «Чего?» — «Вы видели, что у входа в крытый проход что-то строят?» — «Да». — «Там на земле я видел бревна». — «Хорошо!» — «Помогите мне притащить сюда одно из них». — «Чудесно!» — «Я столкну бревно в реку, лягу сверху и… храни меня Бог!»
— А-а! — перебил его Дантон. — Вы сами признаетесь, что все-таки верите в Бога!
— Да, в определенных обстоятельствах, как и все люди, — ответил Марат. — Возможно, в те минуты я и верил в него.
— Вы в него верили, ибо Бог вас спас. Марат ушел от этого спора.
— Сказано — сделано, мы пошли за бревном; притащили его с трудом, то есть тяжело было тюремщику, ибо мне бревно казалось легче перышка; потом, выбравшись из потайной двери, столкнули на воду этот кусок дерева, и я, закрыв глаза, лег на него…
— Вот видите, — снова прервал его Дантон, — признайтесь, что и на сей раз вы препоручили свою жизнь Богу.
— Это уже забылось, — ответил Марат. — Я лишь помню, что постепенно успокоился; по сравнению с водой в моем подземелье река была не столь холодной; к тому же у меня над головой простиралось небо, справа и слева от меня тянулись берега, а впереди была свобода!
Течение реки не могло не вынести меня навстречу какому-нибудь судну или донести до какого-нибудь города. Выбравшись на сушу, я рисковал попасться кому-нибудь на глаза и быть задержанным; кстати, разве я мог бы идти пешком? На воде все было иначе, меня несла река, и даже довольно быстро; наверное, я проплывал льё в час!
Ложась на мое бревно, я слышал, как пробило одиннадцать вечера; светало же в семь. Поэтому, когда настало утро, я уже проплыл почти восемь льё.
Ненадолго я попал в туман, который постепенно таял. Мне почудилось, будто сквозь эту утреннюю легкую дымку я слышу голоса людей. По мере того как течение несло меня вниз, голоса становились все отчетливее; когда туман совсем рассеялся, я, действительно, заметил каких-то речников: они разбирали на части севшее на мель судно; позади них я разглядел дома бедной деревни.
Я стал громко кричать, звать на помощь и махать им рукой.
Они увидели меня и спустили на воду маленькую лодку; сначала они стали грести мне навстречу, но потом пустились вслед за мной, поскольку мое бревно ненамного опережало лодку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
Поэтому я ждал, больше пугаясь того счастья, какое мне было обещано, чем радуясь.
Я видел, как спустились сумерки, наступил вечер, как сгустилась тьма, и услышал, что на крепостных часах пробило десять.
Почти в ту же секунду дверь в темницу отворилась и я увидел моего тюремщика. В левой руке он держал фонарь, а на правом плече тащил какую-то ношу, пошатываясь под ее тяжестью.
Эта ноша была такой странной формы, что я уставился на нее и больше не мог оторвать глаз. С пятнадцати шагов она казалась мешком, с десяти — человеком, с пяти оказалась трупом.
Я вскрикнул от ужаса.
«Кто это?» — спросил я. «Ваш преемник», — со смехом ответил он. «Как, мой преемник?» — «Нуда… Понимаете, у меня два заключенных, о которых я особо забочусь; один находится в сухой камере, спит на мягкой постели из соломы; другой содержится в подземелье по шею в воде… Кто из этих двух должен умереть? Конечно, тот, кто в худших условиях. Так вот, заключенные, спору нет, созданы на муку тюремщикам! Умер именно тот, кто содержался прилично; тот же, кому совсем плохо, упрямо продолжает жить! Честное слово, здесь уже ничего не поймешь… Ну ладно, держите вашего товарища».
И он сбросил труп мне на руки.
Я еще не понимал, что намерен предпринять мой тюремщик, однако смутно чувствовал, что этот труп — мое спасение.
Сделав над собой усилие, я, несмотря на слабость и испуг, удержал его в руках.
«Так! Теперь попытайтесь вытащить из воды ногу… ту, на которой цепь».
Я вытащил ногу, прислонившись спиной, чтобы не потерять равновесия, к одному из столбов, поддерживавших сводчатый потолок.
Операция длилась долго: в воде замок проржавел и никак не хотел открываться.
Тюремщик ругался, как безбожник, и разносил меня за то, что якобы я не хочу, чтобы ключ в замке поворачивался.
Наконец железное кольцо, целых три месяца сковывавшее мою ногу, разжалось. Я обрел первую часть свободы!
Второй ее частью должен был стать выход из темницы; третьей — выход из крепости.
«А теперь дайте-ка мне ногу другого», — приказал тюремщик. «Значит, вы хотите приковать его вместо меня?» — «Ну да, черт возьми! Не беспокойтесь! Завтра никто уже не узнает, вы это или он: крысы и угри превратят его в скелет — и прощай! В тюрьме останется всего один мертвец, а я избавлюсь сразу от двух заключенных… Как, неплохо сыграно?»
Я сразу его понял и посчитал, что сыграно не просто неплохо, но даже великолепно, и от всей души поздравил тюремщика с этой выдумкой.
«Ладно, ладно! — сказал он. — Неужели вы думаете, что человек до такой степени может быть палачом своего тела? Если каждый день таскать вам сюда еду, то наверняка плеврит подхватишь!»
Если тюремщик, приходивший в темницу раз в день, мог схватить плеврит, судите сами, что могло ждать узника, проводящего там весь день! Вы видите, дорогой мой, что могло ждать узника: он превратился в то, что вы сейчас видите.
И Марат громко рассмеялся.
Дантона было трудно чем-либо поразить, но он все-таки вздрогнул, услышав смех Марата.
XVIII. ДВА РАЗНЫХ ВЗГЛЯДА НА ВЕЩИ
— Когда живой был освобожден от оков, — продолжал Марат, — а на его место был прикован мертвец, тюремщик взял фонарь и сделал мне знак идти за ним. Большего я и не требовал; но для меня было тяжело держаться на разбитых ревматизмом ногах.
Тюремщик понял, что я почти не в силах исполнить его приказ.
«О-хо-хо! — вздохнул он. — Берегитесь: здесь мы мертвых хороним в реке, она медленно уносит их в море, которое окончательно избавляет нас от них… Я собирался бросить в реку мертвеца, но с таким же успехом могу бросить в нее и живого, и через пять минут их уже не отличишь друг от друга…»
Угроза подействовала: как и в хижине конюха, как и на улицах Варшавы, я призвал кровь, еще оставшуюся в моем теле, прилить к сердцу, укрепил волю остатками сил и поплелся то на ногах, то на руках — уже не как человек, а словно грязное животное, — вслед за тюремщиком.
После множества поворотов и обходов, сделанных ради того, чтобы я не попался на глаза часовым на постах, мы вошли в подземный ход, оттуда добрались до потайной двери. У тюремщика был ключ, и он открыл ее. Мы оказались вровень с рекой.
«Это здесь!» — сказал мой вожатый. «Как здесь?» — спросил я. «Конечно, здесь.. Теперь спасайтесь!» — «Но как, извольте сказать, я могу спастись?» — «Вплавь, черт побери!» — «Я не умею плавать!» — вскричал я.
Он сделал угрожающее движение, которое я остановил жестом, ибо понял: тюремщик, раздосадованный тем, что я ему помеха, столкнет меня в воду, чтобы покончить с обузой.
«Нет, — воскликнул я, — нет!.. Потерпите немного! Мы что-нибудь придумаем». — «Придумывайте». — «Разве тут нет лодки?» — «Ищите». — «Но я вижу лодку, вон там, внизу». — «Верно, но она привязана… У вас есть ключ от замка? У меня нет». — «Что же делать, Боже мой?» — «Говорят, собаки от природы умеют плавать; вы так ловко ходите на четвереньках, попробуйте: быть может, вы умеете плавать, хотя сами того и не знаете?» — «Подождите!» — вскричал я. «Чего?» — «Вы видели, что у входа в крытый проход что-то строят?» — «Да». — «Там на земле я видел бревна». — «Хорошо!» — «Помогите мне притащить сюда одно из них». — «Чудесно!» — «Я столкну бревно в реку, лягу сверху и… храни меня Бог!»
— А-а! — перебил его Дантон. — Вы сами признаетесь, что все-таки верите в Бога!
— Да, в определенных обстоятельствах, как и все люди, — ответил Марат. — Возможно, в те минуты я и верил в него.
— Вы в него верили, ибо Бог вас спас. Марат ушел от этого спора.
— Сказано — сделано, мы пошли за бревном; притащили его с трудом, то есть тяжело было тюремщику, ибо мне бревно казалось легче перышка; потом, выбравшись из потайной двери, столкнули на воду этот кусок дерева, и я, закрыв глаза, лег на него…
— Вот видите, — снова прервал его Дантон, — признайтесь, что и на сей раз вы препоручили свою жизнь Богу.
— Это уже забылось, — ответил Марат. — Я лишь помню, что постепенно успокоился; по сравнению с водой в моем подземелье река была не столь холодной; к тому же у меня над головой простиралось небо, справа и слева от меня тянулись берега, а впереди была свобода!
Течение реки не могло не вынести меня навстречу какому-нибудь судну или донести до какого-нибудь города. Выбравшись на сушу, я рисковал попасться кому-нибудь на глаза и быть задержанным; кстати, разве я мог бы идти пешком? На воде все было иначе, меня несла река, и даже довольно быстро; наверное, я проплывал льё в час!
Ложась на мое бревно, я слышал, как пробило одиннадцать вечера; светало же в семь. Поэтому, когда настало утро, я уже проплыл почти восемь льё.
Ненадолго я попал в туман, который постепенно таял. Мне почудилось, будто сквозь эту утреннюю легкую дымку я слышу голоса людей. По мере того как течение несло меня вниз, голоса становились все отчетливее; когда туман совсем рассеялся, я, действительно, заметил каких-то речников: они разбирали на части севшее на мель судно; позади них я разглядел дома бедной деревни.
Я стал громко кричать, звать на помощь и махать им рукой.
Они увидели меня и спустили на воду маленькую лодку; сначала они стали грести мне навстречу, но потом пустились вслед за мной, поскольку мое бревно ненамного опережало лодку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192