Только что завершилась война в Югославии. Ситуация была крайне напряжённой.
… Провёл я в Германии всего семь часов. Поездка эта была нужна, в сущности, для того, чтобы сказать всего лишь одну фразу: «Нам надо после драки помириться».
Повторили мои слова, кажется, все газеты и телеканалы мира без исключения.
Это была резкая смена международных позиций Москвы. Ещё недавно наши дипломаты в связи с событиями в Югославии принимали очень жёсткие решения, словно готовя и наше, и зарубежное общественное мнение к длительной, затяжной конфронтации.
Нужно было срочно возвращаться на мировую дипломатическую арену, срочно что-то предпринимать.
В Кёльне мы сделали первый шаг навстречу Западу после югославского кризиса.
… Тони Блэр сказал на итоговой пресс-конференции: «У нас разные подходы к косовскому урегулированию. Но это прекрасно, что мы снова вместе. Нас объединяет стремление сделать Балканы свободными от этнических конфликтов».
Россия подтвердила свой статус равного политического партнёра, без которого немыслимо разрешение мировых конфликтов и решение важных вопросов. Особенно европейских. В своих заявлениях лидеры стран старательно подчёркивали, что в клубе не семь, а восемь полноправных членов.
Причина этой искренней радости объяснялась просто: Россия дала возможность НАТО с достоинством выйти из конфликта, а затем сама решительно отказалась от возобновления «холодной войны». Самый серьёзный кризис за последние чуть ли не двадцать лет в отношениях Запада и России (его сравнивали даже с карибским кризисом), к всеобщему облегчению, был исчерпан. Именно этот вздох облегчения и прозвучал наконец в Кёльне.
Покидая саммит в Германии, вместе с чувством громадного облегчения и выполненного долга я испытывал и тревогу. Легко вступить на путь конфронтации, но трудно с него уйти. В мире за время югославского кризиса накопилось слишком много отрицательных эмоций по поводу самостоятельной, независимой позиции России. И рано или поздно нам дадут это почувствовать.
Как только началась операция в Чечне, я сразу понял: вот теперь-то и настал «момент истины» для наших отношений с Западом! Теперь попытаются нас прижать по-настоящему!
… Вернувшись с международной конференции в Осло, где уже активно обсуждалась чеченская тема, Путин рассказал мне о забавном эпизоде. Прощаясь, Клинтон ему сказал: «До скорой встречи в Стамбуле, Владимир!» «Нет, мы с вами в Стамбуле не встретимся, — заметил Путин. — Туда поедет Борис Николаевич».
«О Господи, только этого не хватало!» — схватился за голову Клинтон. Путин смеялся, рассказывая мне эту историю, а смотрел испытующе. Да, в Стамбуле нас ожидали тяжёлые минуты. Готов ли я к ним — и морально, и, главное, физически?
На всякий случай к поездке стал готовиться и Путин. Но мы оба знали: ехать должен только я!
… Биллу не очень хотелось встречаться со мной в Стамбуле. Западные страны готовили крайне жёсткое заявление по Чечне. И все об этом прекрасно знали. По сути дела, начинался новый этап изоляции России. Этому надо было помешать во что бы то ни стало.
Постепенно, день за днём, я начал исподволь готовить себя к поездке. Думал все время о Стамбуле. Представлял себе зал, лица, атмосферу. Все это было настолько привычно, что представить себе эту обстановку мог легко.
Один из важнейших элементов работы президента во время таких визитов — подготовка выступления. Работа над текстом порой продолжается до последней минуты. На примере Стамбула хочу показать читателю, как это происходит.
Знал, что выступление будет максимально жёстким. Но общая задача — это одно, конкретные слова — другое. Я всегда любил отходить от текста, не ограничиваться тем, что написано на бумаге. Так было и на этот раз.
Первый заготовленный для меня текст правил нещадно. Вставлял туда самые жёсткие и резкие формулировки. Текст возвращался снова ко мне — приглаженный и прилизанный. Международники боялись жёсткой конфронтации с западными партнёрами. Прочитав очередной вариант, среди ночи я позвонил Волошину по телефону: «Вы что, надо мной издеваетесь, Александр Стальевич?» Я грозил всех уволить.
Тем не менее чувствовал: помощники в чем-то правы. Нельзя перегнуть палку.
Резкий, жёсткий тон, но не угрозы. Это должна быть рациональная, сухая, лишённая сантиментов позиция.
А позиция наша в Чечне простая. Мы спасаем мир от международного терроризма. Мы спасаем Россию от угрозы распада.
За три дня до вылета я сказал своему «дублёру» — Путину: «Все, решено, Владимир Владимирович. Еду я».
Правку текста продолжал делать уже в самолёте.
Я знал, что от самого выступления зависит многое, но не все. По огромному опыту встреч с Клинтоном знал — он живой, открытый человек. Но когда нужно, включает холодность, сухость. Вообще же на Клинтона огромное влияние оказывает само общение.
Ещё раз внёс рукописную правку в текст выступления: «Никто не имеет права критиковать нас за Чечню».
Отдал текст Игорю Иванову и моему помощнику Сергею Приходько для доработки. Через некоторое время они вернулись, стали убеждать, что так нельзя. Я отобрал у них текст, ещё раз прочитал. «Идите, я подумаю». Утром снова перечитал и фразу оставил. Пришлось так и читать, с рукописной вставкой.
Клинтон чувствовал, что я буду резок, с первых секунд: он вошёл «неправильно», не в те двери, которые были положены по протоколу, и пошёл через весь зал, метров сто, стал здороваться со всеми, улыбаться, дал понять всем, кто в этом зале хозяин.
Я показал ему на часы: «Опаздываешь, Билл!» Он улыбнулся. Ну вот. Уже легче.
Почти кожей ощутил: весь огромный зал как будто усыпан осколками недоверия, непонимания. Начал читать текст, максимально вкладываясь в каждое слово. И понимал, что каждое слово попадает в цель.
На меня смотрели живые лица, одни осуждали, другие выражали своё полное одобрение. Ширак и Шрёдер сидели с тяжёлыми лицами. Такого напора они явно не ожидали.
И Германия, и Франция заняли по поводу чеченской проблемы наиболее жёсткую позицию. Я понимал, что оба лидера вынуждены следовать в фарватере общественного мнения в своих странах. После окончания встречи Ширак подошёл ко мне, сказал, что очень хотел бы поговорить втроём — я, он и Шрёдер. Хотя бы полчаса. Это был их последний шанс добиться каких-то уступок от России. «Нет, — твёрдо сказал я. — У нас ещё будет время».
Общая резолюция встречи в Стамбуле не обходила стороной чеченскую проблему, но главное — в заявлении не прозвучало жёсткого осуждения нашей позиции в Чечне, как это планировалось. Ширак выглядел на подписании не очень здорово. Я отказался даже от пятиминутной встречи с ним. Считал, не время. Пусть подумает о своей позиции.
Это была победа…
Важная международная победа России.
Из Стамбула летел с двойственным чувством. С одной стороны — огромная радость, что дело сделано. И сделано мной.
С другой стороны — какая-то пустота, грусть. Встреча-то, наверное, последняя.
Закончилось моё, «ельцинское», десятилетие в международной политике.
В это десятилетие дипломатические контакты нашей страны были абсолютно доверительны, тесны, подкреплены личными отношениями.
Мне удалось утвердить в дипломатии новый термин — многополюсный мир. Отношения с Японией, Индией, Южной Кореей, другими азиатскими странами были подняты на новую высоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100