И советская власть в свойственной ей манере решила этому помешать.
Сейчас по моей просьбе архивисты нашли этот документ. Читаешь его, и даже не верится, что в этот стиль, в этот дух вся страна была погружена ещё совсем недавно.
ЦК КПСС. Секретно. О сносе особняка Ипатьева в городе Свердловске.
Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в г. Свердловске.
Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный пункт областного управления культуры. Архитектурной и иной ценности особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов.
В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться и дом Ипатьева станет объектом их серьёзного внимания.
В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города.
Председатель Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР Ю. Андропов
26 июля 1975 года
А дальше все было как положено:
По записке КГБ при СМ СССР No 2004-А от 26 июля 1975 года Политбюро ЦК КПСС приняло 4 августа 1975 года решение «О сносе особняка Ипатьева в г. Свердловске», в котором одобрило предложение КГБ и поручило «Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города».
Сейчас читаешь эти сухие строки и не веришь глазам своим. Все абсолютно цинично, даже нет попытки придумать внятное объяснение. Примитивные формулировки: «в порядке плановой реконструкции», «архитектурной и иной ценности не представляет»…
Но это мои эмоции и вопросы из сегодняшнего времени. А тогда, в середине 70-х, я воспринял это решение достаточно спокойно. Просто как хозяин города. Лишних скандалов тоже не хотел. К тому же помешать этому я не мог — решение высшего органа страны, официальное, подписанное и оформленное соответствующим образом.
Не выполнить постановление Политбюро? Я, как первый секретарь обкома, даже представить себе этого не мог. Но если бы даже и ослушался — остался бы без работы. Не говоря уж про все остальное. А новый первый секретарь обкома, который бы пришёл на освободившееся место, все равно выполнил бы приказ.
… Однако с тех пор, оказывается, заноза осталась. Любое упоминание о расстреле бередило душу. Задевало.
Царские похороны я воспринимал не только как свой гражданский, политический, но и как личный долг памяти.
Перед самым отъездом позвонил академику Дмитрию Сергеевичу Лихачёву. Это фигура уникальная в нашей культуре, для меня его позиция была очень важна. Его слова были простыми: «Борис Николаевич, вы обязательно должны быть здесь, в Петербурге».
17 июля в 11.15 самолёт приземлился в аэропорту «Пулково». Губернатор Яковлев сел в мою машину. Поехали.
Было довольно жарко, но люди стояли на солнцепёке вдоль всей Кронверкской протоки, опоясывающей крепость, толпились на пятачке у её восточных ворот со стороны Троицкой площади, заняли места даже на Троицком мосту через Неву, движение по которому было перекрыто.
Я появился в соборе ровно в тот момент, когда колокола Петропавловской крепости отбивали полдень.
Моё внезапное решение приехать в Питер было полной неожиданностью для московского политического бомонда, застало его врасплох. Тем не менее здесь, на панихиде, я увидел много знакомых лиц: Явлинский, Немцов, Лебедь…
В соборе Св. Петра и Павла я встретил члена британского королевского дома принца Майкла Кентского — внука великого князя Владимира Александровича, дяди Николая Второго…
И — вот это да! — сколько же ещё людей здесь с такими неуловимо романовскими лицами? Здесь собрались (впервые за очень долгое время!) члены императорской фамилии. Всего 52 человека.
Лебедь, тогда ещё только баллотировавшийся на пост губернатора, вдруг встал среди Романовых. Я подумал: даже здесь, в храме, в такой момент, люди продолжают заниматься политикой.
Вот передо мной моя речь. Приведу лишь короткий фрагмент того, что я сказал 17 июля:
«Долгие годы мы замалчивали это чудовищное преступление, но надо сказать правду: расправа в Екатеринбурге стала одной из самых постыдных страниц нашей истории. Предавая земле останки невинно убиенных, мы хотим искупить грехи своих предков. Виновны те, кто совершил это злодеяние, и те, кто его десятилетиями оправдывал… Я склоняю голову перед жертвами безжалостного смертоубийства. Любые попытки изменить жизнь путём насилия обречены».
В церкви было светло, солнечно.
Расшитые белые ризы священников. Имён усопших не произносят. Но эти имена знают здесь все. Эти имена в нашей душе.
Все время стоял рядом с Лихачёвым, свою свечу зажёг от его свечи. Наина была рядом.
Короткий скорбный обряд. Здесь были семейные, а не государственные похороны.
Потомки Романовых бросали по горсти земли. Этот сухой стук, солнечные лучи, толпы людей — тяжкое, острое, сильное, разрывающее душу впечатление. Я постоял немного у входа в придел с усыпальницей. По небу плывут облака, воздух какой-то особенный, питерский, и мне кажется, что согласие и примирение действительно у нас когда-нибудь наступят.
Как жаль, в сущности, что мы потеряли ощущение целостности, непрерывности нашей истории. И как хочется, чтобы скорее это в нас восстановилось.
… Вся Россия наблюдала по телевидению за этой траурной церемонией.
Похороны в Петербурге были для меня не только публичным, но и личным событием. И событие это прозвучало на всю страну.
А о чем я могу рассказать, что вспомнить — сам для себя? Пожалуй, это будет не очень просто. Я настолько привык к политической борьбе, что своё, домашнее, незащищённое приучился прятать. Глубоко внутрь. Но вот настала пора открыть забрало… И оказалось, совсем не легко рассказывать о самых простых, человеческих вещах.
У каждого человека есть дом. То самое личное пространство, где он — только сам для себя и своих близких. У меня уже давно этого дома как бы и нет. Мы живём в основном на государственных дачах (сейчас в Горках-9), с казённой мебелью, обстановкой. Начиная с 85-го года со мной всегда, неотлучно дежурит охрана. Начиная с 91-го — два офицерас ядерным чемоданчиком. На охоте, на рыбалке, в больнице, на прогулке — везде. Всегда они были или в соседней лодке, или в соседнем шалаше, в соседней машине, в соседней комнате.
Дом всегда был полон людей: охрана, доктора, обслуживающий персонал и т. д. — никуда не спрячешься, не уйдёшь. Даже двери в доме по неписаной инструкции никогда не закрываются. Разве что в ванную запереться? Хотелось иногда…
Постоянное напряжение, невозможность расслабиться. И тем не менее справиться с этим постепенно удалось. Да, привычка. Но не только.
Постепенно дом стал наполняться: зятья, внуки. Теперь вот уже и правнук есть. И у нашей большой семьи есть святые неписаные традиции.
Дни рождения, например. Каждый именинник знает, что в этот день пробуждение будет ранним и торжественным. Часов в шесть утра бужу всех без исключения. Мы собираемся вместе, входим в комнату, поздравляем, а на тумбочке уже стоят цветы и подарки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Сейчас по моей просьбе архивисты нашли этот документ. Читаешь его, и даже не верится, что в этот стиль, в этот дух вся страна была погружена ещё совсем недавно.
ЦК КПСС. Секретно. О сносе особняка Ипатьева в городе Свердловске.
Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в г. Свердловске.
Дом Ипатьева продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный пункт областного управления культуры. Архитектурной и иной ценности особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов.
В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться и дом Ипатьева станет объектом их серьёзного внимания.
В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города.
Председатель Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР Ю. Андропов
26 июля 1975 года
А дальше все было как положено:
По записке КГБ при СМ СССР No 2004-А от 26 июля 1975 года Политбюро ЦК КПСС приняло 4 августа 1975 года решение «О сносе особняка Ипатьева в г. Свердловске», в котором одобрило предложение КГБ и поручило «Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города».
Сейчас читаешь эти сухие строки и не веришь глазам своим. Все абсолютно цинично, даже нет попытки придумать внятное объяснение. Примитивные формулировки: «в порядке плановой реконструкции», «архитектурной и иной ценности не представляет»…
Но это мои эмоции и вопросы из сегодняшнего времени. А тогда, в середине 70-х, я воспринял это решение достаточно спокойно. Просто как хозяин города. Лишних скандалов тоже не хотел. К тому же помешать этому я не мог — решение высшего органа страны, официальное, подписанное и оформленное соответствующим образом.
Не выполнить постановление Политбюро? Я, как первый секретарь обкома, даже представить себе этого не мог. Но если бы даже и ослушался — остался бы без работы. Не говоря уж про все остальное. А новый первый секретарь обкома, который бы пришёл на освободившееся место, все равно выполнил бы приказ.
… Однако с тех пор, оказывается, заноза осталась. Любое упоминание о расстреле бередило душу. Задевало.
Царские похороны я воспринимал не только как свой гражданский, политический, но и как личный долг памяти.
Перед самым отъездом позвонил академику Дмитрию Сергеевичу Лихачёву. Это фигура уникальная в нашей культуре, для меня его позиция была очень важна. Его слова были простыми: «Борис Николаевич, вы обязательно должны быть здесь, в Петербурге».
17 июля в 11.15 самолёт приземлился в аэропорту «Пулково». Губернатор Яковлев сел в мою машину. Поехали.
Было довольно жарко, но люди стояли на солнцепёке вдоль всей Кронверкской протоки, опоясывающей крепость, толпились на пятачке у её восточных ворот со стороны Троицкой площади, заняли места даже на Троицком мосту через Неву, движение по которому было перекрыто.
Я появился в соборе ровно в тот момент, когда колокола Петропавловской крепости отбивали полдень.
Моё внезапное решение приехать в Питер было полной неожиданностью для московского политического бомонда, застало его врасплох. Тем не менее здесь, на панихиде, я увидел много знакомых лиц: Явлинский, Немцов, Лебедь…
В соборе Св. Петра и Павла я встретил члена британского королевского дома принца Майкла Кентского — внука великого князя Владимира Александровича, дяди Николая Второго…
И — вот это да! — сколько же ещё людей здесь с такими неуловимо романовскими лицами? Здесь собрались (впервые за очень долгое время!) члены императорской фамилии. Всего 52 человека.
Лебедь, тогда ещё только баллотировавшийся на пост губернатора, вдруг встал среди Романовых. Я подумал: даже здесь, в храме, в такой момент, люди продолжают заниматься политикой.
Вот передо мной моя речь. Приведу лишь короткий фрагмент того, что я сказал 17 июля:
«Долгие годы мы замалчивали это чудовищное преступление, но надо сказать правду: расправа в Екатеринбурге стала одной из самых постыдных страниц нашей истории. Предавая земле останки невинно убиенных, мы хотим искупить грехи своих предков. Виновны те, кто совершил это злодеяние, и те, кто его десятилетиями оправдывал… Я склоняю голову перед жертвами безжалостного смертоубийства. Любые попытки изменить жизнь путём насилия обречены».
В церкви было светло, солнечно.
Расшитые белые ризы священников. Имён усопших не произносят. Но эти имена знают здесь все. Эти имена в нашей душе.
Все время стоял рядом с Лихачёвым, свою свечу зажёг от его свечи. Наина была рядом.
Короткий скорбный обряд. Здесь были семейные, а не государственные похороны.
Потомки Романовых бросали по горсти земли. Этот сухой стук, солнечные лучи, толпы людей — тяжкое, острое, сильное, разрывающее душу впечатление. Я постоял немного у входа в придел с усыпальницей. По небу плывут облака, воздух какой-то особенный, питерский, и мне кажется, что согласие и примирение действительно у нас когда-нибудь наступят.
Как жаль, в сущности, что мы потеряли ощущение целостности, непрерывности нашей истории. И как хочется, чтобы скорее это в нас восстановилось.
… Вся Россия наблюдала по телевидению за этой траурной церемонией.
Похороны в Петербурге были для меня не только публичным, но и личным событием. И событие это прозвучало на всю страну.
А о чем я могу рассказать, что вспомнить — сам для себя? Пожалуй, это будет не очень просто. Я настолько привык к политической борьбе, что своё, домашнее, незащищённое приучился прятать. Глубоко внутрь. Но вот настала пора открыть забрало… И оказалось, совсем не легко рассказывать о самых простых, человеческих вещах.
У каждого человека есть дом. То самое личное пространство, где он — только сам для себя и своих близких. У меня уже давно этого дома как бы и нет. Мы живём в основном на государственных дачах (сейчас в Горках-9), с казённой мебелью, обстановкой. Начиная с 85-го года со мной всегда, неотлучно дежурит охрана. Начиная с 91-го — два офицерас ядерным чемоданчиком. На охоте, на рыбалке, в больнице, на прогулке — везде. Всегда они были или в соседней лодке, или в соседнем шалаше, в соседней машине, в соседней комнате.
Дом всегда был полон людей: охрана, доктора, обслуживающий персонал и т. д. — никуда не спрячешься, не уйдёшь. Даже двери в доме по неписаной инструкции никогда не закрываются. Разве что в ванную запереться? Хотелось иногда…
Постоянное напряжение, невозможность расслабиться. И тем не менее справиться с этим постепенно удалось. Да, привычка. Но не только.
Постепенно дом стал наполняться: зятья, внуки. Теперь вот уже и правнук есть. И у нашей большой семьи есть святые неписаные традиции.
Дни рождения, например. Каждый именинник знает, что в этот день пробуждение будет ранним и торжественным. Часов в шесть утра бужу всех без исключения. Мы собираемся вместе, входим в комнату, поздравляем, а на тумбочке уже стоят цветы и подарки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100