И — вылетел из активной жизни ещё на полтора месяца.
Тяжёлая вещь — послеоперационная пневмония. При подготовке к операции я похудел на 26 килограммов. А тут ещё сильный жар, слабость. Тело как будто не моё, лёгкое, почти прозрачное. Мысли уплывают.
Как будто заново рождаешься.
Кстати, вот это важно. Я — уже другой "я". Другой Борис Ельцин. Много переживший, можно сказать, вернувшийся с того света. Я уже не могу, как раньше, решать проблемы путём перенапряжения всех физических сил. Резких, лобовых политических столкновений. Теперь это не для меня.
Несколько дней держалась температура под сорок. Медленно-медленно пошла вниз. Врачи волновались, что могут быть осложнения. Не пойдёт ли воспалительный процесс дальше.
Стал приходить в себя уже ко дню рождения. За окном февраль. Зима пошла на убыль.
23 февраля я впервые вышел на публику.
Старый кремлёвский ритуал — возложение венков к могиле Неизвестного солдата. Именно сюда моим указом перенесён пост номер один. Раньше он был у Мавзолея, на Красной площади. Перед склепом с мумией вождя мирового пролетариата чеканили шаг кремлёвские гвардейцы, сменяя друг друга каждый час. Сегодня они здесь, у символической могилы всех наших солдат, погибших за Родину.
Я подхожу к группе журналистов. Давно знакомые лица. Они ждут моих слов. Им очень важно, что же я сейчас скажу, после столь долгого отсутствия.
Про Думу: «Со мной очень трудно так… разговаривать. Я могу и сдачи дать».
Первые слова давались с трудом. И все-таки в привычной роли я почувствовал себя гораздо лучше. Никто не должен считать, что Ельцин сдулся, как воздушный шарик.
… Но какое-то раздражение висит в воздухе. Общество ждёт поступков, ждёт чего-то серьёзного. Протокольные появления перед телекамерами этого ощущения не снимают. Люди ждут появления привычного Ельцина.
6 марта 1997 года. Ежегодное послание президента Федеральному Собранию. Мраморный зал Кремля — прохладный простор, огромное количество людей, сотни журналистов, в зале — депутаты, сенаторы, вся политическая элита.
Ежегодное послание президента — документ огромной политической важности, концепция развития страны. Текст этого послания готовился очень долго. Я придавал ему большое значение. Впервые после выборов я обращался к Федеральному Собранию, к нации с важнейшим документом, со своей программой действий.
Кроме того, я впервые появлялся после столь долгого отсутствия, вызванного операцией, для принципиального публичного выступления.
Как все получится?
Далеко не все в зале хотели видеть выздоровевшего Ельцина. Один мой вид их уже раздражал. Был и глухой ропот, и какие-то выкрики. Но я не обращал на это внимания.
Коммунисты всегда в своём репертуаре. Важно не это. Важно, что я снова во весь голос говорю со страной.
«Порядок во власти — порядок в стране» — так озаглавлено послание. Главная его мысль — страной должна управлять власть, а не обстоятельства. Необходимо наводить порядок. Прежде всего — во власти. И я его наведу.
Правительство оказалось не способно работать без президентского окрика. Большинство обещаний, которые давались людям, и прежде всего по социальным вопросам, не выполнены. В связи с этим изменятся структура и состав правительства, в него придут компетентные и энергичные люди.
Пороком законотворчества стало принятие законов, которые служат узкогрупповым интересам. Большинству депутатов ясно, что это наносит ущерб России, но все же такие законы проходят.
Сказал я с трибуны и о том, как получил из Федерального Собрания письмо о необходимости строительства парламентского комплекса стоимостью в 10 триллионов рублей. Этих денег хватило бы, чтобы вернуть долги всем учителям и врачам страны.
Кстати, Егор Строев и Геннадий Селезнев сразу же после выступления отмежевались от этого письма, были крайне смущены, сказали, что проект этот недоработан и попал ко мне случайно.
Полчаса выступления.
С каждым новым словом мне становится легче. Я снова обретаю себя.
Я уже почти уверен, что нашёл тот самый сильный политический ход, о котором думал все эти месяцы. Почти уверен. Осталось чуть-чуть…
Той же зимой я услышал слова патриарха Алексия. Выступая с речью, обращённой ко всем православным в честь Рождества, он вдруг резко отвлёкся на политику и назвал невыплату зарплат и пенсий неожиданным словом — «грех».
Поначалу это слово меня резануло. С его святейшеством у меня всегда были самые человеческие, самые тёплые отношения.
И слово «грех» для меня прозвучало как колокол. Проблема, беда, экономические трудности. А тут вдруг прямо и резко — «грех». Сразу вопрос: чей грех? Мой?
Пока валялся с пневмонией, все время думал про это: скорее, скорее надо, чтобы пришёл во власть второй эшелон политиков. Если сейчас не выпустить на политическую арену других людей, потом будет поздно.
Грех не в том, что в стране идут реформы. Грех в том, что идут они слишком медленно!
… 24 февраля, в первый раз после болезни, встретился с Черномырдиным в Кремле.
Я тогда произнёс всего лишь несколько фраз: социальную сферу считаю кризисной, невыплаты зарплат — это застарелая болезнь правительства. И по ответу (хотя внешне все необходимые слова были сказаны, все обещания, какие надо, даны) почувствовал, как Черномырдин устал. От постоянного напряжения, от неразрешимости накопившихся проблем.
Мы с ним долгие годы шли рядом, психологически очень привыкли друг к другу.
Черномырдин никогда не высовывался, не стремился играть свою игру. В этом была его сила. За моей спиной все эти годы стоял исключительно порядочный, добросовестный и преданный человек.
Черномырдин старался дистанцироваться от закулисных кремлёвских игр. Занимался только экономикой, но если было надо — и в 93-м, и в начале чеченской войны, и во время событий в Будённовске, — решительно поддерживал меня. Наверное, когда-то раньше, на каком-то этапе, я не дал ему раскрыться как самостоятельному политику. Наверное, не дал… Но жалеть об этом сейчас было уже поздно. Со своей по-русски крупной фигурой, добродушной ослепительной улыбкой, мужицким юмором и смекалкой Черномырдин успел за эти годы примелькаться, врасти корнями в политический ландшафт. Это был незаменимый премьер… эпохи политических кризисов. Но мне казалось, что после выборов 96-го наступала новая эпоха. Эпоха строительства.
Очень хотелось помочь Черномырдину сделать наконец такое правительство, которое добьётся подъёма в экономике. Кончилась чеченская война, отнимавшая много сил, кончились выборы, одни и другие. Необходим был прорыв, страна устала от ожидания, от неопределённости, от отсутствия серьёзных попыток изменить ситуацию к лучшему.
Упрекать Черномырдина персонально в том, что экономика буксует, я не мог. Но и не видеть того, что происходит в стране, тоже не мог.
Все прежние производственные ресурсы — неэффективная промышленность, коллективное сельское хозяйство — категорически не вписывались в новую жизнь. Черномырдин опирался в основном на так называемый директорский корпус, не видя и не понимая того, что только новые менеджеры, с новым мышлением, могли вытянуть из болота нашу экономику. В результате образовался замкнутый круг: российские инвесторы не хотели вкладывать деньги в обветшавшее производство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Тяжёлая вещь — послеоперационная пневмония. При подготовке к операции я похудел на 26 килограммов. А тут ещё сильный жар, слабость. Тело как будто не моё, лёгкое, почти прозрачное. Мысли уплывают.
Как будто заново рождаешься.
Кстати, вот это важно. Я — уже другой "я". Другой Борис Ельцин. Много переживший, можно сказать, вернувшийся с того света. Я уже не могу, как раньше, решать проблемы путём перенапряжения всех физических сил. Резких, лобовых политических столкновений. Теперь это не для меня.
Несколько дней держалась температура под сорок. Медленно-медленно пошла вниз. Врачи волновались, что могут быть осложнения. Не пойдёт ли воспалительный процесс дальше.
Стал приходить в себя уже ко дню рождения. За окном февраль. Зима пошла на убыль.
23 февраля я впервые вышел на публику.
Старый кремлёвский ритуал — возложение венков к могиле Неизвестного солдата. Именно сюда моим указом перенесён пост номер один. Раньше он был у Мавзолея, на Красной площади. Перед склепом с мумией вождя мирового пролетариата чеканили шаг кремлёвские гвардейцы, сменяя друг друга каждый час. Сегодня они здесь, у символической могилы всех наших солдат, погибших за Родину.
Я подхожу к группе журналистов. Давно знакомые лица. Они ждут моих слов. Им очень важно, что же я сейчас скажу, после столь долгого отсутствия.
Про Думу: «Со мной очень трудно так… разговаривать. Я могу и сдачи дать».
Первые слова давались с трудом. И все-таки в привычной роли я почувствовал себя гораздо лучше. Никто не должен считать, что Ельцин сдулся, как воздушный шарик.
… Но какое-то раздражение висит в воздухе. Общество ждёт поступков, ждёт чего-то серьёзного. Протокольные появления перед телекамерами этого ощущения не снимают. Люди ждут появления привычного Ельцина.
6 марта 1997 года. Ежегодное послание президента Федеральному Собранию. Мраморный зал Кремля — прохладный простор, огромное количество людей, сотни журналистов, в зале — депутаты, сенаторы, вся политическая элита.
Ежегодное послание президента — документ огромной политической важности, концепция развития страны. Текст этого послания готовился очень долго. Я придавал ему большое значение. Впервые после выборов я обращался к Федеральному Собранию, к нации с важнейшим документом, со своей программой действий.
Кроме того, я впервые появлялся после столь долгого отсутствия, вызванного операцией, для принципиального публичного выступления.
Как все получится?
Далеко не все в зале хотели видеть выздоровевшего Ельцина. Один мой вид их уже раздражал. Был и глухой ропот, и какие-то выкрики. Но я не обращал на это внимания.
Коммунисты всегда в своём репертуаре. Важно не это. Важно, что я снова во весь голос говорю со страной.
«Порядок во власти — порядок в стране» — так озаглавлено послание. Главная его мысль — страной должна управлять власть, а не обстоятельства. Необходимо наводить порядок. Прежде всего — во власти. И я его наведу.
Правительство оказалось не способно работать без президентского окрика. Большинство обещаний, которые давались людям, и прежде всего по социальным вопросам, не выполнены. В связи с этим изменятся структура и состав правительства, в него придут компетентные и энергичные люди.
Пороком законотворчества стало принятие законов, которые служат узкогрупповым интересам. Большинству депутатов ясно, что это наносит ущерб России, но все же такие законы проходят.
Сказал я с трибуны и о том, как получил из Федерального Собрания письмо о необходимости строительства парламентского комплекса стоимостью в 10 триллионов рублей. Этих денег хватило бы, чтобы вернуть долги всем учителям и врачам страны.
Кстати, Егор Строев и Геннадий Селезнев сразу же после выступления отмежевались от этого письма, были крайне смущены, сказали, что проект этот недоработан и попал ко мне случайно.
Полчаса выступления.
С каждым новым словом мне становится легче. Я снова обретаю себя.
Я уже почти уверен, что нашёл тот самый сильный политический ход, о котором думал все эти месяцы. Почти уверен. Осталось чуть-чуть…
Той же зимой я услышал слова патриарха Алексия. Выступая с речью, обращённой ко всем православным в честь Рождества, он вдруг резко отвлёкся на политику и назвал невыплату зарплат и пенсий неожиданным словом — «грех».
Поначалу это слово меня резануло. С его святейшеством у меня всегда были самые человеческие, самые тёплые отношения.
И слово «грех» для меня прозвучало как колокол. Проблема, беда, экономические трудности. А тут вдруг прямо и резко — «грех». Сразу вопрос: чей грех? Мой?
Пока валялся с пневмонией, все время думал про это: скорее, скорее надо, чтобы пришёл во власть второй эшелон политиков. Если сейчас не выпустить на политическую арену других людей, потом будет поздно.
Грех не в том, что в стране идут реформы. Грех в том, что идут они слишком медленно!
… 24 февраля, в первый раз после болезни, встретился с Черномырдиным в Кремле.
Я тогда произнёс всего лишь несколько фраз: социальную сферу считаю кризисной, невыплаты зарплат — это застарелая болезнь правительства. И по ответу (хотя внешне все необходимые слова были сказаны, все обещания, какие надо, даны) почувствовал, как Черномырдин устал. От постоянного напряжения, от неразрешимости накопившихся проблем.
Мы с ним долгие годы шли рядом, психологически очень привыкли друг к другу.
Черномырдин никогда не высовывался, не стремился играть свою игру. В этом была его сила. За моей спиной все эти годы стоял исключительно порядочный, добросовестный и преданный человек.
Черномырдин старался дистанцироваться от закулисных кремлёвских игр. Занимался только экономикой, но если было надо — и в 93-м, и в начале чеченской войны, и во время событий в Будённовске, — решительно поддерживал меня. Наверное, когда-то раньше, на каком-то этапе, я не дал ему раскрыться как самостоятельному политику. Наверное, не дал… Но жалеть об этом сейчас было уже поздно. Со своей по-русски крупной фигурой, добродушной ослепительной улыбкой, мужицким юмором и смекалкой Черномырдин успел за эти годы примелькаться, врасти корнями в политический ландшафт. Это был незаменимый премьер… эпохи политических кризисов. Но мне казалось, что после выборов 96-го наступала новая эпоха. Эпоха строительства.
Очень хотелось помочь Черномырдину сделать наконец такое правительство, которое добьётся подъёма в экономике. Кончилась чеченская война, отнимавшая много сил, кончились выборы, одни и другие. Необходим был прорыв, страна устала от ожидания, от неопределённости, от отсутствия серьёзных попыток изменить ситуацию к лучшему.
Упрекать Черномырдина персонально в том, что экономика буксует, я не мог. Но и не видеть того, что происходит в стране, тоже не мог.
Все прежние производственные ресурсы — неэффективная промышленность, коллективное сельское хозяйство — категорически не вписывались в новую жизнь. Черномырдин опирался в основном на так называемый директорский корпус, не видя и не понимая того, что только новые менеджеры, с новым мышлением, могли вытянуть из болота нашу экономику. В результате образовался замкнутый круг: российские инвесторы не хотели вкладывать деньги в обветшавшее производство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100