Если происходит схватка двух партий или групп, ориентированных на реформы, на рыночную экономику, — значит, победят в итоге коммунисты. Так тогда думали многие.
Но в том-то и был парадокс политической ситуации: чтобы не победило тоталитарное прошлое, и нужно было противостоять лужковскому «Отечеству».
Дело в том, что в тот момент столкнулись два понимания новой России, две силы, которые по-разному видели этот путь.
Лужковская модель капитализма не предполагала свободы слова, свободы в идеологии, свободы политической конкуренции. Это была модель сословного, чиновничьего, жёстко-бюрократического капитализма «для своих».
… И другая модель, к которой стремились и деловая элита России, и президентская команда, — это модель демократического рынка, где нет диктата чиновника и государства.
Вот перед таким выбором стояла страна, быть может, даже не осознавая этого.
… Да, схемы политического противостояния меняются, но остаются общие закономерности. Среди таких закономерностей лета 99-го я хочу назвать ещё две. Первая — травля президента была первым по-настоящему сильным информационным вирусом, поразившим общество. От такого вируса, навязанного электронными средствами массовой информации — какой-то фобии, кампании запугивания или охоты на информационного «врага», — не застраховано сегодня ни одно общество. Такова сила СМИ, которые сегодня могут оказаться сильнее всей государственной машины. Запустить такой вирус, такой «чёрный шар» способен любой фанатичный, предвзятый или охваченный жаждой политической мести «независимый» прокурор, любое частное лицо, любая финансовая группировка, были бы деньги. А влияние на политику таких «чёрных шаров» огромно. На Западе, как мы видим, не меньше, чем у нас. Защищаться от такого вируса, отличать политический «заказ» от нормального общественного мнения очень трудно. Журналисты утверждают, что защититься нельзя.
Да, человек, который вступает в публичную политику, обязан знать, что таковы правила игры, что он должен быть готов к потокам лжи. Но все-таки очень хочется, чтобы игра была честной.
И вторая закономерность — в обществе ещё существует тоска по «партии старого типа». Эту тоску воплотил в жизнь Лужков в своём «Отечестве». Вдруг по Москве зашагали дружными рядами люди в одинаковых синих куртках, одинаковых кепках, зашагали стройными колоннами, поехали на хорошо организованные митинги на бесплатных автобусах. Похоже, именно такую «новую партию» готовили нам чиновники московской мэрии. Что это было? Фантом «советской демократии», когда партия, комсомол и профсоюзы вот так выстраивали людей «для свободного волеизъявления»? Или тоска по чему-то хорошо организованному, управляемому, безгласному?
Не знаю. Но людей в синих куртках и коричневых кепках запомнил хорошо. Что ж! Зато теперь у каждого есть по хорошей бесплатной куртке. И по бесплатной кепке.
ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ
Написал название главы и задумался. Что такое личное в моей жизни? Есть ли у президента личное? Остаётся ли в его жизни хоть один уголок для себя? Сложный вопрос.
Я хочу рассказать об эпизоде, который полностью личным назвать трудно. Со стороны, наверное, казалось, что это лишь часть моей работы. Но для меня он был глубоко личным. Настолько остро я все это прочувствовал.
17 июля 1998 года, за месяц до кризиса, я прилетел в Петербург, чтобы участвовать в церемонии захоронения останков царской семьи.
… Вообще судьба этих царских похорон была драматична и достаточно печальна.
Примерно за год до восьмидесятилетия страшного знаменитого расстрела (напомню, что Николай Второй, Александра Федоровна, все их дети и близкие люди были расстреляны в подвале так называемого Ипатьевского дома в Екатеринбурге) по инициативе Бориса Немцова начала работать официальная государственная комиссия по идентификации останков, найденных на Урале, в окрестностях города, в колодце заброшенной шахты.
Через столько лет установить подлинность останков, конечно, было крайне нелегко. Наши учёные-криминалисты использовали все новейшие технологии, и в частности анализ молекул ДНК. Провели десятки экспертиз. Отправляли образцы и в Лондон, в специальную лабораторию, на спектральный анализ.
30 января комиссией был вынесен окончательный вердикт: останки подлинные. 2 марта я утвердил решение о захоронении останков в Петропавловском соборе. И тут началось странное.
Вокруг похорон разгорелась огромная и малопонятная для меня дискуссия.
Прежде всего в неё включились региональные лидеры: уральский губернатор Эдуард Россель и московский мэр Юрий Лужков. Оба настаивали на том, что хоронить царскую семью следует у них, соответственно или в Екатеринбурге, где произошла трагедия, или в Москве, в храме Христа Спасителя, символе нового российского возрождения. Для меня же как раз все было ясно: фамильный склеп семьи Романовых находится в Петербурге, в Петропавловской крепости, в кафедральном соборе Св. Петра и Павла. Тут двух мнений быть не могло: могилы предков должны быть священны для любой семьи.
… Подлила масла в огонь и позиция иерархов Русской православной церкви. Они продолжали упорно сомневаться в подлинности останков. Не признавали метода идентификации по ДНК.
Но дело-то ведь не сугубо церковное. Дело общегражданское. Россия должна отдать свой долг Николаю Второму, Александре Федоровне, их несчастным детям. Этого требуют наша память, наша совесть. Это — дело международного престижа России. И с обычной, человеческой точки зрения — когда-то они должны наконец найти покой рядом со своими предками. Сколько это может продолжаться…
7 мая в дело вмешался Лужков, неожиданно поменял свою позицию и поддержал Алексия. Священный Синод предложил захоронить останки во временном склепе — до святейшего решения. И настаивал на том, чтобы при отпевании не называть имена убитых.
12 мая и 5 июня я встречался с Алексием, пытался понять его позицию. Патриарх продолжал настаивать.
Как я узнал позднее, существовали и другие останки, вывезенные белогвардейцами за границу сразу после гражданской войны. Тогда же их захоронили как останки членов царской фамилии. И церковь до сих пор не может решить для себя этот сложный вопрос, поскольку в отношениях русской и зарубежной православной церкви и так слишком много острых углов.
Патриарх, не вдаваясь в детали, отказался принимать участие в захоронении, настаивая на том, что анализ ДНК — слишком новое, не апробированное в мире исследование далеко не везде признается законом.
А подготовка к захоронению тем не менее шла полным ходом.
Что делать? Необычная проблема для главы государства. И все-таки что-то подсказало мне: я в эти церковные тонкости вникать не должен. Пресса каждый день повторяла: похороны под вопросом, обстановка почти скандальная, все зависит от того, какое решение примет президент, поедет он в Петербург или нет.
… Ехать или не ехать?
Я к этому вопросу — к захоронению останков царя, его жены, детей, близких — относился не только как президент. Был и личный момент.
Более двадцати лет назад, когда я ещё работал в Свердловске первым секретарём, ко мне поступило решение Политбюро о сносе Ипатьевского дома. Это обусловливалось тем, что власти боялись приезда в Свердловск на 80-летний юбилей коронации Николая Второго большого количества эмигрантов, диссидентов, иностранных журналистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100