– Потрясающе… – пробормотал я.
И подумал, как мы любим счастливые финалы!..
– А в странах, где господствовал ислам, Коты и Кошки пользовались буквально
королевским почетом, – сказал Мастер. – В отличие от Собак, которых ислам считал "презренными".
Мне показалось, что "Ислам" – это имя Человека, руководителя каких-то нескольких стран. И мне понравилась его мысль о "презренных" Собаках. Я и брякнул..
– И этот Ислам совершенно прав!
Но тут же вдруг неожиданно вспомнил свою подружку собачку Дженни, своего корешка мюнхенского полицейского Рэкса, парочку русских Псов, с которыми у меня в свое время сложились приятельские отношения, и подумал, что от мыслишки этого Ислама очень даже потягивает расистским душком!
Мастер тут же просек, о чем я думал, закурил свой "Данхилл" и брезгливо произнес..
– Проявление нетерпимости к другому Виду – это очень неинтеллигентно, Мартын. Где-то на уровне антисемитизма. Так что подумай над этим. А я пойду осмотрю судно. Ты со мной?
– Нет, – сгорая от стыда и проклиная себя за поспешную похвалу Исламу, сказал я.
– Я полежу, подумаю..
– Это иногда полезно, – саркастически ухмыльнулся Мастер и вышел из каюты.
"Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках", – часто говорил Шура, когда хотел подчеркнуть быстротечность той или иной ситуации.
Через пару часов в каюту вернулся Мастер, проглядел какие-то записи, сделал в них ряд пометок и поманил меня пальцем к себе. Я вспрыгнул к нему на рабочий стол и сел рядом со стопкой судовых документов, тихо и скромно поджав хвост.
Вообще-то, на рабочий стол Мастера вспрыгивать было нежелательно. Я получал на это разрешение только лишь в минусы особого к себе расположения. Вот и сейчас Мастер, словно этот… Как его?!.. Людовик (забыл номер!)… Или нет! Кольбер, что ли? Кто там при ком был? Совсем из головы вылетело! Кольбер, кажется… Вот
Мастер, будто Кольбер, и окружил себя мною. Но не стал, как тот французский тип, немедленно работать, а протянул мне руку (мне почемуто тут же подумалось: как кардинал Ришелье!) и спросил, глядя мне прямо в глаза..
– Осознал?
– Да.. – тихо ответил я.
– Тогда – лапу!
Я подал ему свою правую лапу. Он уважительно и осторожно ее пожал, а я, в благодарность за прощение, потерся своим рваным ухом о его синий якорек, наколотый, как он рассказывал, давным-давно, – еще на первом курсе мореходного училища.
По сравнению с подходами к канадскому острову Ньюфаундленд, проход по
английскому проливу Пентленд-Ферт с его опасными "приливными течениями" смахивал на воскресную прогулку по Летнему саду.
Шура как-то пару лет тому назад возил меня туда осенним теплым днем, тыкал носом в скопище грязно-серых скульптур, которых там до хрена и больше, и очень обижался, когда я не проявлял к ним никакого интереса, чего бы Шура там про них ни рассказывал.
Мне, вообще, Летний сад совсем не понравился. Куча детей – все они обязательно хотят тебя схватить, потискать, дернуть за хвост. Защититься практически невозможно. Не будешь же ты отбиваться от них когтями или клыками – дети же! А постоянно смыливаться от них – унизительно.
Уйма маленьких Собачонок (больших в Летний сад, слава Богу, не пускают…), которые, увидев обычного, нормального Кота вроде меня, прямо-таки обсираются от злости и страха! И их визгливые тявканья заполняют все аллеи этого Летнего сада до такой степени, что хочется заткнуть уши, броситься в воду, переплыть Неву и сразу оказаться на Петроградской стороне – только бы не слышать их визг!..
В небольшом пруду, давно не чищенном и заросшем зеленой ряской, плавают преисполненные спесивой важностью Лебеди. Один взгляд на них – и ты понимаешь, что перед тобой скопище длинношеих идиотов, которые только по недоразумению могут считаться "Царственной птицей". Так назвал их Шура. Странно, что Шура – существо ироничное и наблюдательное – не увидел, с какой тупой и холуйской поспешностью эта так называемая "Царственная птица" подгребает к берегу, когда какой-нибудь тип протянет ей крохотный кусочек засохшей хлебной корочки!.. "Царственная птица" с абсолютно лакейской сущностью, да еще с постоянно изогнутой вопросительным знаком длиннющей шеей – ничего более нелепого, по-моему, природа не создавала!
Единственное, что меня в какой-то степени примирило с Летним садом, – это памятник одному толстому Старику в окружении кучи Животных! Причем в большинстве своем таких Животных, которых я никогда в своей жизни не видел.
Шура жутко обрадовался, что хоть что-то меня заинтересовало в Летнем саду, и стал водить меня вокруг памятника и рассказывать про этого Старика всякие истории. Как он писал про Животных, а Люди все принимали на свой счет. Какой он был неряха, обжора, и какой он был все равно грандиозный Старик, хотя и служил всего лишь библиотекарем!..
Шура даже почитал мне стихи этого Старика – про Кота и Повара, где Повар выглядит абсолютным дебилом, а Кот – откровенным наглецом. А потом Шура рассказал мне, что одновременно с этим российским Стариком во Франции жил точно такой же чудак. Тоже писал про Животных, имея в виду Людей. И вот, дескать, по сей день никто не может точно сказать, кто у кого чего слямзил! Наш русский Старик у Француза – или Француз "кинул" нашего Старика!
Тем не менее и тому и другому поставили по памятнику: нашему – в Летнем саду, а Французу – гдето во Франции. Потому что они оба считаются "классиками".
Тьфу, черт меня подери! Прошу прощения. Разболтался не по делу…
Казалось, нашел вроде бы удачное сравнение про Летний сад, и валяй дальше – про подходы к водам Ньюфаундленда…
АН нет! Вспомнил Летний сад – вспомнил Шуру. В голову полезли аллеи, скульптуры, кретины Лебеди, памятник толстому Старику с Животными, дети, Собачки, Нева…
И потянуло на НОСТАЛЬГИЮ. Причем ведь отчетливо понимаю, что это НОСТАЛЬГИЯ уже не по Летнему саду, не по его аллеям, наполненным визгом карманных Собачек и криками бабушек и дедушек: "Деточка, оставь Кысю в покое!.." Даже не по тому памятнику толстому Старику с Животными.
Еще тогда, когда мне все это грезилось наяву или возникало в тревожных снах в Германии: в Мюнхене ли, в Оттобруне, в Грюнвальде, – и я всеми силами, данными мне Господом, рвался обратно, к Шуре Плоткину, к нам домой, в наш Ленинград-Петербург (да назовите вы этот город как угодно – он все равно останется Моим Городом!..), куда я стремился всей своей Котовой душой, – вот тогда это была настоящая НОСТАЛЬГИЯ.
Сейчас же, когда в Этом Городе нет моего Шуры, нету Нашего Дома, а в памяти остались только пустырь и щемящие воспоминания о былом, это и НОСТАЛЬГИЕЙ не назовешь. Просто самая обычная и очень болезненная ТОСКА ПО ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ, которая уже, наверное, никогда не повторится.
А вот в какую ЖИЗНЬ я теперь плыву – понятия не имею.
Наверное, в ЖИЗНЬ моего Шуры Плоткина. Потому что иной ЖИЗНИ я себе совершенно не представляю…
Итак, начнем все с начала.
А именно с обстановки на нашем "Академике Абраме…", в которой мы подходили к Канадскому порту Сент-Джонс, и вообще, с условий плавания в районе острова с чисто Собачьим названием – Ньюфаундленд.
Шура говорил, что есть такая порода огромных Собак. Я, правда, ни одной Собаки больше Дога не видел, но Шура сказал, что Дог рядом с Ньюфаундлендом – просто Шавка.
Я представил себе Собаку величиной с "Запорожец" и подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79