И уже глубокой осенью я решил зайти в музыкальную школу и навестить Анатолия Кондратьевича. Я пришёл в класс, он был очень рад встрече и предложил мне посидеть послушать. Я просидел часа три, дождался, когда он закончит, чтобы его проводить и поговорить за жизнь. На меня нахлынула масса эмоций и воспоминаний. Я снова оказался в мире, с которым давно порвал, но при этом где-то оставалось ощущение, что я каким-то образом ему принадлежу. Мы разговорились, и разговор кончился тем, что он предложил мне продолжить наши занятия. Он договорился, что мне как старому ученику, которого ещё помнили все педагоги, позволят свободно посещать предметы, какие я захочу, и я попробую подготовиться к экзаменам в музыкальное училище. Коль скоро это была одновременно и детская школа, и школа для взрослых, мой возраст не был критическим. Анатолий Кондратьевич достал мне виолончель и смычок (у меня не было своих), и мы стали заниматься. Я продолжал работать с 9-ти до 5-ти, потом приходил домой и занимался на виолончели. После трехгодичного перерыва пришлось начинать с самого начала, руки совсем не слушались. К тому же я продолжал надрывать их, таская коробки и ящики с пластинками. Но через два месяца я уже играл вполне сносно и мог снова участвовать в школьном оркестре. У меня уже были длинные волосы, и как-то после репетиции мы разговорились со скрипачом Никитой Зайцевым, который тоже достойно выглядел. У нас быстро нашлась общая тема – нет ли у меня последнего «Цеппелина» или что-то в этом духе. Он не сразу раскрылся, а как-то туманно намекнул, что он иногда играет другую музыку. Меня это заинтриговало, и мы быстро подружились. Как-то он предложил мне сходить на концерт «Аргонавтов», и, когда мы пришли, я был восхищен тем, что нас запросто пропустили, а он знает музыкантов этой группы. Чуть позже мы ходили на «Мифов», и через какое-то время хождение на сейшн для меня стало привычным занятием. Но мне так и не посчастливилось застать «Санкт-Петербург», в котором, как выяснилось, играл сам Никита. Они в это время уже не играли вместе, а трансформировались в «Большой железный колокол». Мне было чрезвычайно лестно, что я могу бывать среди этих людей. Также я уже самостоятельно ходил в Тряпку (Текстильный институт) на «Землян».
Как-то я случайно встретил Олю Голубеву. Оказывается она с семьей переехала на улицу Рылеева совсем рядом со мной, и я теперь мог ходить к ним с Лёшей слушать музыку. К нему часто приходили гости, и совершались церемонии слушания «Dark Side Of The Moon» и «Jesus Christ Superstar». Каждый раз это было таинство. В то время это действительно воспринималось именно так, разговаривать было невозможно, музыку можно было только впитывать.
Ещё когда я приезжал в отпуск из Армии, мы познакомились с Андреем Усовым, которого все просто звали Вилли. У него был теплый гостеприимный дом, и на все праздники собиралась прекрасная компания. Он очень любил показывать слайды, а потом все непременно пели любимые песни «Beatles», «Stones» и Саймона и Гарфанкеля. У него было много пластинок, и я очень полюбил Кэта Стивенса – «Teaser And The Firecat». К тому времени брат Андрей купил стереофонический проигрыватель «Вега-101», и мои друзья уже безбоязненно давали мне любые пластинки. А Сэнди подарила мне двойной сборник «Beatles» 1967–1970. Это была моя первая настоящая пластинка.
Я продолжал работать в подвале и мечтал купить магнитофонную приставку «Нота» и приемник, на которые мне было никак не накопить. Но я чувствовал, что на такой работе долго не выдержу, и весной всё-таки решил снова перевестись в экспедиторы. Я уже не мог сидеть на одном месте, а это давало большую степень свободы и чуть больше свободного времени. Я продолжал заниматься музыкой, постепенно увеличивая продолжительность занятий, начинал входить в ритм интенсивной работы, и меня тащило всё дальше. Я подтянулся по теоретическим предметам и чувствовал некоторую уверенность в себе. За месяц до экзаменов я взял отпуск и стал заниматься по восемь часов в день. Никита Зайцев собирался поступать в Училище им. Римского-Корсакова, и я решил идти туда же, хотя Училище им. Мусоргского было совсем рядом, на Моховой. В этом был определенный снобизм, Училище им. Римского-Корсакова было при Консерватории и котировалось выше, к тому же Анатолий Кондратьевич хорошо знал тамошних педагогов и рекомендовал мне идти туда. Лена Емельянова, с которой мы раньше вместе учились, тоже училась там и уже заканчивала. Наверное всё же, моё решение было ошибкой. Когда мы с Никитой встретились на консультации, он познакомил меня со своим другом пианистом Сережей Курёхиным, которого он пригласил как концертмейстера. Консультация – это когда ты играешь экзаменационную программу не перед комиссией, а непосредственно перед преподавателем, который набирает класс. Как правило, после консультации он уже примерно представляет себе, кого он хотел бы видеть в числе своих учеников. Помню, мы стояли, о чём-то разговаривали, а Сергей читал ноты. Выяснилось, что они с Никитой не репетировали вместе, и он предполагал играть экзаменационную программу прямо с листа. Никто из нас не поступил. Я нисколько не обломался, а Анатолий Кондратьевич сказал, что готов заниматься ещё год, он был абсолютно уверен в том, что на следующий год я непременно поступлю, и выбрал более сложную и выигрышную программу. Я решил летом отдохнуть, а с осени снова интенсивно заняться подготовкой в училище.
Я продолжал работать и как-то мне позвонила Лена Емельянова и сказала, что ей предложили играть в какой-то группе, но ей это не очень интересно и дала мне телефон некоего Толи Быстрова. Толя оказался очень импозантным и уже не очень молодым человеком, который преподавал гитару в джазовом училище и со своим учеником Юрой Берендюковым собрал фолк-группу со струнным квартетом. Я пришёл на репетицию в ДК им. Капранова и сразу их устроил. Толя и Юра были хорошим дуэтом, они брали американские кантри-баллады и русские народные песни и прекрасно их аранжировали. Они строили планы сдать программу в Ленконцерт и стать профессиональным ансамблем, а я не знал, что это такое, и мне было интересно попробовать. В ансамбле были две девушки, которые играли на скрипках и пели, и всё было очень стильно. Толя всё время придумывал новые аранжировки для одних и тех же песен и иногда варьировал состав, приглашая по четыре скрипки и две виолончели. Все девушки непременно должны были петь и уметь двигаться, но с составом всё время происходила какая-то чехарда, кто-то всё время приходил и уходил. У моего друга Андрея Колесова была кузина Таня Балашова, которая училась в нашей школе и была на год младше нас. Она мне очень нравилась, но за годы учебы в школе мы толком не успели познакомиться и, тем более, подружиться. Как-то я увидел её по телевизору, поющей в каком-то ансамбле (это оказался ансамбль Александра Розенбаума). Я решил попробовать пригласить её в «Акварели» и позвонил Андрею. Таня пришла на репетицию, и было видно, что ей не очень нравится эта музыка, но она согласилась попробовать. У Толи Быстрова намечался юбилей, он пригласил весь оркестр и устроил что-то типа презентации. Но из этого получилось нечто невразумительное, я быстро напился и даже не заметил, как Таня ушла. Я чувствовал себя крайне неловко и больше не решился ей позвонить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95