Когда я туда пришёл и показал свою трудовую книжку, которая пестрила пустотами в несколько месяцев, то чиновник, увидев её, весь просиял от счастья. Он сказал, что ему давно не попадался такой хороший экземпляр, и, что вместо Электронприбора он мне с удовольствием выпишет направление в тюрьму. Он ликовал и, когда вдоволь повеселился сказал, что ладно уж, коль скоро я сам пришёл сдаваться, то так и быть, он меня простит и даст направление туда, где меня уже берут. Он всучил мне это направление с красной полосой с настоятельными рекомендациями устроиться на работу в течение трех дней. Он при мне ввел мои данные в ЭВМ и сказал, что если я сваляю дурака, то он уже не сможет вытащить меня из беды. Мне тоже было приятно повеселиться в его компании, но когда я вышел оттуда, у меня дрожали колени. Я был рад, что он был в хорошем расположении духа. Я заступил на работу. Меня ждал напарник, который быстро объяснил, что я должен делать. Работать надо было вдвоём через двое суток, но коль скоро вдвоём делать нечего, то дежурные договаривались между собой и работали по одному через пятеро. И что мы с ним, судя по всему, более не увидимся, поскольку будем работать в противофазе. Он предложил мне пойти попить кофе и разойтись. Когда же я возвращался на рабочее место, то вахтер заинтересовался моим плэйером и сказал, что с таким прибором вход на территорию завода категорически запрещен. Это была какая-то глупость, но мне не удалось его убедить в том, что я первый день на работе и ещё не знаю правил. Но он был неумолим и предложил мне сдать его в камеру хранения. Мне не очень понравилось нахождение в такой дурке, но я думал, что со временем это утрясется. Я чудно провел время, в моем ведении были два этажа, и мне нужно было следить за показаниями температуры и влажности воздуха и время от времени записывать их в журнал. Но ночью стал звонить оперативный дежурный и интересоваться моим напарником. Пару раз я соврал, что он вышел в туалет, но рано или поздно мне пришлось сознаться, что его нет, а я работаю первый день и ничего не знаю. Утром, когда я спустился вниз и поинтересовался своим плэйером, одна бригада охранников сменяла другую. Их было человек десять, и они друг другу рассказывали о ночном ЧП. Завидев меня, они стали тыкать в меня пальцами, дескать а вот и он собственной персоной. Там был тот самый оперативный дежурный, и они решили составить акт. Помимо всего прочего они стали изучать мой плэйер с кассетами и рассуждать, а стоит ли мне его возвращать, а может быть составить акт и изъять его. Тут уже я не выдержал. Я живо представил себе, что так будет каждый раз, когда я буду заступать на работу, сказал им все, что я думаю по поводу них, их родственников и их завода и предложил им пойти в то место, которое в тот момент счел для них вполне подходящим. Я тут же написал заявление об уходе, которое мне с удовольствием подписали. Когда я пришёл в отдел кадров забирать трудовую книжку, мне её вернули вместе с направлением из Бюро по трудоустройству. В таких случаях они их не регистрируют. Я был в полном восторге. Я был опять свободен, на следующий день истекал срок моего направления на работу, и у меня в руках по сути было направление в тюрьму.
Я не знал, что делать, и позвонил Ване Бахурину, который рубил кусты на железной дороге. Он предложил мне устроиться к ним в Зеленогорскую Путевую часть № 17. Мы поехали туда на следующий же день, и меня легко туда взяли безо всяких направлений. Работа заключалась в вырубке кустарника на десятиметровой полосе отчуждения. Мы встречались с Ваней и Джонсоном (Никитой Добрыниным) и ехали в Белоостров. Там на полпути в Солнечное мы спускались в канаву и страшными самопальными мачете с заточенным крюком на конце рубили кусты. Мы работали часа четыре в день, раза два-три в неделю. Вырубив метров двести, мы разводили гигантские костры и сжигали эти кусты прямо на насыпи или в канаве, если там не было воды. Пожалуй это была не самая легкая работа, зато она давала полное ощущение свободы. Когда мы заканчивали выделенный нам участок, Ваня ехал в Репино и вез портвейн начальнику участка по фамилии Тарара, который легко закрывал любой наряд. Пару раз с нами работал Файнштейн, но эта работа не очень пришлась ему по нраву.
В то время Курёхин с Чекасиным затеяли съемку фильма «Диалоги» в клубе «Маяк» на Красной улице. Это был фантастический experience, когда диалог заключался в битве двух оркестров – один был на сцене, а другой в зале. А чуть позже Курёхин устроил показательную репетицию «Поп-механики» для английского телевидения в Театре у Горошевского на проспекте Чернышевского. Это была типичная «Поп-механика», которая на тот момент включала почти всю группу «Кино», «Странные игры», «Аквариум», а также индустриальную группу во главе с Тимуром Новиковым и Африкой. Наша струнная группа сидела прямо под орудиями индустриальной группы. Я чувствовал себя не очень уютно, поскольку на горьком опыте знал, что когда играют индустриалы, то в ход идет все. Публики было может быть человек двадцать, среди которых был атташе по культуре американского консульства Дэн Гроссман. Мы его давно знали, и он везде тусовался. Его всегда пасли, но в этот раз, видимо, решили взять, что непременно повлекло бы скандал… В самый кульминационный момент концерта, когда в ход вступила вся индустриальная группа, в зал вошли какие-то люди. Никто ничего не понял, вошедшие тоже слегка опешили, поскольку был сплошной грохот, в воздухе носились утюги и другие «музыкальные» предметы. Никто не орал, что надо прекратить безобразие, но в какой-то момент всё стало ясно, и музыка остановилась. Никто не знал, как реагировать, потому что никто никого не винтил. Но, вероятно, у комитетчиков не было точных инструкций, как действовать, и они боялись превысить свои полномочия. Через некоторое время пришли менты в форме, которые тоже остались стоять в стороне. Мы собрали инструменты и тихо вышли. Никого не арестовали, таким образом наличие американского дипломата было гарантом того, что никого не свинтят. Мы с кем-то пошли на Восстания. Я чувствовал себя несколько возбужденным, мне не очень нравилось быть игрушкой в руках Африки и Тимура. Какой бы ни была концепция «Поп-механики», она была основана на музыке. И когда эти молодые люди начинали веселиться, не обращая внимания на музыкантов, для меня это теряло всякий смысл. Я сказал Курёхину, что не вижу для себя никакого смысла в моем дальнейшем участии в «Поп-механике». Он не возражал. Моя роль там была скорее декоративной. Я был законченным типажом и такой персонаж в его коллаже был уместен, но ничего не определял. Потом я всё-таки узнал, что кого-то свинтили. Среди них оказалась жена Вани Бахурина Алла, которая и привела Дэна Гроссмана.
Кстати, с Дэном был любопытный эпизод. Как-то Ваня пригласил в гости нескольких американских студентов, которые часто бывали у него дома. В этот же вечер пришёл Дэн. После этого все американские студенты исчезли. Ваня как-то встретил одного из них и спросил, куда они подевались, почему не звонят и не заходят? Тот ему ответил, дескать, если бы Ваня приехал в Америку и в гостях у своих друзей встретил бы секретаря райкома партии из России, стал бы он ходить в этот дом? Мы же были не так разборчивы, мы не считали Дэна агентом ЦРУ, и даже если бы он таковым и оказался, то всё равно мы с удовольствием ходили к нему в гости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95