На горизонте появился Саша Башлачев. Всё было настолько тесно переплетено, что когда кто-нибудь появлялся в этом городе, то он непременно оказывался в поле нашего зрения. Как-то так получилось, что я его увидел одновременно с Юрой Шевчуком. Гена Зайцев устроил им концерт в котельной возле ДК им. Капранова и попросил меня привезти гитару, потому что ни у того, ни у другого её не оказалось. И конечно же после концерта мы познакомились. Башлачев очень сдружился со Славкой, и они все время тусовались у него на Васильевском, либо на даче в Комарово. А мы с Ваней Бахуриным как-то завлекли Башлачева к тому же самому Дэну Гроссману. Это не было домашним концертом, в том смысле как это принято, когда приглашаются гости и собираются деньги. Мы просто сидели полночи и разговаривали за жизнь, и среди прочего он спел несколько песен.
В это же время Андрея Харрис снова приехала в город с Джимом Монсмой, который стал её мужем. Они познакомились с ним в тот год на даче у Фалалеева и через несколько лет решили пожениться. Медовый месяц они проводили в Ленинграде, и в качестве свадебного подарка мы решили собраться вместе и дать домашний концерт. Боб продолжал играть с Титом и Куссулем, и мы с Дюшей и Михаилом присоединились к ним. Концерт был на квартире у Велобоса на «Удельной». Пришло много наших дружков, и мы играли все подряд, вспоминая песни разных времен. Нас всех переполняли эмоции, а меня разрывали внутренние противоречия.
Когда же в начале сентября Бобу предложили сыграть на открытии сезона «Рок-клуба» во Дворце Молодежи, он предложил нам сыграть в таком же составе. Я видел, что это ещё одно искушение и очень сильное, но я думал, что я гораздо сильнее и что можно попробовать сыграть несколько концертов, но потом я непременно уйду. Я не подозревал, что тем самым я поставил себе вилку, из которой мне самостоятельно выбраться будет очень нелегко. Первый же концерт был необычайно успешным. Пожалуй это было началом того времени, когда так называемый успех концерта уже был предрешен. Не имело никакого значения, где мы играем, всегда был аншлаг и всегда была иллюзия успеха, независимо от того насколько хорошо мы в этот момент играем. Это был период акустики, которую мы играли вшестером. Рулил Слава Егоров, который плавно внедрился в среду группы и стал постоянным звукорежиссером. Мы сыграли несколько концертов в Ленинграде и прокатились в Москву, в Таллинн и ещё куда-то. Все было бы ничего, но самыми изнурительными для меня оказались поездки. Я сам поставил себя в такое положение, когда мне было трудно находиться среди людей, которые ещё совсем недавно были моими самыми близкими друзьями. Помимо всего прочего я стал изгоем и объектом насмешек. Иногда это было даже весело, но чаще простое безмятежное пьянство моих друзей превращалось в свинство. Я же получил редкую возможность наблюдать это со стороны. Я стал болезненно реагировать на хамство, которое позволяли мои друзья музыканты. Так зимой, как обычно, приехав в Москву, мы остановились у Саши Липницкого и расслабленно смотрели видео. Когда же настало время ехать на концерт, артисты вдруг проголодались и решили пойти пообедать в ресторан «Пекин». Я убеждал их в том, что на это нет времени, но они поулыбались на мои причуды и отправились обедать. Я же поехал на площадку. Это был какой-то НИИ и толпа собиралась задолго до концерта, но в зал никого не пускали. Пора было начинать, но артистов ещё не было и ещё не было саундчека. Мне сразу захотелось все бросить и уехать в Ленинград. Когда же, через час после предполагаемого начала, сытые и довольные артисты появились, я не выдержал и сказал им все, что я по этому поводу думал. В итоге концерт задержали на два часа и спрессованная толпа, человек 500, без глотка воздуха безропотно ждала и, более того, с благодарностью принимала это и была счастлива тем, что концерт всё-таки начался. Наверное это было то, что впоследствии получило ярлык русского рока. Но к такому року я не хотел иметь никакого отношения.
Чуть позже мы выбрались на Урал. Концерт в Челябинске не состоялся, и вместо этого нас привезли в город Миасс, где местные жители имели очень слабое представление о том, что мы из себя представляем. Поездка была сопряжена с ещё более активным пьянством, что меня особенно угнетало. Когда мы вернулись в Челябинск, оказалось, что обратных билетов было только два и кому-то нужно было остаться ещё на три дня. Я твердо решил, что ухожу из группы, поэтому получил преимущественное право воспользоваться вторым билетом. Первым естественно был Боб. Мы сидели в разных концах самолета и не пытались поменяться, чтобы сесть рядом. Когда мы прилетели, я не смог нигде найти Боба и, когда я выходил на остановку автобуса, то увидел его отъезжающим на такси. Это было похоже на конец.
Приближался Новый восемьдесят шестой год и я решил зайти к Бобу. Я знал, что там соберутся все наши друзья. Но, зайдя к нему, я увидел душераздирающую картину. Они сидели в кухне за большим столом со всеми соседями, ели салат оливье и смотрели телевизор. Это было выше моих сил, и я поспешил уйти. Идти никуда не хотелось, и я просто побрел куда глаза глядят. Когда я шёл через Дворцовй мост, то увидел, что на берегу у Петропавловской крепости горит костер. Я почему-то подумал, что мне туда. Когда я подошел ближе, я увидел большую компанию. Люди прыгали в прорубь, а потом плясали вокруг костра. Я никогда этого раньше не видел. Мне тут же захотелось раздеться и сигануть в воду. Но я подумал, что, вероятно эти люди купаются не первый раз, а у меня нет полотенца, и потом могут быть проблемы. Стукнуло двенадцать часов, я ещё немного потусовался и побрел домой. Но у меня в голове крепко засела мысль, что я непременно должен прыгнуть в воду. Я собирался недели две, и на Крещенье я решил, что это самый подходящий день. Было восемнадцать градусов мороза, я поехал на Петропавловскую крепость и прыгнул в воду. Я не получил особенного удовольствия, но мне был очень важен сам момент совершения этого действия. Я стал туда ходить купаться каждую неделю, и меня даже записали в члены клуба зимнего плавания. И хотя эти люди мне были очень симпатичны, я не стал тусоваться в этой среде. Я не стал себя лучше чувствовать и иногда я даже простужался. Но мне был очень важен сам настрой. Я купался года три, но потом снесли сарай, в котором можно было переодеться и обогреться, и я как-то плавно это закончил.
Я засел дома и ничего не делал, поток ходоков не истощался. Мои друзья Ваня Бахурин и Джонсон подписались прорубать просеку в лесу. И хотя денег у меня совсем не было, я долго сопротивлялся, поскольку к такой работе не был готов. Но, когда было просто нечего есть, я вписался. Мы работали два месяца в свободном графике – раза два в неделю. Они купили бензопилу и топоры, и нам надо было прорубить просеку длиной полтора километра и шириной четыре метра на территории секретного радиоцентра в деревне Поповка. И по глупости мы чуть не вляпались – оформляясь на работу надо было оформлять какой-то секретный допуск и можно было навсегда остаться невыездным. Это была изнурительная работа, но вместе с тем я испытывал некоторый кайф, размахивая топором в ватнике и валенках по колено в снегу. Мне не пришлось самому валить деревья, это делали Ваня с Никитой, я же раскряжевывал стволы, обрубая ветки и кантовал бревна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95