Нас как обычно разместили по друзьям. Эдик же сговорился со своим дружком Бумо, который специально к нему приехал из Швейцарии, и они поехали в Гамбург ночевать в сквоте. Вообще Эдик существовал абсолютно независимо от остальных музыкантов группы. И мне с большим трудом удавалось найти к нему доступ. И в этом, наверное, была моя основная ошибка. Я пытался его искать, в то время, как музыканты группы этого не делали и поэтому до сих пор вместе и играли. Эдик был очень наивен и для меня был кристально чистым человеком. У него был период, когда он был очень сильно зависим от наркотиков и совершенно посадил себе печень. Но я никогда не помню, чтобы он был зол или агрессивен. Он исчезал на несколько дней, и я волновался, что он может не придти или опоздает на концерт, но музыканты группы были совершенно спокойны, они знали, что Эдик проявится.
Молодежные центры в Бергедорфе и Бильштедте, где проходили концерты, были не самыми подходящими местами для такого рода музыки. И мы искали возможности выступить в каком-нибудь реальном месте, и Кирстен удалось сговориться с клубом «Stortebecker», в котором «Химера» разогревала канадскую группу «Propaghandi». Не смотря на то, что все пришли на канадцев, «Химеру» очень хорошо принимали.
Мы прекрасно проводили время, и однажды мы катаясь на лодке по реке Билке, мои друзья затеяли возню и перевернули лодку. По счастью было не очень холодно и не так далеко от берега, но я утопил свой фотоаппарат. Наш приятель Ульф притащил багор, и Андрей с Боссом пытались прочесать дно, пока не утопили и этот багор. Я очень любил этот фотоаппарат и очень расстроился – иногда у меня получались интересные снимки, к тому же в нём осталась целая пленка с «Химерой». В этот же день мне надо было ехать в Гамбург на деловую встречу, и вся моя одежда была совершенно мокрая. Ульф нашёл мне сандалии, старые белые расклешенные штаны и какой-то свитер. Я распустил волосы и в таком виде поехал в Гамбург. Было очень смешно я выглядел так двадцать лет назад, когда путешествовал автостопом. Я как будто окунулся в прошлое, тем более в этом удивительном городе можно одеваться как угодно и никто на тебя не обратит никакого внимания.
Пока мы были в Гамбурге, Света Мюллер сговорилась на концерт в сквоте на Линиен штрассе в бывшем Восточном Берлине. Этот квартал почти весь захватили сквоттеры, и он оказался в самом центре объединенного Берлина. Я уже бывал в таких местах, и каждый раз меня восхищало то, как независимо живут эти люди. Я знал, что я принадлежу этому миру, но мой поезд уже проехал эту остановку. Зал находился в наполовину затопленном подвале, и пройти в него можно было только через пролом в стене по автомобильным покрышкам, брошенным в воду. Посреди двора на костре в большом котле готовилась еда. Мои берлинские друзья, которых я пригласил на концерт своей любимой группы, воспользовались разными предлогами и слили. Из всех щелей выползал дикий люд, который постепенно заполнил весь подвал. Самое интересное, что всё-таки пришло много внешней публики и было продано достаточное количество билетов. Сначала играли две классические немецкие группы, и люди расслабленно тусовались, кто-то танцевал. Но когда заиграла «Химера», вдруг все пришло в движение. Появились какие-то люди с факелами и бутылками керосина в руках, которые стали изрыгать огонь. Трехметровые языки пламени носились под потолком и всех обдавало жаром так, что приходилось приседать. Через какое-то время все пространство было заполнено горячими парами керосина и дымом. И когда воздуха не осталось совсем, публика ломанулась наружу. Я тоже сломался и выполз на воздух. В проходах было темно и ничего не было видно. Это был натуральный ад. Но из под земли ещё долго доносились звуки «Химеры». Они вышли последними, когда в зале не осталось ни одного человека. Как выяснилось, таким образом группе было выказано наивысочайшее одобрение. И потом даже заплатили денег. Ничего подобного я ни в каких Америках не видывал.
Когда мы вернулись на Родину, ко мне пришли почти все ребята из нашей команды решать, что делать дальше. Меня все ждали и надеялись, что я что-нибудь придумаю. Но я знал, что все кончено, я не стану бороться за это место, для меня игра закончилась. Хотелось устроить заключительную акцию, во время которой раздать валики и кисти и покрасить стены в салатный цвет, которым они были выкрашены к моменту нашего появления в Молодежном центре, и таким образом стереть матрицу. Но с новыми хозяевами не хотелось вступать ни в какие переговоры, и это естественно не получилось. Саша Кострикин уговаривал нас не забирать вещи, дескать не все ещё потеряно. Он работал в Мэрии и рассчитывал на поддержку Собчака. Но мы всё-таки решили собраться и уехать. Обидчики дали нам на это три дня. Понятно было, что они не станут использовать наш интерьер в своих целях, но мы всё равно купили несколько банок краски, и Лена с Лёшей Михеевым стали закрашивать созданные Лёшей фрески. Это было не легко. Да и для того, чтобы это сделать тщательно, нужна была бочка краски и вообще это огромная работа, которую трудно выполнять только ради принципа. Они сломались, заляпали стены кое-как, и на этом мы закончили. Все скамейки и ноги Комсомолки мы вынесли в садик напротив. А неподъемные железобетонные ноги Матроса мы смогли вытащить только на тротуар перед входом. Я туда больше не ездил, но говорят Матрос исчез на следующий день, видимо он воссоединился со своей половиной, а скамейки растащили по соседним дворам.
Собчак действительно тормознул деятельность этой организации и пообещал Кострикину, что после выборов он разберется. Но он не удержался в кресле, а через некоторое время своего кресла лишился и Саша Кострикин.
«Химера» приступила к записи альбома на «Мелодии». Я уговорил Ершова в процессе записи организовать видеосъемку. Он согласился, и я сговорился с Сашей Розановым, помочь нам в этом. Саша как раз только что получил грант от Фонда Сороса на съемку фильма о петербургской независимой музыке. Также мы с «Химерой» предприняли поездку в Москву на фестиваль «Учитесь плавать». Это был реальный шанс для группы мелькнуть в московской тусовке. У группы не было своего звукорежиссера, и я уговаривал поехать Андрея Алякринского, который хорошо знал звук этой группы. Но Андрюша поехать не смог, и с нами поехала Ольга Ходаковская. Она тоже хорошо делает звук, но в той ситуации требовалась мобильность. Надо было отстроить звук группы в течение получасового саундчека, а потом быстро перестроиться во время короткого перерыва, и Ольга немного растерялась. В результате группа не прозвучала, и её выступление никого не впечатлило.
В этот момент до меня дошел слух о болезни Курёхина, но я несколько дней не мог дозвониться до Насти. Дозвонившись один раз до её родителей, я узнал, что ему сделали операцию, и сразу же поехал к нему в больницу. С этого дня я уже не мог думать ни о чём другом. Хотелось верить в то, что ещё что-то можно сделать. Во второй раз в жизни я соприкоснулся с ужасом ситуации, когда на твоих глазах умирает близкий человек. Хотелось быть рядом с ним и хотелось просто убежать. Хотелось помочь Насте, которая цеплялась за любую ниточку, которая давала надежду. Но эти ниточки обрывались одна за одной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95