мою статью в ј1 журнала
"Риторика" "Подступы к типологии речи (современность Аристотеля и
Розенштока-Хюсси)". - С.61-75.
135
дерево, а косвенно, как содержательно-смысловая сторона этой действительной
единственной мысли, этой действительной книги; только так она жива и причастна,
а не в себе в своем смысловом самодовлении. (125)
Возможно создать текст (говоря терминами риторики, несколько замутненными
употреблением современной лингвистики) только в определенном времени и
определенном пространстве и определенной системе ценностей, т.е. в определенной
социальной среде, как будет конкретизировать Бахтин под маской. Нельзя создать
текст вообще, а только телеологически, нудительно, под давлением моей
причастности бытию. Можно, конечно, изобразить из себя литератора-сверхчеловека
с волшебной горы независимого творчества, но это самопредставительство всегда
будет относительным и недолгим в своих же собственных глазах. Хотя в России
такая позиция, связанная с вытеснением риторики в пользу поэтики-эстетики, для
многих, к сожалению, затянулась в XX веке.
Но ведь смысл вечен, а эта действительность сознания и действительность книги
преходящи? Но вечность смысла, помимо его реализации, есть возможная
не-ценностная вечность, не-значимая. Ведь если бы эта в себе [?] вечность смысла
была действительно ценностно значимой, был бы излишен и не нужен акт ее
воплощения, ее мышления, ее действительного осуществления поступающим мышлением,
только в соотнесении с ним вечность смысла становится действительно ценной -
значимой. Только в соотнесении с действительностью становится вечный смысл
движущей ценностью поступающего мышления как момент его: ценностная вечность
этой мысли, этой книги. Но и здесь ценностный свет заемный: нудительно ценна в
последней инстанции действительная вечность самой конкретной действительности в
ее целом: этого человека, этих людей и их
136
мира со всеми действительными моментами его; отсюда загорается ценностным светом
и вечный смысл действительно осуществленной мысли. (125-126)
Бахтин от противного доказывает неценностность вечного в себе смысла, ибо тогда
не нужен был бы акт ее воплощения, ее мышления, ее действительного осуществления
поступающим мышлением. А что это за акт, как не словесное действие?
Все, взятое независимо, безотносительно к единственному ценностному центру
исходящей ответственности поступка, деконкретизируется и дереализуется, теряет
ценностный вес, эмоционально-волевую нудительность, становится пустой
абстрактно-общей возможностью. (126)
Это к проблеме потери центра в постмодернизме. Центр пустых возможностей,
разумеется, условен, безусловен центр активности человека в его воплощении.
С единственного места моей причастности бытию единые время и пространство
индивидуализуются, приобщаются как моменты ценностной конкретной единственности.
С точки зрения теоретической пространство и время моей жизни - ничтожные
(отвлеченно-количественно; но участное мышление обычно влагает сюда ценностный
тон) отрезки единого времени и пространства, и, конечно, только это гарантирует
смысловую однозначность их определений в суждениях; но изнутри моей причастной
жизни эти отрезки получают единый ценностный центр, что и превращает
действительные время и пространство в единственную, хотя и открытую,
индивидуальность. (126)
Метаморфозы. Как действительность превращается
137
в единственность, а время и пространство в индивидуальность. Смысл этих
метаморфоз неразрешим на нериторических путях.
Математическое время и пространство гарантирует возможное смысловое единство
возможных суждений (для действительного суждения нужна действительная
эмоционально-волевая заинтересованность), а моя действительная причастность им с
моего единственного места - их безысходно-нудительную действительность и их
ценностную единственность, как бы наливает их кровью и плотью; изнутри ее и по
отношению к ней все математически возможное время и пространство (возможное
бесконечное прошлое и будущее) ценностно уплотняется; из моей единственности как
бы расходятся лучи, которые, проходя через время, утверждают человечество
истории [?], просквожают светом ценности все возможное время, временность как
таковую, ибо я действительно причастен ей. Такие временно-пространственные
определения, как бесконечность, вечность, безграничность, которыми пестрит наше
эмоционально-волевое участное мышление в жизни, в философии, в религии, в
искусстве, в их действительном употреблении отнюдь не являются чистыми
теоретическими (математическими) понятиями, но живы в мышлении моментами
ценностного смысла, который им присущ, загораются ценностным светом в
соотнесении с моей причастной единственностью. (126-127)
Казалось бы перед нами обычные философские рассуждения о времени и пространстве,
однако рассуждения не вообще обо всем, как принято в философии, а рассуждения о
суждениях, т.е. подход чисто риторический. Речь фактически идет о смене
риторической парадигмы, переход от аристотелевских возможных способах
доказательств (определение
138
риторики Стагиридом) к единственно возможным, причастным ситуации реального
времени и пространства высказываниям. Отсюда один шаг к хронотопической
типологии речей, создание которой Бахтин считал принципиально важным40. Из
настоящего расходятся лучи в прошлое и будущее, воплощающиеся в типы судебной и
совещательной речи в терминах Аристотеля.
Считаем нужным напомнить: жить из себя, исходить из себя в своих поступках вовсе
не значит еще жить и поступать для себя. Центральность моей единственной
причастности бытию в архитектонике переживаемого мира вовсе не есть
центральность положительной [?] ценности, для которой все остальное в мире лишь
служебное начало. Я-для-себя - центр исхождения поступка в активности
утверждения и признания всякой ценности, ибо это единственная точка, где я
ответственно причастен единственному бытию, - оперативный штаб, ставка
главнокомандующего моим возможным и моим долженствованием в событии бытия,
только с моего единственного места я могу быть активен и должен быть активен.
Моя утвержденная причастность бытию не только пассивна (радость бытия), но
прежде всего активна (долженствование реализовать мое единственное место). Это
не высшая жизненная ценность, которая систематически обосновывает все остальные
жизненные ценности для меня как относительные, ею обусловленные; мы не имеем в
виду построить систему ценностей, логически единую с основной ценностью - моей
причастностью бытию - во главе, идеальную систему возможных различных ценностей,
не имеем в виду и теоретической транскрипции действительно исторически
признаваемых человеком ценностей, с целью устано-
_________
40 См. Бахтин под маской. М., 1993. - Вып.3 - С.24.
139
вить между ними логические отношения подчинения, соподчинения и др., т.е.
систематизировать их. Не систему и не систематически-инвентарный перечень
ценностей, где чистые понятия (содержательно себе тождественные) связаны
логической соотносительностью, собираемся мы дать, а изображение, описание
действительной конкретной архитектоники ценностного переживания мира не с
аналитическим основоположением во главе, а с действительно конкретным центром (и
пространственным и временным) исхождения действительных оценок, утверждений,
поступков, где члены суть действительно реальные предметы, связанные конкретными
событийными отношениями (здесь логические отношения являются лишь моментом рядом
с конкретно-пространственным и временным и эмоционально-волевым) в единственном
событии бытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
"Риторика" "Подступы к типологии речи (современность Аристотеля и
Розенштока-Хюсси)". - С.61-75.
135
дерево, а косвенно, как содержательно-смысловая сторона этой действительной
единственной мысли, этой действительной книги; только так она жива и причастна,
а не в себе в своем смысловом самодовлении. (125)
Возможно создать текст (говоря терминами риторики, несколько замутненными
употреблением современной лингвистики) только в определенном времени и
определенном пространстве и определенной системе ценностей, т.е. в определенной
социальной среде, как будет конкретизировать Бахтин под маской. Нельзя создать
текст вообще, а только телеологически, нудительно, под давлением моей
причастности бытию. Можно, конечно, изобразить из себя литератора-сверхчеловека
с волшебной горы независимого творчества, но это самопредставительство всегда
будет относительным и недолгим в своих же собственных глазах. Хотя в России
такая позиция, связанная с вытеснением риторики в пользу поэтики-эстетики, для
многих, к сожалению, затянулась в XX веке.
Но ведь смысл вечен, а эта действительность сознания и действительность книги
преходящи? Но вечность смысла, помимо его реализации, есть возможная
не-ценностная вечность, не-значимая. Ведь если бы эта в себе [?] вечность смысла
была действительно ценностно значимой, был бы излишен и не нужен акт ее
воплощения, ее мышления, ее действительного осуществления поступающим мышлением,
только в соотнесении с ним вечность смысла становится действительно ценной -
значимой. Только в соотнесении с действительностью становится вечный смысл
движущей ценностью поступающего мышления как момент его: ценностная вечность
этой мысли, этой книги. Но и здесь ценностный свет заемный: нудительно ценна в
последней инстанции действительная вечность самой конкретной действительности в
ее целом: этого человека, этих людей и их
136
мира со всеми действительными моментами его; отсюда загорается ценностным светом
и вечный смысл действительно осуществленной мысли. (125-126)
Бахтин от противного доказывает неценностность вечного в себе смысла, ибо тогда
не нужен был бы акт ее воплощения, ее мышления, ее действительного осуществления
поступающим мышлением. А что это за акт, как не словесное действие?
Все, взятое независимо, безотносительно к единственному ценностному центру
исходящей ответственности поступка, деконкретизируется и дереализуется, теряет
ценностный вес, эмоционально-волевую нудительность, становится пустой
абстрактно-общей возможностью. (126)
Это к проблеме потери центра в постмодернизме. Центр пустых возможностей,
разумеется, условен, безусловен центр активности человека в его воплощении.
С единственного места моей причастности бытию единые время и пространство
индивидуализуются, приобщаются как моменты ценностной конкретной единственности.
С точки зрения теоретической пространство и время моей жизни - ничтожные
(отвлеченно-количественно; но участное мышление обычно влагает сюда ценностный
тон) отрезки единого времени и пространства, и, конечно, только это гарантирует
смысловую однозначность их определений в суждениях; но изнутри моей причастной
жизни эти отрезки получают единый ценностный центр, что и превращает
действительные время и пространство в единственную, хотя и открытую,
индивидуальность. (126)
Метаморфозы. Как действительность превращается
137
в единственность, а время и пространство в индивидуальность. Смысл этих
метаморфоз неразрешим на нериторических путях.
Математическое время и пространство гарантирует возможное смысловое единство
возможных суждений (для действительного суждения нужна действительная
эмоционально-волевая заинтересованность), а моя действительная причастность им с
моего единственного места - их безысходно-нудительную действительность и их
ценностную единственность, как бы наливает их кровью и плотью; изнутри ее и по
отношению к ней все математически возможное время и пространство (возможное
бесконечное прошлое и будущее) ценностно уплотняется; из моей единственности как
бы расходятся лучи, которые, проходя через время, утверждают человечество
истории [?], просквожают светом ценности все возможное время, временность как
таковую, ибо я действительно причастен ей. Такие временно-пространственные
определения, как бесконечность, вечность, безграничность, которыми пестрит наше
эмоционально-волевое участное мышление в жизни, в философии, в религии, в
искусстве, в их действительном употреблении отнюдь не являются чистыми
теоретическими (математическими) понятиями, но живы в мышлении моментами
ценностного смысла, который им присущ, загораются ценностным светом в
соотнесении с моей причастной единственностью. (126-127)
Казалось бы перед нами обычные философские рассуждения о времени и пространстве,
однако рассуждения не вообще обо всем, как принято в философии, а рассуждения о
суждениях, т.е. подход чисто риторический. Речь фактически идет о смене
риторической парадигмы, переход от аристотелевских возможных способах
доказательств (определение
138
риторики Стагиридом) к единственно возможным, причастным ситуации реального
времени и пространства высказываниям. Отсюда один шаг к хронотопической
типологии речей, создание которой Бахтин считал принципиально важным40. Из
настоящего расходятся лучи в прошлое и будущее, воплощающиеся в типы судебной и
совещательной речи в терминах Аристотеля.
Считаем нужным напомнить: жить из себя, исходить из себя в своих поступках вовсе
не значит еще жить и поступать для себя. Центральность моей единственной
причастности бытию в архитектонике переживаемого мира вовсе не есть
центральность положительной [?] ценности, для которой все остальное в мире лишь
служебное начало. Я-для-себя - центр исхождения поступка в активности
утверждения и признания всякой ценности, ибо это единственная точка, где я
ответственно причастен единственному бытию, - оперативный штаб, ставка
главнокомандующего моим возможным и моим долженствованием в событии бытия,
только с моего единственного места я могу быть активен и должен быть активен.
Моя утвержденная причастность бытию не только пассивна (радость бытия), но
прежде всего активна (долженствование реализовать мое единственное место). Это
не высшая жизненная ценность, которая систематически обосновывает все остальные
жизненные ценности для меня как относительные, ею обусловленные; мы не имеем в
виду построить систему ценностей, логически единую с основной ценностью - моей
причастностью бытию - во главе, идеальную систему возможных различных ценностей,
не имеем в виду и теоретической транскрипции действительно исторически
признаваемых человеком ценностей, с целью устано-
_________
40 См. Бахтин под маской. М., 1993. - Вып.3 - С.24.
139
вить между ними логические отношения подчинения, соподчинения и др., т.е.
систематизировать их. Не систему и не систематически-инвентарный перечень
ценностей, где чистые понятия (содержательно себе тождественные) связаны
логической соотносительностью, собираемся мы дать, а изображение, описание
действительной конкретной архитектоники ценностного переживания мира не с
аналитическим основоположением во главе, а с действительно конкретным центром (и
пространственным и временным) исхождения действительных оценок, утверждений,
поступков, где члены суть действительно реальные предметы, связанные конкретными
событийными отношениями (здесь логические отношения являются лишь моментом рядом
с конкретно-пространственным и временным и эмоционально-волевым) в единственном
событии бытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41