должно,
желательно. Предмет, абсолютно индифферентный, сплошь готовый, не может
действительно осознаваться, переживаться: переживая предмет, я тем самым что-то
выполняю по отношению к нему, он вступает в отношение с заданностью, растет в
ней в моем отношении к нему. Переживать чистую данность нельзя. Поскольку я
действительно переживаю предмет, хотя бы переживаю-мыслю, он становится
меняющимся моментом свершающегося события переживания-мышления его, т.е.
обретает заданность, точнее, дан в некотором событийном единстве, где
неразделимы моменты заданности и данности, бытия и долженствования, бытия и
ценности. Все эти отвлеченные категории являются здесь моментами некоего живого,
конкретного, наглядного единственного целого - события. Так и живое слово,
полное слово не знает сплошь данного предмета, уже тем, что
___________
30 Термин К-П.Зеленецкого. См. В.М-Барановская. Рыцарь риторики // Риторика. ј3.
- С.96.
90
я заговорил о нем, я стал к нему в некоторое неиндифферентное, а
заинтересованно-действенное отношение, поэтому-то слово не только обозначает
предмет как некоторую наличность, но своей интонацией (действительно
произнесенное слово не может не интонироваться, интонация вытекает из самого
факта его произнесения) выражает и мое ценностное отношение к предмету,
желательное и нежелательное в нем и этим приводит его в движение по направлению
заданности его, делает моментом живой событийности. Все действительно
переживаемое переживается как данность-заданность, интонируется, имеет
эмоционально-волевой тон, вступает в действенное отношение ко мне в единстве
объемлющей нас событийности. Эмоционально-волевой тон - неотъемлемый момент
поступка, даже самой абстрактной мысли, поскольку я ее действительно мыслю, т.е.
поскольку она действительно осуществляется в бытии, приобщается к событию. Все,
с чем я имею дело, дано мне в эмоционально-волевом тоне, ибо все дано мне как
момент события, в котором я участен. Поскольку я помыслил предмет, я вступил с
ним в событийное отношение. Предмет неотделим от своей функции в событии в его
соотнесении со мной. Но эта функция предмета в единстве нас объемлющего
действительного события - есть его действительная, утверждающая ценность, т.е.
эмоционально-волевой тон его. (105-106)
И это тоже очевидное отталкивание от риторической традиции, но столь же
очевидное продолжение ее. Центральный пункт изобретения: данность предмета речи
в старой риторике, по крайней мере в общедидактическом-общеметодологическом
изводе ее. Школярство и догматизм риторической культуры в Целом именно в этом и
заключается: предмет речи всегда дан, творчество состоит в умении наиболее
91
гармонично выбрать из другой данности - общих мест, приложимых к каждому
предмету. Эта идея выбора из готовых структурных элементов, дожила до XX века,
когда уже вне риторической этики, сдерживающей возможную бессмысленность этого
структурного перебора, проявила себя во всей оторванной от гуманитарной традиции
красе. Бахтин называет это разнузданной игрой чистых смыслов и роковым
теоретизмом и здесь предлагает выход в радикальном переосмыслении творческого
процесса. Изобретается прежде всего предмет сам по себе в его новом качестве
отношения ко мне и к текущему бытию-событию, и до этого изобретения нечего
делать ни с логическим понятием, ни с эстетическим завершением, не о чем
говорить. Поступок может быть только тогда, когда есть о чем говорить, он
рождается вместе с рождением предмета речи.
Поскольку мы абстрактно отделяем содержание переживания от его действительного
переживаемого, содержание представляется нам абсолютно индифферентным к ценности
как действительной и утвержденной, даже мысль о ценности можно отделить от
действительной оценки (отношение к ценности у Риккерта). Но ведь только в себе
значимое содержание возможного переживания-мысли, чтобы стать действительно
осуществленным и приобщенным этим к историческому бытию действительного
познания, должно вступить в существенную связь с действительной оценкой, только
как действительная ценность оно переживается мною, мыслится, т.е. действительно
активно мыслимо в эмоционально-волевом тоне. Ведь оно не падает в мою голову
случайно, как метеор из другого мира, оставаясь там замкнутым и непроницаемым
[1нрзб], не вплетенным в единую ткань моего эмоционально-волевого
действенно-живого мышления-переживания как его существенный момент. Ни одно
содержание не было бы реализовано, ни одна мысль не была бы
92
действительно помыслена, если бы не устанавливалась существенная связь между
содержанием и эмоционально-волевым тоном его, т.е. действительно утвержденной
его ценностью для мыслящего. Активно переживать переживание, мыслить мысль -
значит не быть к нему абсолютно индифферентным, эмоционально-волевым образом
утверждать его. Действительное поступающее мышление есть эмоционально-волевое
мышление, интонирующее мышление, и эта интонация существенно проникает во все
содержательные моменты мысли. Эмоционально-волевой тон обтекает все смысловое
содержание мысли в поступке и относит его к единственному бытию-событию. "Именно
эмоционально-волевой тон ориентирует в единственном бытии, ориентирует в нем и
действительно утверждает смысловое содержание. (106-107)
Этот эмоционально-волевой тон, рождающийся из правды наших взаимоотношений в
бытие-событие, открывая предмет речи, утверждает ее смысловое содержание, т.е.
смысл изобретения не понятен еще, а эмоционально проинтонирован. Из активного
волевого отношения рождается предмет речи, точнее говоря ее логос-голос, ибо
этот предмет речи отнюдь не вещь даже как слово в понимании формалистов, и тем
более не предмет как объект-данность, это задание, требующее поступательного
развития в речи, в событии речевого взаимодействия. Вообще изобретение интонации
в качестве существенного составляющего момента всего процесса изобретения
поступка - нюанс принципиальный в доктрине Бахтина.
Но можно пытаться утверждать несущественность, случайность связи между
значимостью смыслового содержания и его эмоционально-волевым тоном для активно
мыслящего. Разве не может быть движущей эмоционально-волевой силой моего
активного
93
мышления славолюбие или [1нрзб] жадность [?], а содержанием этих мыслей -
отвлеченно-гносеологические построения? Разве не носит одна и та же мысль
совершенно разные эмоционально-волевые окраски в различных действительных
сознаниях мыслящих эту мысль людей? Мысль может быть вплетена в ткань моего
живого действительного эмоционально-волевого сознания по соображениям совершенно
посторонним и не находящемся ни в каком необходимом отношении к
содержательно-смысловой стороне данной мысли. Что подобные факты возможны и
действительно имеют место, не подлежит сомнению. Но можно ли отсюда делать вывод
о принципиальной несущественности и случайности этой связи? Это значило бы
признать принципиальной случайностью всю историю культуры по отношению к ею
созданному миру объективно-значимого содержания. (Риккерт и его отнесение [?]
ценности к [1нрзб]).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
желательно. Предмет, абсолютно индифферентный, сплошь готовый, не может
действительно осознаваться, переживаться: переживая предмет, я тем самым что-то
выполняю по отношению к нему, он вступает в отношение с заданностью, растет в
ней в моем отношении к нему. Переживать чистую данность нельзя. Поскольку я
действительно переживаю предмет, хотя бы переживаю-мыслю, он становится
меняющимся моментом свершающегося события переживания-мышления его, т.е.
обретает заданность, точнее, дан в некотором событийном единстве, где
неразделимы моменты заданности и данности, бытия и долженствования, бытия и
ценности. Все эти отвлеченные категории являются здесь моментами некоего живого,
конкретного, наглядного единственного целого - события. Так и живое слово,
полное слово не знает сплошь данного предмета, уже тем, что
___________
30 Термин К-П.Зеленецкого. См. В.М-Барановская. Рыцарь риторики // Риторика. ј3.
- С.96.
90
я заговорил о нем, я стал к нему в некоторое неиндифферентное, а
заинтересованно-действенное отношение, поэтому-то слово не только обозначает
предмет как некоторую наличность, но своей интонацией (действительно
произнесенное слово не может не интонироваться, интонация вытекает из самого
факта его произнесения) выражает и мое ценностное отношение к предмету,
желательное и нежелательное в нем и этим приводит его в движение по направлению
заданности его, делает моментом живой событийности. Все действительно
переживаемое переживается как данность-заданность, интонируется, имеет
эмоционально-волевой тон, вступает в действенное отношение ко мне в единстве
объемлющей нас событийности. Эмоционально-волевой тон - неотъемлемый момент
поступка, даже самой абстрактной мысли, поскольку я ее действительно мыслю, т.е.
поскольку она действительно осуществляется в бытии, приобщается к событию. Все,
с чем я имею дело, дано мне в эмоционально-волевом тоне, ибо все дано мне как
момент события, в котором я участен. Поскольку я помыслил предмет, я вступил с
ним в событийное отношение. Предмет неотделим от своей функции в событии в его
соотнесении со мной. Но эта функция предмета в единстве нас объемлющего
действительного события - есть его действительная, утверждающая ценность, т.е.
эмоционально-волевой тон его. (105-106)
И это тоже очевидное отталкивание от риторической традиции, но столь же
очевидное продолжение ее. Центральный пункт изобретения: данность предмета речи
в старой риторике, по крайней мере в общедидактическом-общеметодологическом
изводе ее. Школярство и догматизм риторической культуры в Целом именно в этом и
заключается: предмет речи всегда дан, творчество состоит в умении наиболее
91
гармонично выбрать из другой данности - общих мест, приложимых к каждому
предмету. Эта идея выбора из готовых структурных элементов, дожила до XX века,
когда уже вне риторической этики, сдерживающей возможную бессмысленность этого
структурного перебора, проявила себя во всей оторванной от гуманитарной традиции
красе. Бахтин называет это разнузданной игрой чистых смыслов и роковым
теоретизмом и здесь предлагает выход в радикальном переосмыслении творческого
процесса. Изобретается прежде всего предмет сам по себе в его новом качестве
отношения ко мне и к текущему бытию-событию, и до этого изобретения нечего
делать ни с логическим понятием, ни с эстетическим завершением, не о чем
говорить. Поступок может быть только тогда, когда есть о чем говорить, он
рождается вместе с рождением предмета речи.
Поскольку мы абстрактно отделяем содержание переживания от его действительного
переживаемого, содержание представляется нам абсолютно индифферентным к ценности
как действительной и утвержденной, даже мысль о ценности можно отделить от
действительной оценки (отношение к ценности у Риккерта). Но ведь только в себе
значимое содержание возможного переживания-мысли, чтобы стать действительно
осуществленным и приобщенным этим к историческому бытию действительного
познания, должно вступить в существенную связь с действительной оценкой, только
как действительная ценность оно переживается мною, мыслится, т.е. действительно
активно мыслимо в эмоционально-волевом тоне. Ведь оно не падает в мою голову
случайно, как метеор из другого мира, оставаясь там замкнутым и непроницаемым
[1нрзб], не вплетенным в единую ткань моего эмоционально-волевого
действенно-живого мышления-переживания как его существенный момент. Ни одно
содержание не было бы реализовано, ни одна мысль не была бы
92
действительно помыслена, если бы не устанавливалась существенная связь между
содержанием и эмоционально-волевым тоном его, т.е. действительно утвержденной
его ценностью для мыслящего. Активно переживать переживание, мыслить мысль -
значит не быть к нему абсолютно индифферентным, эмоционально-волевым образом
утверждать его. Действительное поступающее мышление есть эмоционально-волевое
мышление, интонирующее мышление, и эта интонация существенно проникает во все
содержательные моменты мысли. Эмоционально-волевой тон обтекает все смысловое
содержание мысли в поступке и относит его к единственному бытию-событию. "Именно
эмоционально-волевой тон ориентирует в единственном бытии, ориентирует в нем и
действительно утверждает смысловое содержание. (106-107)
Этот эмоционально-волевой тон, рождающийся из правды наших взаимоотношений в
бытие-событие, открывая предмет речи, утверждает ее смысловое содержание, т.е.
смысл изобретения не понятен еще, а эмоционально проинтонирован. Из активного
волевого отношения рождается предмет речи, точнее говоря ее логос-голос, ибо
этот предмет речи отнюдь не вещь даже как слово в понимании формалистов, и тем
более не предмет как объект-данность, это задание, требующее поступательного
развития в речи, в событии речевого взаимодействия. Вообще изобретение интонации
в качестве существенного составляющего момента всего процесса изобретения
поступка - нюанс принципиальный в доктрине Бахтина.
Но можно пытаться утверждать несущественность, случайность связи между
значимостью смыслового содержания и его эмоционально-волевым тоном для активно
мыслящего. Разве не может быть движущей эмоционально-волевой силой моего
активного
93
мышления славолюбие или [1нрзб] жадность [?], а содержанием этих мыслей -
отвлеченно-гносеологические построения? Разве не носит одна и та же мысль
совершенно разные эмоционально-волевые окраски в различных действительных
сознаниях мыслящих эту мысль людей? Мысль может быть вплетена в ткань моего
живого действительного эмоционально-волевого сознания по соображениям совершенно
посторонним и не находящемся ни в каком необходимом отношении к
содержательно-смысловой стороне данной мысли. Что подобные факты возможны и
действительно имеют место, не подлежит сомнению. Но можно ли отсюда делать вывод
о принципиальной несущественности и случайности этой связи? Это значило бы
признать принципиальной случайностью всю историю культуры по отношению к ею
созданному миру объективно-значимого содержания. (Риккерт и его отнесение [?]
ценности к [1нрзб]).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41