____________
34 См. Н.И.Николаев. Невельская школа философии // М.М.Бахтин и философская
культура XX века (Проблемы бахтинологии) / Сб. научных статей. С.-Пб., 1991. -
Выпуск первый. - Часть 2. - С.39.
35 См. мою главку "Поступок и ритуал" в первой части этой книги.
123
Ориентировать поступок в целом единственного бытия-события вовсе не значит
перевести его на язык высших ценностей, только представлением или отображением
которых оказывается то конкретное реальное участное событие, в котором
непосредственно ориентируется поступок. Я причастен событию персонально, и также
всякий предмет и лицо, с которым я имею дело в моей единственной жизни,
персонально причастны. Я могу совершать политический акт и религиозный обряд как
представитель, но это уже специальное действие, которое предполагает факт
действительного уполномочения меня, но и здесь я не отрекаюсь окончательно от
своей персональной ответственности, но само мое представительство и
уполномоченность ее учитывают. Молчаливой предпосылкой ритуализма жизни является
вовсе не смирение, а гордость. Нужно смириться до персональной участности и
ответственности. Пытаясь понимать всю свою жизнь как скрытое представительство и
каждый свой акт как ритуальный, мы становимся самозванцами. (121)
Если попробовать сформулировать все это на предписательном языке риторики, то
получится следующее: не стоит осуществлять серьезное, значимое для общества
действие без изобретения своего ответственного поступка. Трудно всякий свой акт
реально проводить как существенный поступок, но нужно стремиться к этому.
Стремление к обратному, к имитации действия словом вместо реального ответственно
действия со своего единственного места - это самозванство, прекрасно показанное
Гоголем в образе Хлестакова.
Всякое представительство не отменяет, а лишь специализирует мою персональную
ответственность. Действительное признание-утверждение целого, которому я буду
представительствовать, есть мой
124
персонально ответственный акт. Поскольку он выпадает и я остаюсь только
специально ответственным, я становлюсь одержимым, а мои поступки, оторванные от
онтологических корней персональной причастности, становятся случайными по
отношению к последнему единственному единству, в котором не укоренены, как не
укоренена для меня и та область, которая специализирует мой поступок. Такой
отрыв от единственного контекста, потеря при специализации единственной
персональной участности особенно часто имеют место при политической
ответственности. К той же потере единственного единства приводит и попытка
видеть в каждом другом, в каждом предмете данного поступка не конкретную
единственность, персонально причастную бытию, а представителя некоего большого
целого. Этим не повышается ответственность и онтологическая неслучайность моего
поступка, а улегчается и некоторым образом дереализуется: поступок неоправданно
горд, и это приводит только к тому, что действительная конкретность
нудительно-действительной единственности начинает разлагаться
отвлеченно-смысловой возможностью. На первом плане для укоренения поступка
должна находиться персональная причастность единственного бытия и единственного
предмета, ибо если ты и представитель большому целому, то прежде всего
персонально; и само это большое целое именно [?] не есть общее, а конкретность
его индивидуальных [?] моментов. (121-122)
Этот сюжет интересно может быть разработан в политологии. Политика как искусство
возможного по определению становится безответственной, ибо политик исходит не из
своей единственной ответственности, а из факта представительства политика
некоего большого целого, что приводит к неоправданной гордости...
125
Нудительно-конкретно-реальная значимость действия в данном единственном
контексте (каким бы он ни был), момент действительности в нем и есть его
ориентация в действительном единственном бытии в его целом. (122)
Каким бы он ни был - это след глубоко личного и одновременно исторического
контекста.
Мир, в котором ориентируется поступок на основе своей единственной причастности
бытию, - таков предмет нравственной философии. Но ведь поступок не знает его как
некоторую содержательную определенность, он имеет дело лишь с одним-единственным
лицом и предметом, причем они даны ему в индивидуальных эмоционально-волевых
тонах. Это мир собственных имен, этих предметов и определенных хронологических
дат жизни. Пробное описание мира единственной жизни-поступка изнутри поступка на
основе его не-алиби в бытии было бы самотчетом-исповедью, индивидуальным и
единственным. Но эти конкретно-индивидуальные, неповторимые миры действительно
поступающих сознании, из которых как из действительных реальных слагаемых,
слагается и единое-единственное бытие-событие, имеют общие моменты, не в смысле
общих понятий или законов, а в смысле общих моментов их конкретных архитектоник.
Эту архитектонику действительного мира поступка и должна описать нравственная
философия, не отвлеченную схему, а конкретный план мира единого и единственного
поступка, основные конкретные моменты его построения и их взаимное расположение.
Эти моменты: я-для-себя, другой-для-меня и я-для-другого; все ценности
действительной жизни и культуры расположены вокруг этих основных архите-
126
ктонических точек действительного мира поступка:
научные ценности, эстетические, политические (включая и этические и социальные)
и, наконец, религиозные. Все пространственно-временные и содержательно-смысловые
ценности и отношения стягиваются к этим эмоционально-волевым центральным
моментам: я, другой и я-для-другого. (122)
Интересно, что вокруг этих центральных моментов "нравственной философии" сразу
же набрасывается (вполне в традиции русской риторики) схема родов словесности,
восходящая, однако, по своей сути скорее в аристотелевскому делению, включающему
науку, поэтику и политику. Содержание политики, по Бахтину, особенно
показательно перекликается с Аристотелем36.
Первая часть нашего исследования будет посвящена рассмотрению именно основных
моментов архитектоники действительного мира, не мыслимого, а переживаемого.
Следующая будет посвящена эстетическому деянию как поступку, не изнутри его
продукта, а с точки зрения автора, как ответственно причастного, и [2нрзб] -
этике художественного творчества. Третья - этике политики и последняя - религии.
Архитектоника этого мира напоминает архитектонику Данте и средневековых мистерий
(в мистерии и в трагедии действие также придвинуто к последним границам бытия).
(122)
В этом плане пропущена наука, ценности которой постулированы абзацем выше. Можно
предполагать, что риторику научного дискурса Бахтин собирался показывать в
первой части в сопоставлении мира мыслимого и переживаемого.
__________
36 Подробнее см., например, главку "Поступок и области культуры" в моей статье
"Риторика поступка М.Бахтина" // Диалог: теоретические проблемы и методы
исследования. М., 1991. - С.155-157.
127
Современный кризис в основе своей есть кризис современного поступка.
Образовалась бездна между мотивом поступка и его продуктом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41