Я ушам не верю, да глаза-то есть. Ну посмотри ты на них! Заткни уши и смотри!.. Покажи мне хоть одно доброе лицо, в котором бы душа светилась! – Он замолк, сглотнул ком. – Что теперь… После драки кулаками не машут. Сгубили Алешу… Эх, что же вы натворили, ребята! Слез-то сколько будет теперь…
– Прости, отец, – вымолвил Николай. – Мы все равно победили зверя… Это должно было случиться в России. Не в Белом доме, так в другом. Пока ведь кровью не умоемся – не прозреем. У нас же все мордой об лавку…
– Ладно, Коля, – Аристарх Павлович поднялся. – Ты мне скажи, где теперь тело искать? У кого спросить?
– В списках погибших его нет… Придется смотреть в моргах, среди неопознанных.
Аристарх Павлович стиснул зубы.
– Что же ты не посмотрел, коли живым вышел?
Николай опустил плечи:
– Мне нельзя объявляться. Я в других списках… Нас живыми не берут.
– Понятно, – после паузы проронил Аристарх Павлович. – Значит, и Алешу бы живым не брали?.. А что же ваших генералов под белы ручки выводили? Живых и здоровых?
– Не спрашивай меня об этом, отец! – вдруг выкрикнул Николай. – Я простой русский офицер… И в Белый дом пришел защищать Россию и Конституцию. И себя, чтоб мне не плевали в лицо мои дети! И отвечу только за себя…
Аристарх Павлович приобнял его, вздохнул:
– Ну, извини… Не знал, что больное место.
– Если можешь, отец, укрой нас хотя бы на неделю, – попросил Николай. – Троих… Один ранен. Пулю достали, а рана гноится… Только не в доме. Алексей говорил, в лесу аэродром есть какой-то…
– Есть, – подтвердил Аристарх Павлович. – Да теперь уж скоро не будет, скоро все прахом пойдет.
– Через неделю уйдем, – заверил Николай. – В тепле отлежаться, рану почистить и температуру сбить…
– Он идти может?
– Да мы на машине…
– Пешком пойдем, – Аристарх Павлович оторвался от стены, сделал несколько шагов. – Ждите здесь, за сараем… Скажи мне еще раз, где Алеша?
– Не веришь?..
Аристарх Павлович пошел к дому, поднялся на крыльцо. Валентина Ильинишна стояла за балками лесов с ружьем в руках. Он отнял ружье, обнял ее, повел в дом.
– Аннушка нашлась, – сообщила она. – В Москве, у мамы…
Едва они вошли, навстречу бросился Олег, злой и счастливый одновременно:
– Представляешь, отец, сволочи какие! Телеграмма из Москвы пришла в семь часов! Не принесли! Доставщики ворон боятся!..
Он увидел лицо Аристарха Павловича, осекся и попятился.
Не раздеваясь, Аристарх Павлович встал посередине зала, посмотрел на Олега, на Валентину Ильинишну и остановил взгляд на Екатерине: язык не поворачивался, будто он вновь потерял дар речи…
* * *
От вокзала они добирались на такси и по пути заехали на рынок, накупили овощей, фруктов, солений и мяса, так что едва взошли на двенадцатый этаж – дом был новый и лифт еще не работал. И сразу же принялись за дело. В необжитой квартире было пусто и неуютно, однако замкнутое пространство и железная дверь с сейфовым замком успокоили и расслабили Аннушку. На кухне оказался новенький холодильник и стол с четырьмя табуретами, в спальне – недорогой диван и два кресла в зале. Но временность жилья и его скромность не смутили ее.
– Мне нравится, – сказала она. – И хорошо, что двенадцатый этаж, к небу ближе… А чья это квартира?
– Конспиративная, – обронил он.
Она хотела еще что-то спросить и, видимо, вспомнила их сегодняшнее положение, понятливо замолчала.
– Мы устроим пир на двоих, – заявил Кирилл. – Это пир во время чумы, но у нас есть причина.
– Да, – согласилась Аннушка. – Мы впервые остались вдвоем…
– Жалко, что не взяли свадебного платья, – Кирилл обнял ее. – Я его так и не видел…
– Потому что война…
– Молчи! – приказал он. – Не вспоминай!.. Пусть этот мир провалится к чертовой матери! Его нет! Есть мы с тобой, Адам и Ева. От нас пойдет все человечество.
Она потрогала его небритые щеки – уколола руку.
– Мне это нравится… Ты стал какой-то другой.
– Какой?
– Помудрел, что ли… Только лицо у тебя иногда…
– Ну-ка, ну-ка, скажи, какое лицо?
Аннушка прижалась к плечу, прошептала:
– Нет, просто я отвыкла… Ты перестал смеяться, как раньше. Я все-все понимаю, Кирилл. Ты мне дорог всякий. И такой еще дороже.
– Ловлю на слове! – он приподнял Аннушку, чтобы смотреть лицо в лицо. – Повтори еще раз!
– Такой – дороже.
– Еще!
– Такой – дороже! И именно сегодня я хочу быть твоей женой!
Потом они готовили стол, почти свадебный, и все уместилось в чайный сервиз на шесть персон да на целлофановых упаковках. И пока они возились на кухне, замкнутое пространство и в самом деле удалилось от всего мира, и эта квартира, пустая еще, свежевыкрашенная и необжитая, напоминала первозданную землю. Когда почти все уже было готово к пиру, Кирилл удалился приводить себя в порядок: вымылся в душе, побрился и, запершись в спальне, достал из чемодана мундир. Китель еще был сносный, но бриджи измялись, а нет ничего несуразнее и пошлее, чем офицер в неглаженном парадном мундире. В доме же не было утюга…
Ему не хотелось выходить даже на лестничную площадку, не хотелось открывать железную дверь, которая, как в самолете на большой высоте, казалось, хранит герметичность и обеспечивает жизнь в безвоздушном пространстве. Старым солдатским способом он спрыснул мундир водой и медленно протянул помятые места, обернув через трубу отопления – не фонтан, конечно, но старшина не придерется… Он оглядел себя в бритвенное зеркало – другого тоже не было – мундир сидел как влитой, и боевой орден, и капитанские погоны с золотым полем, золотыми звездами и красным просветом.
Цокая подковками, Кирилл вышел в залу к Аннушке.
– Капитан Ерашов! Честь имею!
Потом он хотел рассмеяться, сбросить стесняющий движения мундир, засучить рукава рубашки с белыми погончиками и сесть к столу.
Аннушка привстала, настороженно оглядела его:
– Зачем этот маскарад сейчас, Кирилл?
– Это не маскарад, – натянуто засмеялся он. – Я все-таки жених, надо показать товар лицом! Я тебе нравлюсь?
– Нет, – проронила она и поджала губы.
– Странно! Лейтенантом нравился, а капитаном не нравлюсь?
Он еще надеялся, что это игра в обиду, он все-таки ждал восторга и беззаботного веселья…
– Почему ты капитан? – холодно спросила Аннушка. – И что это за медаль?.. Что все это значит, Кирилл?
– Это значит, заслужил, – стараясь сохранить веселость, сказал он. – И не медаль, а боевой орден.
Он когда-то сам учил ее разбираться в воинских званиях…
– Где заслужил?
– На учениях!
– Чему же ты учился на этих учениях?
– Мячики кидать, – скрывая раздражение, произнес он. – Может, закончим вечер вопросов и ответов?
Аннушка встала, неловко зацепила ножку стола – зазвенели бутылки и чайные чашки.
– Нет, не закончим… Сюрприз приготовил? Звезда всходит наша?… Боже мой, думала ведь, думала. Когда услышала, что твоя дивизия вошла в Москву… Но ты меня сегодня утром обманул!
Ее голос зазвенел на последних словах и вдруг стал неприятен Кириллу.
– Аннушка, мы сейчас поссоримся.
– Поссоримся? – взвинтилась она. – Да этого мало – поссориться! Как ты посмел? Как ты решился стрелять в людей?!
– Я стрелял в фашистов! – выкрикнул Кирилл, чувствуя, что теряет контроль над собой и память, сдавленная спазмом, готова вывернуть из себя осклизлый ком мерзости – кусок изодранного в лохмотья мяса – все, что осталось от человека после разрыва кумулятивного снаряда… Он стиснул зубы и до боли напряг мышцы, удерживая в себе эту рвоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Прости, отец, – вымолвил Николай. – Мы все равно победили зверя… Это должно было случиться в России. Не в Белом доме, так в другом. Пока ведь кровью не умоемся – не прозреем. У нас же все мордой об лавку…
– Ладно, Коля, – Аристарх Павлович поднялся. – Ты мне скажи, где теперь тело искать? У кого спросить?
– В списках погибших его нет… Придется смотреть в моргах, среди неопознанных.
Аристарх Павлович стиснул зубы.
– Что же ты не посмотрел, коли живым вышел?
Николай опустил плечи:
– Мне нельзя объявляться. Я в других списках… Нас живыми не берут.
– Понятно, – после паузы проронил Аристарх Павлович. – Значит, и Алешу бы живым не брали?.. А что же ваших генералов под белы ручки выводили? Живых и здоровых?
– Не спрашивай меня об этом, отец! – вдруг выкрикнул Николай. – Я простой русский офицер… И в Белый дом пришел защищать Россию и Конституцию. И себя, чтоб мне не плевали в лицо мои дети! И отвечу только за себя…
Аристарх Павлович приобнял его, вздохнул:
– Ну, извини… Не знал, что больное место.
– Если можешь, отец, укрой нас хотя бы на неделю, – попросил Николай. – Троих… Один ранен. Пулю достали, а рана гноится… Только не в доме. Алексей говорил, в лесу аэродром есть какой-то…
– Есть, – подтвердил Аристарх Павлович. – Да теперь уж скоро не будет, скоро все прахом пойдет.
– Через неделю уйдем, – заверил Николай. – В тепле отлежаться, рану почистить и температуру сбить…
– Он идти может?
– Да мы на машине…
– Пешком пойдем, – Аристарх Павлович оторвался от стены, сделал несколько шагов. – Ждите здесь, за сараем… Скажи мне еще раз, где Алеша?
– Не веришь?..
Аристарх Павлович пошел к дому, поднялся на крыльцо. Валентина Ильинишна стояла за балками лесов с ружьем в руках. Он отнял ружье, обнял ее, повел в дом.
– Аннушка нашлась, – сообщила она. – В Москве, у мамы…
Едва они вошли, навстречу бросился Олег, злой и счастливый одновременно:
– Представляешь, отец, сволочи какие! Телеграмма из Москвы пришла в семь часов! Не принесли! Доставщики ворон боятся!..
Он увидел лицо Аристарха Павловича, осекся и попятился.
Не раздеваясь, Аристарх Павлович встал посередине зала, посмотрел на Олега, на Валентину Ильинишну и остановил взгляд на Екатерине: язык не поворачивался, будто он вновь потерял дар речи…
* * *
От вокзала они добирались на такси и по пути заехали на рынок, накупили овощей, фруктов, солений и мяса, так что едва взошли на двенадцатый этаж – дом был новый и лифт еще не работал. И сразу же принялись за дело. В необжитой квартире было пусто и неуютно, однако замкнутое пространство и железная дверь с сейфовым замком успокоили и расслабили Аннушку. На кухне оказался новенький холодильник и стол с четырьмя табуретами, в спальне – недорогой диван и два кресла в зале. Но временность жилья и его скромность не смутили ее.
– Мне нравится, – сказала она. – И хорошо, что двенадцатый этаж, к небу ближе… А чья это квартира?
– Конспиративная, – обронил он.
Она хотела еще что-то спросить и, видимо, вспомнила их сегодняшнее положение, понятливо замолчала.
– Мы устроим пир на двоих, – заявил Кирилл. – Это пир во время чумы, но у нас есть причина.
– Да, – согласилась Аннушка. – Мы впервые остались вдвоем…
– Жалко, что не взяли свадебного платья, – Кирилл обнял ее. – Я его так и не видел…
– Потому что война…
– Молчи! – приказал он. – Не вспоминай!.. Пусть этот мир провалится к чертовой матери! Его нет! Есть мы с тобой, Адам и Ева. От нас пойдет все человечество.
Она потрогала его небритые щеки – уколола руку.
– Мне это нравится… Ты стал какой-то другой.
– Какой?
– Помудрел, что ли… Только лицо у тебя иногда…
– Ну-ка, ну-ка, скажи, какое лицо?
Аннушка прижалась к плечу, прошептала:
– Нет, просто я отвыкла… Ты перестал смеяться, как раньше. Я все-все понимаю, Кирилл. Ты мне дорог всякий. И такой еще дороже.
– Ловлю на слове! – он приподнял Аннушку, чтобы смотреть лицо в лицо. – Повтори еще раз!
– Такой – дороже.
– Еще!
– Такой – дороже! И именно сегодня я хочу быть твоей женой!
Потом они готовили стол, почти свадебный, и все уместилось в чайный сервиз на шесть персон да на целлофановых упаковках. И пока они возились на кухне, замкнутое пространство и в самом деле удалилось от всего мира, и эта квартира, пустая еще, свежевыкрашенная и необжитая, напоминала первозданную землю. Когда почти все уже было готово к пиру, Кирилл удалился приводить себя в порядок: вымылся в душе, побрился и, запершись в спальне, достал из чемодана мундир. Китель еще был сносный, но бриджи измялись, а нет ничего несуразнее и пошлее, чем офицер в неглаженном парадном мундире. В доме же не было утюга…
Ему не хотелось выходить даже на лестничную площадку, не хотелось открывать железную дверь, которая, как в самолете на большой высоте, казалось, хранит герметичность и обеспечивает жизнь в безвоздушном пространстве. Старым солдатским способом он спрыснул мундир водой и медленно протянул помятые места, обернув через трубу отопления – не фонтан, конечно, но старшина не придерется… Он оглядел себя в бритвенное зеркало – другого тоже не было – мундир сидел как влитой, и боевой орден, и капитанские погоны с золотым полем, золотыми звездами и красным просветом.
Цокая подковками, Кирилл вышел в залу к Аннушке.
– Капитан Ерашов! Честь имею!
Потом он хотел рассмеяться, сбросить стесняющий движения мундир, засучить рукава рубашки с белыми погончиками и сесть к столу.
Аннушка привстала, настороженно оглядела его:
– Зачем этот маскарад сейчас, Кирилл?
– Это не маскарад, – натянуто засмеялся он. – Я все-таки жених, надо показать товар лицом! Я тебе нравлюсь?
– Нет, – проронила она и поджала губы.
– Странно! Лейтенантом нравился, а капитаном не нравлюсь?
Он еще надеялся, что это игра в обиду, он все-таки ждал восторга и беззаботного веселья…
– Почему ты капитан? – холодно спросила Аннушка. – И что это за медаль?.. Что все это значит, Кирилл?
– Это значит, заслужил, – стараясь сохранить веселость, сказал он. – И не медаль, а боевой орден.
Он когда-то сам учил ее разбираться в воинских званиях…
– Где заслужил?
– На учениях!
– Чему же ты учился на этих учениях?
– Мячики кидать, – скрывая раздражение, произнес он. – Может, закончим вечер вопросов и ответов?
Аннушка встала, неловко зацепила ножку стола – зазвенели бутылки и чайные чашки.
– Нет, не закончим… Сюрприз приготовил? Звезда всходит наша?… Боже мой, думала ведь, думала. Когда услышала, что твоя дивизия вошла в Москву… Но ты меня сегодня утром обманул!
Ее голос зазвенел на последних словах и вдруг стал неприятен Кириллу.
– Аннушка, мы сейчас поссоримся.
– Поссоримся? – взвинтилась она. – Да этого мало – поссориться! Как ты посмел? Как ты решился стрелять в людей?!
– Я стрелял в фашистов! – выкрикнул Кирилл, чувствуя, что теряет контроль над собой и память, сдавленная спазмом, готова вывернуть из себя осклизлый ком мерзости – кусок изодранного в лохмотья мяса – все, что осталось от человека после разрыва кумулятивного снаряда… Он стиснул зубы и до боли напряг мышцы, удерживая в себе эту рвоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111