Когда ничего не удавалось, конюшица подносила подарки ветеринаршам, чтобы они «не замечали» подмены либо во всем миловали жеребую кобылу, водкой платила за молчание конюхам и, стремясь понравиться заведующему конефермой, кокетничала с ним, без нужды заглядывая в кабинет. Все прекрасно знали, в чем тут дело, и смотрели на эксперимент Оли сквозь пальцы, считая ее просто ненормальной. И как ненормальную заставляли дежурить в выходные дни, подменять загулявших или заболевших конюхов и даже мыть полы в конторе. Она же из кожи лезла и, скорее всего, играла покладистую дурочку – лишь бы Астру не тронули!
Изредка она забегала к Аристарху Павловичу, сообщала, сколько недель осталось до родов, с умилением говорила, как жеребенок переворачивается в утробе, как стучит ножками, – в общем, будто сама собиралась рожать. А он жалел конюшицу и тоже считал ее ненормальной и не мог заметить, что она уже давно и изо всех сил в одиночку противостоит этому катку; она мечтала удивить мир! Она жаждала чуда, которого нет и не может быть в плоском, однообразном мире. Это была не болезнь, а особое состояние души, одержимой благими и бескорыстными намерениями. И одержимой-то лишь потому, что приходится все время сопротивляться катку, приносить жертвы, бросая под него то, кажущееся неважным и второстепенным. Наверное, потому и говорят – благими намерениями дорога в ад вымощена…
Неожиданно пала лошадь, которую Оля трижды вне очереди подставила под иглу в донорском зале. Ее даже не успели прирезать вовремя, и хотя дежурный конюх перехватил горло уже окостеневшей туше, на мясокомбинате ее забраковали. Институт понес двойной убыток, и началось разбирательство. Конюшицу отстранили от работы, выставили счет и оставили уборщицей в конторе. Конюх же, принявший ее лошадей, свел жеребую Астру в донорский зал, и после забора крови у нее началось отторжение плода. Оля ночью проникла в конюшню, хотя сторожам было строго-настрого наказано не впускать ее на территорию конефермы, и обнаружила у Астры маточное кровотечение. Ее надежда и мечта погибли на глазах: Оля умышленно не звала дежурного конюха, чтобы Астру не измолотили на колбасу.
Последнее, что она хотела сделать в этой жизни, – освободить лошадей от медленной смерти. Она открыла денники, но привыкшие к неволе, кони не уходили. Тогда она взяла кнут и с большим трудом выгнала их из конюшни: железобетонный забор в противоположной от Дендрария стороне был еще не достроен, а во временном деревянном были большие дыры. Но лошади не побежали – разбрелись у ворот конюшни и стали щипать траву…
Во второй половине этого печального дня Аристарха Павловича неожиданно вызвали к заведующему конефермой. Человек он еще был молодой и не умел достойно переживать неприятности. Когда Аристарх Павлович вошел в кабинет, заведующий был краснее телефона. Объяснительные брали со всех сторожей и конюхов, поэтому Аристарх Павлович не подозревал, что вызван совершенно по другому поводу.
– У вас дома в сарае стоит лошадь с нашей конефермы, – сказал заведующий. – Прошу немедленно вернуть ее институту. Девять минут достаточно?
Таким образом институт пополнял поголовье коней. Неумолимый каток надвигался стремительно и неотвратимо.
– Не дам! – крепким басом прогудел Аристарх Павлович, чем, вероятно, удивил заведующего: сторож считался немым.
– Вот как?
– Из соски выпоил! Вынянчил! И вам сюда отдать?!
– Хорошо, возьмем сами, – жестко сказал заведующий. – А дело передадим в милицию!
– Возьмите! – Аристарх Павлович открыл дверь и закончил арию: – К сараю подойдете – ружье возьму! Стрелять имею право, земля моя вокруг сарая, я выкупил ее!
– Ах ты, распелся! – Заведующий побурел. – Земля его – видали?!
Аристарх Павлович хлопнул дверью и ушел в сторожку. Он был уверен, что не посмеют увести Ага, что пока еще берут на испуг, поскольку напуганы сами. Он уж было успокоился, прикинув в уме, что отобрать жеребчика теперь не так-то просто, полно свидетелей, как он выкармливал его с однодневного возраста, а по правилам, существующим на конеферме, случайных жеребят следует забивать и сваливать в могильник. Он лишь жалел, что Оля в больнице и не может подтвердить факта дарения, но ведь выпишется, поди, и подтвердит. Аристарх Павлович уж собирался идти на ужин, когда в сторожку забежал конюх.
– Палыч! Дирекция с ОМОНом приехала! Твой сарай ломают!
Сначала он не поверил, решил, что розыгрыш, но конюх потащил его к месту, где Аристарх Павлович лазил через забор, чтобы сократить путь к дому, и где лежала спрятанная лестница.
Пока они бежали, дверь сарая уже взломали, и теперь зоотехник института с конюхом пытались вывести жеребчика на улицу. А возле сарая стояла омоновская машина с решетками и четверо крупных молодых парней, в бронежилетах, в касках со щитками, стояли с автоматами наперевес и настороженно водили стволами, отыскивая противника.
И вдруг Аристарх Павлович с подступающим ужасом осознал неестественность происходящего и одновременно понял – выйди он и в самом деле с ружьем, его бы не задумываясь расстреляли в упор, без предупреждения. Омоновцы стояли, широко расставив ноги, в каких-то нерусских высоких ботинках, коротких штанах; каски, бронежилеты, укороченные, тупые автоматы, да и сами полуприкрытые масками лица – все было чужое, неприступно-холодное, бессловесное.
Беспощадный каток давил все живое на своем пути…
Аристарх Павлович перевалился через забор и спрыгнул на землю.
– Куда? – громким шепотом закричал ему конюх. – Убьют ведь, дурак!
Аристарх Павлович выбежал к парадному крыльцу и только сейчас увидел, что на ступенях молча стоят все Ерашовы, а в противоположной стороне, у теплицы, жмутся к стеклянной стенке женщины. И среди них – Валентина Ильинишна, которую держат за руки, видимо не пуская к сараю.
– Аристарх Павлович, не подходи к ним! – предупредила Вера. – Пусть уводят, потом объясню, что сделать.
Он не послушался. Ярость и отчаянная дерзость уже вскипали в нем и гасили чувство опасности. Не останавливаясь, он пошел на крайнею омоновца, на его короткий обрубленный автомат. Ствол качнулся в сторону Аристарха Павловича, «провел» его несколько метров и отвалил в сторону: похоже, каток реагировал только на вооруженного человека. Аристарх Павлович обошел его, как статую, и шагнул к сараю.
– Ага! – позвал он.
Зоотехник с конюхом пытались надеть жеребчику носовертку, но тот взбрыкивал и уходил крутыми кругами. Услышав зов, он ломанулся в двери, сбил конюха, а зоотехника прижал к косяку. Через мгновение он уже был на воле. В два скачка жеребчик оказался возле хозяина, однако Аристарх Павлович замахнулся на него:
– Тиимать!
Ага с места пошел в галоп. Омоновцы инстинктивно расставили руки, словно не коня ловили – курицу, однако жеребчик порскнул от них на боковую аллею и исчез. Аристарх Павлович засмеялся, и омоновцы, вдруг расслабившись, потеряли напряжение, сломали круговую оборону входа в сарай, и кто?то из них заулюлюкал вслед жеребчику.
– По-хорошему прошу – отдай коня! – закричал взбешенный зоотехник.
– Возьми! – весело пропел Аристарх Павлович. – Я не держу его!
Ерашовы на крыльце как-то сразу расслабились, а женщины у теплицы засмеялись и отпустили Валентину Ильинишну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Изредка она забегала к Аристарху Павловичу, сообщала, сколько недель осталось до родов, с умилением говорила, как жеребенок переворачивается в утробе, как стучит ножками, – в общем, будто сама собиралась рожать. А он жалел конюшицу и тоже считал ее ненормальной и не мог заметить, что она уже давно и изо всех сил в одиночку противостоит этому катку; она мечтала удивить мир! Она жаждала чуда, которого нет и не может быть в плоском, однообразном мире. Это была не болезнь, а особое состояние души, одержимой благими и бескорыстными намерениями. И одержимой-то лишь потому, что приходится все время сопротивляться катку, приносить жертвы, бросая под него то, кажущееся неважным и второстепенным. Наверное, потому и говорят – благими намерениями дорога в ад вымощена…
Неожиданно пала лошадь, которую Оля трижды вне очереди подставила под иглу в донорском зале. Ее даже не успели прирезать вовремя, и хотя дежурный конюх перехватил горло уже окостеневшей туше, на мясокомбинате ее забраковали. Институт понес двойной убыток, и началось разбирательство. Конюшицу отстранили от работы, выставили счет и оставили уборщицей в конторе. Конюх же, принявший ее лошадей, свел жеребую Астру в донорский зал, и после забора крови у нее началось отторжение плода. Оля ночью проникла в конюшню, хотя сторожам было строго-настрого наказано не впускать ее на территорию конефермы, и обнаружила у Астры маточное кровотечение. Ее надежда и мечта погибли на глазах: Оля умышленно не звала дежурного конюха, чтобы Астру не измолотили на колбасу.
Последнее, что она хотела сделать в этой жизни, – освободить лошадей от медленной смерти. Она открыла денники, но привыкшие к неволе, кони не уходили. Тогда она взяла кнут и с большим трудом выгнала их из конюшни: железобетонный забор в противоположной от Дендрария стороне был еще не достроен, а во временном деревянном были большие дыры. Но лошади не побежали – разбрелись у ворот конюшни и стали щипать траву…
Во второй половине этого печального дня Аристарха Павловича неожиданно вызвали к заведующему конефермой. Человек он еще был молодой и не умел достойно переживать неприятности. Когда Аристарх Павлович вошел в кабинет, заведующий был краснее телефона. Объяснительные брали со всех сторожей и конюхов, поэтому Аристарх Павлович не подозревал, что вызван совершенно по другому поводу.
– У вас дома в сарае стоит лошадь с нашей конефермы, – сказал заведующий. – Прошу немедленно вернуть ее институту. Девять минут достаточно?
Таким образом институт пополнял поголовье коней. Неумолимый каток надвигался стремительно и неотвратимо.
– Не дам! – крепким басом прогудел Аристарх Павлович, чем, вероятно, удивил заведующего: сторож считался немым.
– Вот как?
– Из соски выпоил! Вынянчил! И вам сюда отдать?!
– Хорошо, возьмем сами, – жестко сказал заведующий. – А дело передадим в милицию!
– Возьмите! – Аристарх Павлович открыл дверь и закончил арию: – К сараю подойдете – ружье возьму! Стрелять имею право, земля моя вокруг сарая, я выкупил ее!
– Ах ты, распелся! – Заведующий побурел. – Земля его – видали?!
Аристарх Павлович хлопнул дверью и ушел в сторожку. Он был уверен, что не посмеют увести Ага, что пока еще берут на испуг, поскольку напуганы сами. Он уж было успокоился, прикинув в уме, что отобрать жеребчика теперь не так-то просто, полно свидетелей, как он выкармливал его с однодневного возраста, а по правилам, существующим на конеферме, случайных жеребят следует забивать и сваливать в могильник. Он лишь жалел, что Оля в больнице и не может подтвердить факта дарения, но ведь выпишется, поди, и подтвердит. Аристарх Павлович уж собирался идти на ужин, когда в сторожку забежал конюх.
– Палыч! Дирекция с ОМОНом приехала! Твой сарай ломают!
Сначала он не поверил, решил, что розыгрыш, но конюх потащил его к месту, где Аристарх Павлович лазил через забор, чтобы сократить путь к дому, и где лежала спрятанная лестница.
Пока они бежали, дверь сарая уже взломали, и теперь зоотехник института с конюхом пытались вывести жеребчика на улицу. А возле сарая стояла омоновская машина с решетками и четверо крупных молодых парней, в бронежилетах, в касках со щитками, стояли с автоматами наперевес и настороженно водили стволами, отыскивая противника.
И вдруг Аристарх Павлович с подступающим ужасом осознал неестественность происходящего и одновременно понял – выйди он и в самом деле с ружьем, его бы не задумываясь расстреляли в упор, без предупреждения. Омоновцы стояли, широко расставив ноги, в каких-то нерусских высоких ботинках, коротких штанах; каски, бронежилеты, укороченные, тупые автоматы, да и сами полуприкрытые масками лица – все было чужое, неприступно-холодное, бессловесное.
Беспощадный каток давил все живое на своем пути…
Аристарх Павлович перевалился через забор и спрыгнул на землю.
– Куда? – громким шепотом закричал ему конюх. – Убьют ведь, дурак!
Аристарх Павлович выбежал к парадному крыльцу и только сейчас увидел, что на ступенях молча стоят все Ерашовы, а в противоположной стороне, у теплицы, жмутся к стеклянной стенке женщины. И среди них – Валентина Ильинишна, которую держат за руки, видимо не пуская к сараю.
– Аристарх Павлович, не подходи к ним! – предупредила Вера. – Пусть уводят, потом объясню, что сделать.
Он не послушался. Ярость и отчаянная дерзость уже вскипали в нем и гасили чувство опасности. Не останавливаясь, он пошел на крайнею омоновца, на его короткий обрубленный автомат. Ствол качнулся в сторону Аристарха Павловича, «провел» его несколько метров и отвалил в сторону: похоже, каток реагировал только на вооруженного человека. Аристарх Павлович обошел его, как статую, и шагнул к сараю.
– Ага! – позвал он.
Зоотехник с конюхом пытались надеть жеребчику носовертку, но тот взбрыкивал и уходил крутыми кругами. Услышав зов, он ломанулся в двери, сбил конюха, а зоотехника прижал к косяку. Через мгновение он уже был на воле. В два скачка жеребчик оказался возле хозяина, однако Аристарх Павлович замахнулся на него:
– Тиимать!
Ага с места пошел в галоп. Омоновцы инстинктивно расставили руки, словно не коня ловили – курицу, однако жеребчик порскнул от них на боковую аллею и исчез. Аристарх Павлович засмеялся, и омоновцы, вдруг расслабившись, потеряли напряжение, сломали круговую оборону входа в сарай, и кто?то из них заулюлюкал вслед жеребчику.
– По-хорошему прошу – отдай коня! – закричал взбешенный зоотехник.
– Возьми! – весело пропел Аристарх Павлович. – Я не держу его!
Ерашовы на крыльце как-то сразу расслабились, а женщины у теплицы засмеялись и отпустили Валентину Ильинишну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111