– И это тебя не насторожило?
– Что?
– Разнобой такой в толковании?
– Теперь-то ясно…
– Ну что тебе ясно? – вздохнул Аристарх Павлович.
– Да то, что мафия, – тихо сказал моложавый. – Клянусь, если бы знал – не пришел бы.
– Забудь это слово, идиот, – сквозь зубы проронил Аристарх Павлович. – Мы – честные люди и будем заниматься здесь сельским хозяйством, понял?
– Понял, – одними губами усмехнулся моложавый. – Догадываюсь, какие фрукты вырастут в казематах аэродрома.
– А мне вот слишком догадливые не нравятся, – признался Аристарх Павлович. – Барин так вообще любит, чтобы у него служили люди скромные, умные, но без претензий.
– Я все понял.
– Хорошо, что понял. – Аристарх Павлович подал ему вывеску с калитки. – Возьми… И запиши мне телефон, по которому тебе что-то можно передать. От Данилы-мастера.
Моложавый достал записную книжку, вырвал листок и записал номер. Аристарх Павлович спрятал бумажку, встал боком и помахал рукой.
– Теперь вставай и иди. Понадобишься – разыщу.
– А это – зачем? – Моложавый показал вывеску.
– Затем, чтобы живым вышел отсюда! – несколько раздраженный на бестолковость, ответил Аристарх Павлович. – Чтоб в воротах тебя не стрельнули!.. Когда выйдешь, повесь на калитку.
11
Судьбу ерашовского предприятия решило одно-единственное объявление, опубликованное в городской газете: о том, что фирма изучает спрос на овощехранилища и ждет предварительных заявок. Попадание было в десятку: кроме множества мелких торгующих организаций, которые отозвались мгновенно, полетели заявки и поехали гонцы из крупных совхозов и товариществ. Каждый хозяин стремился приберечь часть урожая до весны, чтобы потом продать втридорога, и почти все из-за нищеты предлагали натуральный расчет овощами и фруктами, причем по ценам, вдвое меньше существующих осенних цен, – только бы сохранить. За одну неделю плата за хранение поднялась так, что Ерашовы могли получать треть от сохраняемой продукции. Можно было заключать договора, но пришлось оттягивать сроки: на аэродром пока еще возили кирпич, чтобы закладывать ворота ангаров, и откачивали воду из бункеров. Ни о каких халтурных бригадах не могло быть речи, требовалась мощная строительная организация с техникой, чтобы в две-три недели подготовить и оборудовать хранилища и выложить плитами взлетной полосы дорогу по зарастающей железнодорожной насыпи. За скорость пришлось платить вдвое, но по расчетам и это было выгодно, поскольку половина оплаты строительных услуг возмещалась бартером – теми же овощами и фруктами. Городские власти были заинтересованы тем, что с их плеч снимался тяжкий груз овощехранилищ, давно уже не годных, однако помогали с условием, что в этом же году Ерашовы начнут строительство развлекательного комплекса для туристов.
У старшего Ерашова голова шла кругом. Вдвоем с Аристархом Павловичем они уже не поспевали строить, искать оборудование для хранилищ, заключать договора и набирать штат работников. Специалиста по овощехранилищам они нашли, но он предъявил список такой техники, которой не достать даже в Москве, а устаревшую ставить было бессмысленно. Алексей отправил специалиста в Беларусь, где выпускалось оборудование для овощехранилищ и его можно было купить на заводе за валюту, нанять три «КамАЗа» и привезти. Однако требовался доверенный и ответственный человек, чтобы обменять рубли на доллары, отвезти наличные деньги, заплатить и доставить груз. Старший Ерашов не рассчитывал на Олега, который жил сам по себе и сторонился всякого дела; выход был один – ехать самому. В короткий срок подыскать такого человека со стороны было немыслимо, хотя желающих находилось много. Но Алексей все-таки хотел приставить брата к делу, ибо последнее время стал ощущать легкое раздражение от его покойной, независимой жизни. Он старался погасить в себе это недовольство – в конце концов каждый выбирает свою ношу, тем более опасался, что нечаянно оброненное слово отпугнет Олега. Последнее время он, кажется, забыл о монастыре, по крайней мере, не собирался уезжать. По утрам ходил в церковь, потом провожал детей в школу, иногда – Аннушку в институт, а остальное время возился со статуей Афродиты либо ходил по Дендрарию с лопатой и стальным щупом – искал останки скульптур. В один момент старший Ерашов уже собирался поговорить с братом о его будущем, но вдруг увидел, что тот целыми днями копается на участке земли, принадлежащем Ерашовым. У каждой квартиры в доме имелся когда-то нарезанный участок в две сотки, и теперь вместе с квартирами всего нижнего этажа объединились и участки. Площадь была приличная, но совершенно запущенная, и кроме кустов смородины да одичавшей клубники ничего там не росло. Олег же более менее расчистил землю, разбил ее на квадраты и теперь копал ямы, до половины засыпая их конским навозом из институтских конюшен. Он собирался сажать сад, и это тогда остановило старшего Ерашова. Если бы Олег посадил здесь саженцы, то вряд ли смог уехать от них когда-нибудь. Он как бы воплощал мечту Алексея и тем самым покорил его окончательно. Давно ли сам ничего, кроме фруктового сада и восстановления ротонды, не замышлял, а вот приперла жизнь, и размахнулся на большое дело, да еще так скоро и прочно втянулся, что почувствовал интерес.
И все-таки перед отъездом в Беларусь старший Ерашов хотел для затравки поручить Олегу несложное дело – заключить договор с Водоканалом на очистку дренажных колодцев на аэродроме и ремонт скважины, которая обнаружилась в бомбоубежище после откачки оттуда воды. Трубы были из нержавейки, поэтому со скважиной вряд ли что случилось за тридцать лет. Прочистить, установить новый фильтр и насос было намного дешевле, чем бурить новую.
Теперь все оценивалось так – что дешевле и что дороже…
Ни у себя в комнате, ни на огороде брата не оказалось, и старший Ерашов пошел к сараю, превращенному в скульптурную мастерскую. И неожиданно услышал через дверь повелительный голос Аннушки:
– Уезжай немедленно! Я не хочу видеть тебя! Ты мне противен!
В ту секунду он не подозревал, что происходит там, за дверью, и потянул ее на себя…
Олег стоял на коленях перед Аннушкой, какой-то всклокоченный, полубезумный, неузнаваемый. Увидев старшего брата, вскочил на ноги, потряс кулаками и выскочил из сарая. Сначала кинулся в Дендрарий, но постепенно замедлил шаг, сломался и, вялый, побрел в дом.
Потрясенный, Алексей несколько минут стоял возле распахнутой двери, пока не услышал тихий плач Аннушки. Она сидела на грязном табурете возле Афродиты, тоже сломленная, будто растрескавшаяся.
– Что тут произошло? – сухо спросил старший Ерашов, отгоняя мерзкие догадки. – Ну не плачь, скажи, что случилось? Тебе трудно сказать? Не можешь?
– Могу… – простонала она. – Сказать могу… Только думала, сами увидите! Сами поймете, догадаетесь!.. Нет, не увидели! Никто не увидел! Помешались на своем деле! Ничего уже вокруг не замечаете!
– О чем ты говоришь – не пойму, – признался старший Ерашов. – Действительно ничего не заметил…
Она подняла заплаканное лицо, посмотрела с мольбой:
– Прости, Алеша… Я сама виновата! Мне надо было с самого начала отогнать его. И он бы уехал и успокоился… А я пожалела. Его никто не любил, и он никого не любил. Думала, все окончится безобидно… И ошиблась!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111