Вера боялась, что Шило ночью придет и подожжет дом, к тому же Аристарх Павлович рассказал, что пасынок Безручкина уже один раз поджег свинарник и гараж. Поэтому решено было по очереди отдежурить эту ночь, чтоб Шило не совершил новую глупость. Кириллу выпало стоять на посту с двух до четырех, и потому он уснул лишь в пятом часу, а когда проснулся, обнаружил, что Аннушки нет, что она утром пошла с Олегом в церковь. И это обстоятельство как-то неприятно поразило Кирилла: выходило, что она заранее договорилась с братом, но ничего об этом не сказала. Вчерашняя злость на Шило улеглась – что взять с идиота? – но возникла новая, теперь на брата и Аннушку. Правда, она была иная и скорее напоминала недовольство, однако скребла душу еще острее. К тому же старший Ерашов подзавел, дескать, проспал невесту.
– Братец, – буркнул в ответ Кирилл. – На ходу подметки рвет…
Аннушка вернулась часам к двенадцати, в приподнятом настроении и какая-то просветленная. Тихо подошла к Кириллу, обняла и замерла. Олег принес какой-то пакет, перевязанный бечевкой, и нехотя удалился в дом.
– Мы в церкви были, – сказала Аннушка. – Всю службу отстояли. Потом сходили на могилу Варвары Николаевны, а потом поехали на кладбище к Полине Михайловне, завтрак ей отнесли. И там встретили Шило. Он ночевал у могилки. Мы с ним очень хорошо поговорили и помирились. Он у всех просил прощения, и у тебя тоже. Ты его простишь?
– Уже простил, – сказал Кирилл, чувствуя, как расслабляется душа и недавнее глухое недовольство становится смешным и даже стыдным.
– Потом мы зашли в загс и перенесли регистрацию, – продолжала она. – И заказ в таксопарке сняли, неустойку заплатили…
– Когда же теперь я на тебе женюсь? – спросил он.
– Двадцатого августа…
– Что? – Он засмеялся. – Мне двадцать пятого – в часть! Это шутка?
– Нет, Кирилл, – серьезно сказала Аннушка. – Девятнадцатого будет сороковой день, а двадцатого мы поженимся.
– И я со свадьбы сразу в танк, да?
– Раньше никак нельзя, – заверила она. – Мы со священником говорили… И двадцатого же нас с тобой обвенчают.
Он взял ее на руки, унес к озеру и там сел на мостки.
– Боюсь тебя потерять.
– Это мне нравится, – в ухо ему прошептала Аннушка. – Но я никуда не денусь. Прогонять меня будешь – не уйду.
– Почему?
Кириллу хотелось ее признания в любви, и он чувствовал, что Аннушка может это сделать. Просто и вдруг сказать – «Потому что люблю тебя»…
Но она подумала, потрепала его за нос и сказала:
– Привязалась к тебе, к твоей семье. Без вас уже не смогу жить. Ты, конечно, самый вздорный, гадкий и противный из всех парней и вообще солдафон. Но мне с тобой хорошо.
– Я тебя брошу сейчас в воду, – пригрозил он. – Сроду не встречал такой самоуверенной и назойливой девицы.
Она засмеялась:
– Милые бранятся – только тешатся!
– Аннушка, давай тогда вместе… – он запнулся, потому что чуть не брякнул «спать». – Давай жить в одной комнате!
– Ты хочешь в одной комнате?.. Но это будет мучительно. И тебе, и мне.
– Мне приятно мучиться, – прошептал он.
– Мазохист проклятый! – Она дернула его за волосы, потрепала, помотала ему голову. – И так приятно?
– Приятно!
– Тогда переселяйся ко мне. Я привыкла в комнате Полины Михайловны. Там ее душа витает, – Аннушка вздохнула. – Но если ты станешь приставать ко мне – убью.
– Понял! – дурашливо крикнул он. – До свадьбы ни капли, после свадьбы – хоть ложкой.
– Пошляк! – Она стукнула его по голове. – Ну когда я тебя отучу от солдатского юмора?
– Ничего не поделать: серость шинелей – серость умов!
– Тебе нужно окреститься, Кирилл, – серьезно сказала Аннушка и села рядом, скинула босоножки и опустила ноги в воду. – Ты подготовься сам, настройся, это необходимо. Я тебя не тороплю и не заставляю. Ты должен сам созреть.
– А ты сама созрела? – спросил он.
– Сама, – призналась она. – Мне захотелось опоры. Вдруг стало страшно жить… Мне кажется, весь ужас современной жизни – Божий Промысел. По Его воле нами правят злобные политики и нечистоплотные люди. Мы увидим мрак и потянемся к свету. И найдем дорогу к храму.
– Чувствую влияние моего братца, – заметил Кирилл.
– Это случилось до него, – возразила Аннушка. – Я заметила, ты относишься к нему… несерьезно, что ли. Конечно, он очень оригинальный молодой человек, но искренний и глубокий.
– Не, понимаю его, – признался он. – И потому в искренность не верю. Игра какая-то…
– Не понимаешь, потому что не знаешь его. – Аннушка поболтала ногами в воде. – Он рассказал о своей жизни…
– Почему тебе рассказал, а не мне, например?
– Не знаю… Два раза отсидел в тюрьме за мячик.
– За мячик? – изумился Кирилл. – Действительно оригинальный молодой человек.
– Представь себе! – Аннушка засмеялась. – На первомайской демонстрации он бросил на трибуны теннисный мячик. Вся партия и вся советская власть упали и поползли. Решили, что это террористический акт. Телохранитель накрыл животом мячик, думал, что граната. Олега сразу поймали и дали пять лет. Телохранителю – орден. Смешно, правда? Вся демонстрация сначала напугалась, а потом каталась от смеха.
– Ну и шутки! – развеселился Кирилл. – И во второй раз опять за мячик?
– Он проделал эксперимент, – объяснила Аннушка. – У власти уже были демократы, и он их проверил на вшивость. Пришел на митинг и снова бросил мячик на трибуну. И все повторилось один к одному. Только митингующие уже не смеялись, а начали бить Олега. Едва милиция отняла… Кирилл, ты бы вот так же смог?
– Аннушка, авантюризм у нас в крови, – заверил он. – Ты убедилась в этом.
– Разве это авантюризм? – сама у себя спросила Аннушка. – Впрочем, похоже…
– Если ты хочешь, чтобы я кинул мячик – пожалуйста! – заявил Кирилл. – Но я бы придумал что-нибудь пооригинальнее.
– Я верю, – она поцеловала его. – И горжусь тобой. И пойду за тобой.
– Пойдешь? Куда скажу?
– Куда скажешь, милый…
– Ловлю на слове! – ухватился он. – После свадьбы поедешь со мной!
– В военный городок? В офицерское общежитие?
– Да! В самые жуткие условия!
– Не поеду! – отрезала Аннушка.
– Вот те раз, тиимать! – подскочил Кирилл. – Куда скажешь…
Аннушка обняла его ноги, изобразила кающуюся.
– В общежитии я жить не могу, ты знаешь. Я хочу, чтобы у меня был дом. А квартиру ты получишь только на сорок пятом году службы.
– Почему на сорок пятом?
– Ну, на сорок четвертом… Хочу жить дома! Не хочу быть бездомной!
– А у мамы нам нельзя поселиться? То бишь у тещи? Три часа на электричке, и я дома…
– У мамы? – удивилась она. – Ты что, больной? Я уехала, чтобы освободить ее, чтобы дать ей возможность пожить в свое удовольствие. Она этого заслужила, и я понимаю ее, как женщину.
– Значит, ты остаешься здесь? – Кирилл поднял ее на ноги, посмотрел в глаза. – В этом доме? С чужими людьми?
– В нашем с тобой доме, – поправила она. – И не с чужими, а со своими родными.
Он понял, что больше не следует нажимать на Аннушку, а чтобы самому не сорваться и не обидеть ее своим откровенным недовольством, Кирилл потянул цепочку на шее Аннушки и достал крестик:
– На все Его воля!
– Это мне уже нравится, – улыбнулась она, сгоняя напряженность ситуации. – А ты знаешь, почему динозавры вымерли?
– Динозавры? Знаю! – засмеялся он.
– Расскажи!
– Но ты опять скажешь – пошляк!
– Что же в этом пошлого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111