солнце кое-как согревало палые листья, но земля под ними была уже сырая и холодная. Потом она спустила мертвого в яму, удерживая его за руки, столкнула туда же пистолет и присыпала листьями, словно багровым покрывалом.
– Вот теперь давай зарывать, – сказала она жеребчику и взялась за лопату. – Земля легкая, ему хорошо будет. А сверху присыплет листьями, потом снегом укроет. На будущий год опять все повторится… Когда человек один остается, ему всегда хорошо.
Черно-багровая, смешанная с листьями земля бесшумно осыпалась в яму…
15
Кирилла прождали до позднего вечера, однако ни в этот день, ни на следующий он не пришел. Теряясь в догадках, но уже привыкшие к его внезапным приездам-отъездам, домашние продолжали ждать, ибо ничего другого в их положении не оставалось. А еще через день Аристарх Павлович с Валентиной Ильинишной расписались в загсе, просто, без торжества, без музыки и шампанского. И в этом тоже была своя прелесть, поскольку тихая эта свадьба походила на молчаливые их прогулки по аллеям Дендрария, когда, взявшись за руки, они могли часами просто бродить по заповедным местам. И не обронив ни слова, они наслаждались общением: одновременно грустили и одновременно смеялись, а если между ними проскакивала искра, что случалось редко, то и сердились друг на друга одновременно и молча. Это их общение напоминало немое кино, где все выражалось жестом, танцем, движением руки или глаз. Они словно боялись расплескать словом свою любовь и держали ее в руках, как яйцо, под хрупкой скорлупой которого таилась загадочная, неподвластная разуму жизнь.
Ко всему прочему, в доме опять был траур, чтобы играть шумную свадьбу.
Но когда они вернулись из загса, Екатерина накрывала стол в парадной зале. Тут было все – цветы, шампанское, молочные поросята, суровая водка местного разлива и рисовая кутья с изюмом.
– К месту ли это, Катя? – смутился Аристарх Павлович.
– А почему нет? – вздохнула она. – Нам придется примирить тризну и свадебный пир. На войне как на войне…
Затопили камин, и здесь, у огня, поминали и поздравляли, желали счастья и земли пухом… И часто прислушивались, не идет ли кто, и озирались на дверь – не отворится ли, не войдет ли тот, кого ждали и кого искали.
В самый разгар застолья пришел Олег. Спел заздравную, прочитал заупокойную, выпил шампанского и водки, затем отозвал Аристарха Павловича на улицу и неожиданно попросил:
– Дай мне пистолет. Я видел, у тебя есть, отец.
– Зачем тебе пистолет? – насторожился Аристарх Павлович.
– Я уйду с ребятами.
– Куда? Защищать Белый дом?
– Я уже защищал его однажды, – вымолвил Олег.
– Так куда же? В партизаны? В подпольщики? – Аристарх Павлович посуровел. – Хватит старшего с младшим, голову и хвост обрубили. Мало крови? Не настрелялись?..
– Змея еще жива, отец… А умирающий гад больно кусает.
– Кусает… Да только себя за хвост, если ее не трогать.
– Что же, сидеть и ждать? Но сколько? И чего?
Аристарх Павлович увидел гроб, стоящий на лесах, подтянулся, задвинул дальше, чтобы не бросался в глаза.
– Теперь уж недолго осталось. На крови долго никто не сидел, и раненая змея живет лишь до рассвета.
– А рассвета может и не быть! – страстно сказал Олег. – Семьдесят лет ждали, но чуть блеснуло, и снова мрак. Ты знаешь, насколько он, отец?
Над Дендрарием густо гремел и кувыркался вороний крик. Стаи кружились в небе, словно хлопья сажи над пожарищем, рассаживались плотно, крепко – будто вливались в голые сучья деревьев.
– Не знаю, – проронил Аристарх Павлович. – Думаю, до весны. Медведь весной из берлоги поднимается. Не будите его раньше – всем беда будет. И самому медведю.
Олег послушал гомон черного воронья, помотал головой:
– Все равно уйду, отец! Я решил. Дай пистолет.
– Если решил – иди. Только пистолета тебе не дам. У тебя крест есть, иди с крестом.
– Нет, довольно! Я уже пробовал кидать мячики… Пересвет с крестом был и с копьем!
Аристарх Павлович схватил его за грудки, притянул к себе:
– Вспомни! Вспомни, против кого стоял Пересвет? И против кого ты собираешься встать?!
Оттолкнул, отвернулся.
– Прости, отец… Береги Аннушку. Не отпускай ее от себя.
– Да как же я вас удержу всех?! – закричал Аристарх Павлович. – Не успели собраться, а уж снова нет никого!
– Ничего, корешок останется! – уже издалека крикнул Олег. – Аннушку береги! И дом! А мы – навоз, в землю уйдем!..
Он еще что-то кричал, но слова утонули в вороньем крике.
Аристарх Павлович постоял, глядя в темноту, и медленно стал подниматься по ступеням. И тут на глаза снова попал гроб: как ни прячь, он все равно являлся, словно призрак. Аристарх Павлович поднялся на леса и со всей силы швырнул его на землю. Гроб развалился, посыпалась стружка. Он спрыгнул с лесов и подпалил белую дорожку стружек. Пламя побежало стремительно, вмиг охватило обшивку и сухие сосновые доски. На шум выскочили домашние, сгрудились на парадном крыльце. Царевичи с двух сторон подпирали мать, Валентина Ильинишна придерживала закутанную в доху Аннушку.
– Пошли, пускай горит! – сказал он и остановился.
Только сейчас он понял, что остался единственным мужчиной в доме. Все как в войну…
В тот же вечер Аристарх Павлович дозвонился до Веры в Питер и стал требовать, чтобы она немедленно приехала. Вера ссылалась на срочные дела и все пыталась добиться, что же еще стряслось в доме.
– Ничего не стряслось! – злился Аристарх Павлович. – Просто все ушли! Остались одни женщины и дети!
– Чем же я помогу? – вдруг сломалась она. – Я тоже женщина… И у меня большие неприятности из-за Алеши. Ну зачем он пошел в этот Белый дом?
– Не бери греха на душу, Вера! – сдерживаясь, проговорил Аристарх Павлович. – Он пошел защищать закон! Не суди мертвых.
– Да кому он нужен, этот закон? – в сердцах сказала Вера.
Аристарх Павлович не дослушал ее и положил трубку. Сжал голову руками. Телефон еще дважды звонил – он поднимал трубку, но, услышав голос Веры, бросал на аппарат.
Всю ночь он пролежал с закрытыми глазами, вставал, глотал снотворное, нюхал валерьянку, да так и не уснул. А утром надел спортивный костюм, откинул спинку дивана и сунул руку в нишу, где хранился кольт, пошарил – пусто!..
Он точно помнил, как положил его туда последний раз, тогда, после встречи с офицерами из Белого дома. Подозрение мгновенно пало на детей… Аристарх Павлович тихо прошел в детскую, сдернул одеяла с мальчишек.
– Подъем, царевичи!
До школы еще было часа полтора. Они терли глаза, щурились на свет.
– Во дворце произошла кража оружия, – сказал Аристарх Павлович. – Кто нес караульную службу?
– Я, – признался Колька. – А какого оружия? Из сейфа?
– Не имеет значения.
– Мы не брали, – сказал Мишка.
– Кто мог взять? В последние три-четыре дня?
– Дядя Олег…
– Он не брал! – отрезал Аристарх Павлович.
– Тогда Кирилл, – уверенно заявил Колька. – Он заходил к тебе и даже песни там пел…
Аристарх Павлович опустился на детский стульчик.
– Все, Николай Алексеевич, хвалю за службу…
Как-то разом все стало на свои места – исчезновение Кирилла, кольта с последним патроном в обойме…
– Об оружии – никому ни слова, – предупредил он и вышел.
Землю приморозило, на открытых местах трава белела от инея, хрустел ледок под ногами. Эта тяжелая осень была солнечная, ясная, словно прелюдия далекой, но благодатной весны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Вот теперь давай зарывать, – сказала она жеребчику и взялась за лопату. – Земля легкая, ему хорошо будет. А сверху присыплет листьями, потом снегом укроет. На будущий год опять все повторится… Когда человек один остается, ему всегда хорошо.
Черно-багровая, смешанная с листьями земля бесшумно осыпалась в яму…
15
Кирилла прождали до позднего вечера, однако ни в этот день, ни на следующий он не пришел. Теряясь в догадках, но уже привыкшие к его внезапным приездам-отъездам, домашние продолжали ждать, ибо ничего другого в их положении не оставалось. А еще через день Аристарх Павлович с Валентиной Ильинишной расписались в загсе, просто, без торжества, без музыки и шампанского. И в этом тоже была своя прелесть, поскольку тихая эта свадьба походила на молчаливые их прогулки по аллеям Дендрария, когда, взявшись за руки, они могли часами просто бродить по заповедным местам. И не обронив ни слова, они наслаждались общением: одновременно грустили и одновременно смеялись, а если между ними проскакивала искра, что случалось редко, то и сердились друг на друга одновременно и молча. Это их общение напоминало немое кино, где все выражалось жестом, танцем, движением руки или глаз. Они словно боялись расплескать словом свою любовь и держали ее в руках, как яйцо, под хрупкой скорлупой которого таилась загадочная, неподвластная разуму жизнь.
Ко всему прочему, в доме опять был траур, чтобы играть шумную свадьбу.
Но когда они вернулись из загса, Екатерина накрывала стол в парадной зале. Тут было все – цветы, шампанское, молочные поросята, суровая водка местного разлива и рисовая кутья с изюмом.
– К месту ли это, Катя? – смутился Аристарх Павлович.
– А почему нет? – вздохнула она. – Нам придется примирить тризну и свадебный пир. На войне как на войне…
Затопили камин, и здесь, у огня, поминали и поздравляли, желали счастья и земли пухом… И часто прислушивались, не идет ли кто, и озирались на дверь – не отворится ли, не войдет ли тот, кого ждали и кого искали.
В самый разгар застолья пришел Олег. Спел заздравную, прочитал заупокойную, выпил шампанского и водки, затем отозвал Аристарха Павловича на улицу и неожиданно попросил:
– Дай мне пистолет. Я видел, у тебя есть, отец.
– Зачем тебе пистолет? – насторожился Аристарх Павлович.
– Я уйду с ребятами.
– Куда? Защищать Белый дом?
– Я уже защищал его однажды, – вымолвил Олег.
– Так куда же? В партизаны? В подпольщики? – Аристарх Павлович посуровел. – Хватит старшего с младшим, голову и хвост обрубили. Мало крови? Не настрелялись?..
– Змея еще жива, отец… А умирающий гад больно кусает.
– Кусает… Да только себя за хвост, если ее не трогать.
– Что же, сидеть и ждать? Но сколько? И чего?
Аристарх Павлович увидел гроб, стоящий на лесах, подтянулся, задвинул дальше, чтобы не бросался в глаза.
– Теперь уж недолго осталось. На крови долго никто не сидел, и раненая змея живет лишь до рассвета.
– А рассвета может и не быть! – страстно сказал Олег. – Семьдесят лет ждали, но чуть блеснуло, и снова мрак. Ты знаешь, насколько он, отец?
Над Дендрарием густо гремел и кувыркался вороний крик. Стаи кружились в небе, словно хлопья сажи над пожарищем, рассаживались плотно, крепко – будто вливались в голые сучья деревьев.
– Не знаю, – проронил Аристарх Павлович. – Думаю, до весны. Медведь весной из берлоги поднимается. Не будите его раньше – всем беда будет. И самому медведю.
Олег послушал гомон черного воронья, помотал головой:
– Все равно уйду, отец! Я решил. Дай пистолет.
– Если решил – иди. Только пистолета тебе не дам. У тебя крест есть, иди с крестом.
– Нет, довольно! Я уже пробовал кидать мячики… Пересвет с крестом был и с копьем!
Аристарх Павлович схватил его за грудки, притянул к себе:
– Вспомни! Вспомни, против кого стоял Пересвет? И против кого ты собираешься встать?!
Оттолкнул, отвернулся.
– Прости, отец… Береги Аннушку. Не отпускай ее от себя.
– Да как же я вас удержу всех?! – закричал Аристарх Павлович. – Не успели собраться, а уж снова нет никого!
– Ничего, корешок останется! – уже издалека крикнул Олег. – Аннушку береги! И дом! А мы – навоз, в землю уйдем!..
Он еще что-то кричал, но слова утонули в вороньем крике.
Аристарх Павлович постоял, глядя в темноту, и медленно стал подниматься по ступеням. И тут на глаза снова попал гроб: как ни прячь, он все равно являлся, словно призрак. Аристарх Павлович поднялся на леса и со всей силы швырнул его на землю. Гроб развалился, посыпалась стружка. Он спрыгнул с лесов и подпалил белую дорожку стружек. Пламя побежало стремительно, вмиг охватило обшивку и сухие сосновые доски. На шум выскочили домашние, сгрудились на парадном крыльце. Царевичи с двух сторон подпирали мать, Валентина Ильинишна придерживала закутанную в доху Аннушку.
– Пошли, пускай горит! – сказал он и остановился.
Только сейчас он понял, что остался единственным мужчиной в доме. Все как в войну…
В тот же вечер Аристарх Павлович дозвонился до Веры в Питер и стал требовать, чтобы она немедленно приехала. Вера ссылалась на срочные дела и все пыталась добиться, что же еще стряслось в доме.
– Ничего не стряслось! – злился Аристарх Павлович. – Просто все ушли! Остались одни женщины и дети!
– Чем же я помогу? – вдруг сломалась она. – Я тоже женщина… И у меня большие неприятности из-за Алеши. Ну зачем он пошел в этот Белый дом?
– Не бери греха на душу, Вера! – сдерживаясь, проговорил Аристарх Павлович. – Он пошел защищать закон! Не суди мертвых.
– Да кому он нужен, этот закон? – в сердцах сказала Вера.
Аристарх Павлович не дослушал ее и положил трубку. Сжал голову руками. Телефон еще дважды звонил – он поднимал трубку, но, услышав голос Веры, бросал на аппарат.
Всю ночь он пролежал с закрытыми глазами, вставал, глотал снотворное, нюхал валерьянку, да так и не уснул. А утром надел спортивный костюм, откинул спинку дивана и сунул руку в нишу, где хранился кольт, пошарил – пусто!..
Он точно помнил, как положил его туда последний раз, тогда, после встречи с офицерами из Белого дома. Подозрение мгновенно пало на детей… Аристарх Павлович тихо прошел в детскую, сдернул одеяла с мальчишек.
– Подъем, царевичи!
До школы еще было часа полтора. Они терли глаза, щурились на свет.
– Во дворце произошла кража оружия, – сказал Аристарх Павлович. – Кто нес караульную службу?
– Я, – признался Колька. – А какого оружия? Из сейфа?
– Не имеет значения.
– Мы не брали, – сказал Мишка.
– Кто мог взять? В последние три-четыре дня?
– Дядя Олег…
– Он не брал! – отрезал Аристарх Павлович.
– Тогда Кирилл, – уверенно заявил Колька. – Он заходил к тебе и даже песни там пел…
Аристарх Павлович опустился на детский стульчик.
– Все, Николай Алексеевич, хвалю за службу…
Как-то разом все стало на свои места – исчезновение Кирилла, кольта с последним патроном в обойме…
– Об оружии – никому ни слова, – предупредил он и вышел.
Землю приморозило, на открытых местах трава белела от инея, хрустел ледок под ногами. Эта тяжелая осень была солнечная, ясная, словно прелюдия далекой, но благодатной весны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111