В Архангельскую область, я там в лагере сидел… Места видел удивительные, первозданные, а люди все белые и чистые. Она не поехала, потому что еще не осознала, кто она… Видно, еще не пришел срок, и ей нужно пожить здесь зачем-то, а значит, и мне… Я знаю, ты мне сейчас не веришь, потому что в это сразу трудно поверить. Но ты смотри на Аннушку и все время думай, что я говорю.
– Хорошо, – вымолвил старший Ерашов, путаясь в своих мыслях и чувствах. – Мне в самом деле трудно все это осмыслить…
– И ты думаешь, что я – сумасшедший? Если откровенно?
– Да, думаю, – признался он.
– Иногда мне тоже кажется, я сошел с ума, – проговорил Олег. – В голове не укладывается, думаю, ересь ведь, грех… А душа все принимает и радуется… Она уже была здесь, и ее однажды не признали и не спасли. Ты видел надгробие Варвары Николаевны на кладбище?
– Видел…
– Теперь вспомни, на кого она похожа? Только ведь слепой не увидит…
– Значит, я слепой, – проронил Алексей. – Не помню…
– Будешь в городе – посмотри, – посоветовал Олег. – И сразу многое поймешь… Она пришла к нам, в этот дом, но ее не уберегли. Она ведь умерла от того, от чего простые смертные не умирают – от тоски. Неужели и в этот раз не убережем?
Он словно гвоздей набил этих вопросов, и старший Ерашов последние дни перед отъездом не мог избавиться от навязчивых размышлений. Он вглядывался в Аннушку, наблюдал за ней, следил за каждым движением, ловил каждое слово и тонул в противоречивых чувствах. То казалось, она обыкновенная, ничем особенно не примечательная, разве что все время печальная – и это объяснимо! – да, внешне красивая, изящная в движениях от природы. Но вдруг чудилось, что за всем этим существует нечто ускользающее от разума: он поймал себя на мысли, что утром, пока не увидит Аннушку, ему почему-то беспокойно, что его раздражают громкие голоса сыновей, бег по коридору, все громкие звуки и даже дождь за окном, ставший уже привычным во второй половине сентября. А как только она появится в столовой, и в ушах, и в душе наступает благостная тишина, и все, что нужно сделать за день, кажется, сделается само собой. Он заметил, что в ее присутствии отчего-то все веселеют, начинают улыбаться; Олег же и вовсе становится просветленный и счастливый.
И все-таки он твердил себе, что это мистика, самовнушение и Аннушка просто чистый человек, от которых он попросту отвык за последнее время, и теперь это нормальное качество воспринимается как святость.
И Олег, насидевшись по лагерям, не просто отвык, а вообще забыл, что такое обыкновенный, духовно целомудренный человек.
Он убеждал так себя, пока в день отъезда в Беларусь не заглянул на кладбище. Уезжал он вдвоем с телохранителем, нанятым накануне на свой страх и риск по рекомендации военкома. Бывший прапорщик из спецназа был высокий, накачанный, с простоватым добродушным лицом – все, как хотела Вера. Вид был внушительный, и потому Алексей даже не проверял его профессиональных качеств, взял кота в мешке, поскольку вез с собой большую сумму наличных денег. Военком заверил, что кандидат в телохранители – умный и честный парень, и приходилось верить ему на слово, поскольку эти качества вообще некогда было испытывать. Они подходили к вокзалу, когда Володя, так звали телохранителя, вдруг спросил, на какой электричке обычно уезжает в Москву Ерашов. И узнав, что на первой, решительно заявил, что сегодня следует сменить расписание и лучше всего пару часов поболтаться по городу, к тому же по местам, где он редко бывает. Старший Ерашов мгновенно вспомнил о кладбище и о могиле Варвары Николаевны.
Когда они пришли к ней и, протиснувшись сквозь сиреневые кусты, стали к литой оградке, Алексей замер, ошеломленный: из черного камня на него смотрел лик Аннушки…
Тот озноб, испытанный им от слов Олега, вдруг охватил его, заморозил мышцы и выдавил слезы из глаз.
«Господи, что же это? – непривычными для языка словами спросил он. – Что это, Господи?..»
А телохранитель Володя таращился на могильный камень и недоуменно крутил головой:
– Кто похоронен? Ничего не пойму… Старая могила… А девушку эту я у вас в доме видел…
* * *
Черное воронье уже тянулось из лесов в город, предчувствуя скорую зиму, сбивалось в стаи и с резким, пронзительным криком носилось над головами…
Воронье с незапамятных времен облюбовало Дендрарий и каждую осень с наступлением сумерек слеталось сюда отовсюду, и над старым дворянским парком поднимался невообразимый ор. И вместе с криком исторгало из себя ливень мерзкого, липкого помета, загаживая ветви, стволы деревьев и всю землю. Ходить в это время по Дендрарию становилось невозможно, и он быстро пустел при приближении первых стай и, по-осеннему яркий от золотых красок, вдруг становился угрюмым и зловещим. И если кого-то великая нужда прогоняла по аллеям, то люди норовили пройти там, где над головой было открытое небо, или на худой случай шли, укрывшись газетой, куском полиэтиленовой пленки, картонкой от коробки. С наступлением утра воронье разлеталось по всем свалкам и помойкам, чтобы, набив желудок падалью и отбросами, вновь собраться в самом благодатном месте города и гадить на головы людей…
В прошлые времена городские власти выдавали обязательное к исполнению предписание Поместному лесничеству на отстрел ворон, кроме того, отстрелом заинтересовали охотников-любителей, выдавая им за пару вороньих лапок пару патронов, и количество этой твари таким образом кое-как регулировалось. Однако потом перестали давать патроны, а всевозможные природоохранные общества увидели в этом необыкновенное варварство и начали отвоевывать воронью место под солнцем. В последние же годы, занявшись делами более насущными и практическими, и городские власти, и защитники природы вообще забыли об этой пернатой твари, и воронья развелось невообразимое количество. Дендрарий в сумерках представлял собой отвратительное зрелище: кроны деревьев шевелились, словно объедаемые невиданной черной саранчой.
И вот возвращаясь в такую пору домой, Аристарх Павлович увидел в Дендрарии человека, смело и как-то странно гуляющего под потоками мерзости. Он решил, что это забрел какой-то пьяный, сбившийся с дороги, остановился, чтобы спросить, нужна ли помощь, и неожиданно узнал Николая Николаевича Безручкина. Сосед шатался между деревьями, невзирая на небо, и что-то глухо мычал. Его плащ, непокрытая голова и лицо – все было в вороньем помете. Неподалеку, уткнувшись в дерево и вздыбив исковерканный капот, стоял «форд» с открытой дверцей. Аристарх Павлович неожиданно подумал, что случилось несчастье.
– Николай Николаевич? – окликнул он. – С тобой все в порядке?
Безручкин увидел соседа и заулыбался, раскинул руки, словно хотел обнять.
– А! Палыч!.. Теперь у меня все в порядке! Я теперь вольный казак! Хорошо стало!..
– Ступай-ка домой, Николаич, – посоветовал Аристарх Павлович. – Посмотри, как тебя воронье уделало!
– Меня все уделали, – сказал сосед. – С ног до головы… И я тебе скажу один секрет, открою тебе одну коммерческую тайну: в дерьме жить лучше. Воняет, но приятно. Никто близко не подойдет и рукой не уцепит. Я – неприкасаемый! Зато я могу хватать кого захочу, и все меня боятся, потому что я – в дерьме.
– Что же ты напился-то? – спросил Аристарх Павлович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Хорошо, – вымолвил старший Ерашов, путаясь в своих мыслях и чувствах. – Мне в самом деле трудно все это осмыслить…
– И ты думаешь, что я – сумасшедший? Если откровенно?
– Да, думаю, – признался он.
– Иногда мне тоже кажется, я сошел с ума, – проговорил Олег. – В голове не укладывается, думаю, ересь ведь, грех… А душа все принимает и радуется… Она уже была здесь, и ее однажды не признали и не спасли. Ты видел надгробие Варвары Николаевны на кладбище?
– Видел…
– Теперь вспомни, на кого она похожа? Только ведь слепой не увидит…
– Значит, я слепой, – проронил Алексей. – Не помню…
– Будешь в городе – посмотри, – посоветовал Олег. – И сразу многое поймешь… Она пришла к нам, в этот дом, но ее не уберегли. Она ведь умерла от того, от чего простые смертные не умирают – от тоски. Неужели и в этот раз не убережем?
Он словно гвоздей набил этих вопросов, и старший Ерашов последние дни перед отъездом не мог избавиться от навязчивых размышлений. Он вглядывался в Аннушку, наблюдал за ней, следил за каждым движением, ловил каждое слово и тонул в противоречивых чувствах. То казалось, она обыкновенная, ничем особенно не примечательная, разве что все время печальная – и это объяснимо! – да, внешне красивая, изящная в движениях от природы. Но вдруг чудилось, что за всем этим существует нечто ускользающее от разума: он поймал себя на мысли, что утром, пока не увидит Аннушку, ему почему-то беспокойно, что его раздражают громкие голоса сыновей, бег по коридору, все громкие звуки и даже дождь за окном, ставший уже привычным во второй половине сентября. А как только она появится в столовой, и в ушах, и в душе наступает благостная тишина, и все, что нужно сделать за день, кажется, сделается само собой. Он заметил, что в ее присутствии отчего-то все веселеют, начинают улыбаться; Олег же и вовсе становится просветленный и счастливый.
И все-таки он твердил себе, что это мистика, самовнушение и Аннушка просто чистый человек, от которых он попросту отвык за последнее время, и теперь это нормальное качество воспринимается как святость.
И Олег, насидевшись по лагерям, не просто отвык, а вообще забыл, что такое обыкновенный, духовно целомудренный человек.
Он убеждал так себя, пока в день отъезда в Беларусь не заглянул на кладбище. Уезжал он вдвоем с телохранителем, нанятым накануне на свой страх и риск по рекомендации военкома. Бывший прапорщик из спецназа был высокий, накачанный, с простоватым добродушным лицом – все, как хотела Вера. Вид был внушительный, и потому Алексей даже не проверял его профессиональных качеств, взял кота в мешке, поскольку вез с собой большую сумму наличных денег. Военком заверил, что кандидат в телохранители – умный и честный парень, и приходилось верить ему на слово, поскольку эти качества вообще некогда было испытывать. Они подходили к вокзалу, когда Володя, так звали телохранителя, вдруг спросил, на какой электричке обычно уезжает в Москву Ерашов. И узнав, что на первой, решительно заявил, что сегодня следует сменить расписание и лучше всего пару часов поболтаться по городу, к тому же по местам, где он редко бывает. Старший Ерашов мгновенно вспомнил о кладбище и о могиле Варвары Николаевны.
Когда они пришли к ней и, протиснувшись сквозь сиреневые кусты, стали к литой оградке, Алексей замер, ошеломленный: из черного камня на него смотрел лик Аннушки…
Тот озноб, испытанный им от слов Олега, вдруг охватил его, заморозил мышцы и выдавил слезы из глаз.
«Господи, что же это? – непривычными для языка словами спросил он. – Что это, Господи?..»
А телохранитель Володя таращился на могильный камень и недоуменно крутил головой:
– Кто похоронен? Ничего не пойму… Старая могила… А девушку эту я у вас в доме видел…
* * *
Черное воронье уже тянулось из лесов в город, предчувствуя скорую зиму, сбивалось в стаи и с резким, пронзительным криком носилось над головами…
Воронье с незапамятных времен облюбовало Дендрарий и каждую осень с наступлением сумерек слеталось сюда отовсюду, и над старым дворянским парком поднимался невообразимый ор. И вместе с криком исторгало из себя ливень мерзкого, липкого помета, загаживая ветви, стволы деревьев и всю землю. Ходить в это время по Дендрарию становилось невозможно, и он быстро пустел при приближении первых стай и, по-осеннему яркий от золотых красок, вдруг становился угрюмым и зловещим. И если кого-то великая нужда прогоняла по аллеям, то люди норовили пройти там, где над головой было открытое небо, или на худой случай шли, укрывшись газетой, куском полиэтиленовой пленки, картонкой от коробки. С наступлением утра воронье разлеталось по всем свалкам и помойкам, чтобы, набив желудок падалью и отбросами, вновь собраться в самом благодатном месте города и гадить на головы людей…
В прошлые времена городские власти выдавали обязательное к исполнению предписание Поместному лесничеству на отстрел ворон, кроме того, отстрелом заинтересовали охотников-любителей, выдавая им за пару вороньих лапок пару патронов, и количество этой твари таким образом кое-как регулировалось. Однако потом перестали давать патроны, а всевозможные природоохранные общества увидели в этом необыкновенное варварство и начали отвоевывать воронью место под солнцем. В последние же годы, занявшись делами более насущными и практическими, и городские власти, и защитники природы вообще забыли об этой пернатой твари, и воронья развелось невообразимое количество. Дендрарий в сумерках представлял собой отвратительное зрелище: кроны деревьев шевелились, словно объедаемые невиданной черной саранчой.
И вот возвращаясь в такую пору домой, Аристарх Павлович увидел в Дендрарии человека, смело и как-то странно гуляющего под потоками мерзости. Он решил, что это забрел какой-то пьяный, сбившийся с дороги, остановился, чтобы спросить, нужна ли помощь, и неожиданно узнал Николая Николаевича Безручкина. Сосед шатался между деревьями, невзирая на небо, и что-то глухо мычал. Его плащ, непокрытая голова и лицо – все было в вороньем помете. Неподалеку, уткнувшись в дерево и вздыбив исковерканный капот, стоял «форд» с открытой дверцей. Аристарх Павлович неожиданно подумал, что случилось несчастье.
– Николай Николаевич? – окликнул он. – С тобой все в порядке?
Безручкин увидел соседа и заулыбался, раскинул руки, словно хотел обнять.
– А! Палыч!.. Теперь у меня все в порядке! Я теперь вольный казак! Хорошо стало!..
– Ступай-ка домой, Николаич, – посоветовал Аристарх Павлович. – Посмотри, как тебя воронье уделало!
– Меня все уделали, – сказал сосед. – С ног до головы… И я тебе скажу один секрет, открою тебе одну коммерческую тайну: в дерьме жить лучше. Воняет, но приятно. Никто близко не подойдет и рукой не уцепит. Я – неприкасаемый! Зато я могу хватать кого захочу, и все меня боятся, потому что я – в дерьме.
– Что же ты напился-то? – спросил Аристарх Павлович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111