И через
полчаса ты снова пойдешь спать. Я скажу тебе идти в постель, и ты пойдешь
и спокойно уснешь. Ты будешь спать всю ночь, спать крепко, и тебе будут
сниться хорошие сны. Ты больше не увидишь плохих снов. Повтори.
- Я больше не увижу плохих снов.
- Ты никогда больше не увидишь плохих снов. Никогда.
- Никогда...
- Папа и мама не хотят, чтобы ты видел плохие сны. Они счастливы и
хотят, чтобы ты тоже был счастлив. Они будут сниться тебе, и ты увидишь
прекрасные сны.
- Прекрасные сны...
- Теперь все в порядке, Торби. Ты начинаешь просыпаться. Ты
проснешься, и ты не будешь помнить, о чем мы с тобой говорили. Но у тебя
никогда больше не будет плохих снов. Просыпайся, Торби.
Мальчик сел, потер глаза, зевнул и улыбнулся.
- Ну, я не заспался. А я тебя обманул, папа. Не сработало, точно?
- Все в порядке, Торби.
Потребовалось больше, чем один сеанс внушения, чтобы исчезли
привидения, ночные кошмары стали меркнуть и исчезать. Баслим не был
достаточно подготовлен, чтобы полностью избавить мальчика от страшных
воспоминаний; они по-прежнему были с ним. Единственное, что он смог
сделать, - это внушить Торби, что воспоминания не принесут ему горя. Но в
любом случае он отказался бы стирать память, ибо упрямо придерживался
убеждения, что память человека принадлежит только ему, и даже самое худшее
в ней не может быть изъято без его согласия.
Дни Торби были столь же наполнены делами, как ночи - спокойствием. В
первые дни их содружества Баслим всегда держал мальчика при себе. После
завтрака они выбирались на площадь Свободы. Баслим, скрючившись, садился
на тротуар, а Торби должен был стоять или сидеть на корточках рядом с ним,
изображая, что он умирает от голодая и потряхивая чашкой для подаяния.
Место, которое они выбрали, должно было быть в гуще движения, но не
вызывать у полицейских ничего, кроме ворчания. Торби усвоил, что любой из
постоянных полицейских на Площади ограничивается этим; отношения Баслима с
ними строились на пожертвованиях в пользу полиции.
Торби быстро обучился этому древнему ремеслу - он усвоил, что мужчины
с женщинами обычно стараются проявлять благородство, но обращаться надо к
женщине; что просить подаяния у одиноких женщин - только тратить время (не
считая тех, кто ходит без вуали); что когда обращаешься к одинокому
мужчине, то никогда не знаешь, что получишь в ответ - то ли пинок, то ли
подаяние; что космонавты после дальней дороги подают щедро. Баслим учил
его, что в чашке должно быть на виду лишь немного денег - ни самая
грошовая мелочь, ни крупные купюры.
На первых порах Торби как нельзя лучше подходил для этого ремесла;
маленький, полуголодный, покрытый ссадинами - достаточно было лишь
посмотреть на него. К сожалению, скоро он оправился, и Баслиму пришлось
прибегать к гриму, накладывая тени под глазами и подчеркивая ввалившиеся
щеки. Ужасная пластиковая рана, расположившаяся у него на ребрах, с полным
реализмом демонстрировала "язву", которой у него не было; сахарная вода
привлекала мух - и люди, едва бросив монеты в чашку, торопливо
отворачивались.
Скрывать, что он стал питаться лучше, было не просто, но он рос
быстро, и в течение года-двух продолжал оставаться таким же тощим,
несмотря на то, что дважды в день досыта ел и крепко высыпался.
Торби бесплатно впитывал в себя наилучшее образование, какое могли
дать ему трущобы. В Джабул-порте, столице Джабула и Девяти Миров, главной
резиденции Великого Саргона, было более трех тысяч нищих с лицензиями,
вдвое больше уличных торговцев, а закусочных с грогом вдвое больше, чем
храмов, хотя храмов здесь было больше, чем в любом другом городе Девяти
Миров - плюс бессчетное количество ловких карманников, специалистов по
татуировке, продавцов наркотиков, шлюх, похитителей кошек, уличных
попрошаек, грабителей, предсказателей, уличных акробатов, убийц - больших
и малых калибров. Их обиталища располагались в пределах не далее одного ли
от пилонов, которыми кончался космопорт, и на Девятой Авеню человек с
наличными в кармане мог получить все, чем располагал исследованный мир -
от космического корабля до щепотки лунной пыли, от краха репутации до
туники сенатора с самим сенатором к ней впридачу.
В сущности Торби не принадлежал к подпольному миру, хотя у него был
законно признанный статус (раб) и профессия, подтвержденная лицензией
(нищий). Но фактически Торби был его частью, и должен был смотреть на мир
с точки зрения червяка. Он находился на самой нижней ступеньке социальной
лестницы.
Как каждый раб, он умел лгать и красть, делая это с той же
естественностью, как другие дети обладают хорошими манерами - но освоил
это он куда быстрее. Он выяснил, что в темном, скрытом от глаз городском
мире эти врожденные таланты поднимаются до степени подлинного искусства.
Как только он стал старше, освоил язык и познакомился с улицами, Баслим
стал посылать его с различными поручениями, в магазин за покупками, а
порой позволял ему заработать что-то и для себя, когда сам оставался дома.
Таким образом, он "попал в плохую компанию", если можно попасть в нее со
столь нулевой отметки, на которой пребывал.
Как-то он вернулся домой с пустой чашкой для подаяний. Баслим не
сказал ни слова, но мальчик объяснил: "Смотри, папа, как здорово у меня
получилось!" Из под своих лохмотьев он вытащил великолепный шарф и с
гордостью показал его.
Баслим не улыбнулся и не притронулся к нему.
- Откуда ты это раздобыл?
- Получил в наследство!
- Ну конечно. Но от кого же?
- От леди. От красивой леди.
- Дай-ка мне посмотреть инициалы. М-м-м... скорее всего, Леди Фасция.
Да она действительно красива, как мне кажется. Но почему ты не в тюрьме?
- Ох, папа, это было так просто! Меня научил Зигги. Он знает все эти
штучки. Ух, как он ловок - тебе стоит посмотреть, как он работает.
Баслим задумался: как внушить мораль мусорному котенку? Он понимал,
что не имеет смысла прибегать к абстрактным этическим понятиям - ни в
сознании мальчика, ни в его нынешнем окружении не было ни чего, что
позволяло бы общаться с ним на таком уровне.
- Торби, чего ради ты вздумал сменить профессию? В нашем деле ты
платишь полиции ее комиссионные, платишь свой взнос в гильдию, даешь
пожертвование в храм на святые дни - и не знаешь никаких забот. Разве мы
голодаем?
- Нет, папа, - но ты только посмотри на это! Такая штука должна
стоить чуть ли не стеллар!
- Самое малое, два стеллара, сказал бы я. Но скупщик даст тебе два
минима - и то если проявит благородство. В чашке у тебя было бы куда
больше.
- Ну... это куда интереснее, чем попрошайничать. Тебе стоило бы
увидеть, как Зигги все это провернул.
- Я видел, как он работает. Он действительно смекалист.
- Он самый ловкий!
- И все же я думаю, что двумя руками он мог бы работать еще лучше.
Может быть, хотя он и с одной рукой справляется. Но он показал, как
действовать и другой рукой.
- Отлично. И все же тебе стоило бы знать, что в один прекрасный день
тебя укоротят, как и Зигги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65