Ли, разумеется, не бежал, а просто отошел, чтобы, следуя своей обычной тактике, поймать северян на их новой ошибке.
Счастливый Линкольн спустя пять дней после энтайэтемского сражения в присутствии всего кабинета еще раз огласил Декларацию об освобождении рабов, которая в тот же день, 22 сентября, была опубликована в газетах и отдельными выпусками. Вряд ли стоит напоминать об исключительном значении этого хорошо известного документа, ставшего первым реальным завоеванием негритянского народа США в его трудной многолетней борьбе за абсолютно равные права с белыми американцами.
Но в полной мере значение Декларации Линкольна стало очевидно позднее. А тогда, осенью 1862 г., этот шаг республиканской администрации, одобренный демократической общественностью внутри и вне страны (в частности, в России), вызвал и взрыв негодования на Юге, и настороженную реакцию в «пограничных» штатах, и определенный скептицизм у многих жителей Севера. Здесь мы вновь наталкиваемся как бы на стену, созданную устойчивыми стереотипами, которые, — во всяком случае, в науках гуманитарных — зачастую мешают разобраться в существе вопроса. Из того факта, что и на Севере Декларацию Линкольна приветствовали далеко не все, вряд ли стоит делать вывод о реакционной, прорабовладельческой позиции этих «оппозиционеров». Разумеется, из нашего «прекрасного далека» эта позиция таковой и выглядит. Но речь-то идет о XIX в., о его 60-х годах, когда все было другим и все воспринималось иначе!
В Северной Америке в течение примерно двух столетий государственное законодательство (а до 1776 г. — законы и постановления британской колониальной администрации), памфлеты, выступления политических и религиозных деятелей, да и сами практика, традиции повседневной жизни внушали белому американцу, что негр — существо низшее, нечто вроде говорящего животного. К нему можно было относиться по-разному, но, пожалуй, до 20-х годов XIX в. вопрос о том, что негров можно считать именно людьми, такими же, как белые, в Америке попросту всерьез не вставал. (Локальные выступления за отмену рабства, например квакеров Пенсильвании еще в конце XVIII в., не могут идти в счет, так как мы говорим об общенациональном уровне.)
Нельзя не учитывать и другого обстоятельства. Попытаемся мысленно перенестись в середину прошлого столетия куда-нибудь в Луизиану или в Виргинию и взглянуть на эту ситуацию глазами белых американцев того времени. Казалось бы, сама природа уготовила неграм печальную долю: их черный цвет кожи как бы автоматически выводил их за рамки тех нравственно-этических установлений, которые белые американцы признавали лишь для себя и для иностранцев с тем же цветом кожи. Необходимо отличать крайнюю, рабовладельческую точку зрения от позиции тех миллионов белых американцев, которые уже не считали людей с черным цветом кожи животными и были против сохранения позорного рабства, но еще не могли считать негров равными себе (напомним, что к таковым относился и сам Линкольн, выступавший против предоставления неграм гражданских нрав вплоть до последних месяцев жизни, когда он стал пересматривать свою позицию, но принципиально изменить ее не успел).
Вот почему, приветствуя в принципе отмену рабства и освобождение негров, эти люди подсознательно просчитывали дальнейшие этапы такого развития событий и спрашивали себя: а что же дальше? Негры будут свободно ходить по нашим улицам, мы будем встречаться с ними в лавках, может быть, даже в театрах, на избирательных участках? Как же так? Возможно, завтра негр полюбит нашу дочь, а нашему сыну понравится негритянка, и он приведет ее в наш дом? Нет, это невозможно, этому не бывать! — так большинство белых американцев отвечали в те годы на подобные вопросы.
Но является ли такой подход монополией одних лишь американцев? Не будем говорить о примерах крайних — скажем, о таких, как средневековые колониальные империи Испании и Португалии, которые, собственно, и начали работорговлю и насильственное перемещение негров из Африки в чуждую им среду. Представим на минуту, что волею исторических, географических и иных условий этот феномен реализовался не на американской, а на какой-либо другой земле. Можно ли сказать, что в таких случаях отношение к неграм было бы иным? Скорее всего, напротив: оно было бы таким же, как в Америке, быть может, с теми или иными отклонениями.
Вспомним, например, как дворянка графиня Хлестова между делом говорит на балу у Фамусова, что захватила с собой «арапку-девку» и шпица, который, кстати, удостоился в тексте «Горя от ума» эпитета «прелестный» (правда, со стороны подхалима Молчалина, заискивающего перед старой графиней), про безликую же арапку-девку не сказано ничего. Там же мы находим и едва приметное упоминание о том, что дворянин Загорецкий — и тоже, судя по всему, между делом — торгует неграми. Да и что говорить о неграх, которых, исходя из представлений тех лет, сам цвет кожи ставил в рабское положение? Вспомним о крепостных (и не только в России), которых внешне ничто не отличало от их знатных хозяев. Настолько не отличало, что порой либералы-помещики даже женились на своих крепостных, всего лишь переодев и «оформив» их должным образом. Вспомним, наконец, о вожде восстания английских крестьян в конце XIV в. Уоте Тайлере, который был зарублен лишь за то (правда, это был только формальный предлог, но все же), что в присутствии короля чуть-чуть выдвинул меч из ножен. Таких примеров можно привести множество, причем на материале самых различных «цивилизованных» стран.
Но вернемся в Соединенные Штаты, в осень 1862 г. Первый результат Декларации об освобождении работ не заставил себя долго ждать: в ноябре республиканская партия проиграла промежуточные выборы в конгресс, который на последующие два года полностью оказался в руках демократов, все громче требовавших «прекратить братоубийственную войну» и признать независимость Конфедерации. В то же время открытой защиты рабства демократы все же избегали, занимая примерно такую же позицию, на какой находился и Линкольн к моменту начала войны — не допускать распространения рабства, но и не посягать на священное право собственности. Обострение внутриполитической борьбы требовало от администрации Линкольна еще более умелого и деятельного руководства ведения войны. Предостерегая от беспечности, Линкольн говорил в те дни: «Мы сейчас подобны китобоям, ведущим трудную погоню. Мы наконец вонзили гарпун в чудовище, но должны теперь следить за своим курсом, иначе одним взмахом хвоста оно отправит нас к праотцам».
Фредериксбергский разгром
5 ноября Линкольн за систематическую дезинформацию и откровенную трусость наконец-то снял Макклеллана с поста командующего Потомакской армией. Новым, командующим был назначен Э. Бэрнсайд, который при Энтайэтеме столь же пассивно вел себя на поле боя, как и Макклеллан в своей штаб-квартире. На этот раз генерал неожиданно проявил агрессивность. Он сразу же поссорился с Хэллеком и стал через его голову обращаться к Линкольну. А тот неожиданно изменил своему правилу — не вмешиваться в то, в чем он был недостаточно компетентен, — и, уступив просьбам Бэрнсайда, разрешил ему, несмотря на неблагоприятные погодные и иные условия, атаковать мятежников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Счастливый Линкольн спустя пять дней после энтайэтемского сражения в присутствии всего кабинета еще раз огласил Декларацию об освобождении рабов, которая в тот же день, 22 сентября, была опубликована в газетах и отдельными выпусками. Вряд ли стоит напоминать об исключительном значении этого хорошо известного документа, ставшего первым реальным завоеванием негритянского народа США в его трудной многолетней борьбе за абсолютно равные права с белыми американцами.
Но в полной мере значение Декларации Линкольна стало очевидно позднее. А тогда, осенью 1862 г., этот шаг республиканской администрации, одобренный демократической общественностью внутри и вне страны (в частности, в России), вызвал и взрыв негодования на Юге, и настороженную реакцию в «пограничных» штатах, и определенный скептицизм у многих жителей Севера. Здесь мы вновь наталкиваемся как бы на стену, созданную устойчивыми стереотипами, которые, — во всяком случае, в науках гуманитарных — зачастую мешают разобраться в существе вопроса. Из того факта, что и на Севере Декларацию Линкольна приветствовали далеко не все, вряд ли стоит делать вывод о реакционной, прорабовладельческой позиции этих «оппозиционеров». Разумеется, из нашего «прекрасного далека» эта позиция таковой и выглядит. Но речь-то идет о XIX в., о его 60-х годах, когда все было другим и все воспринималось иначе!
В Северной Америке в течение примерно двух столетий государственное законодательство (а до 1776 г. — законы и постановления британской колониальной администрации), памфлеты, выступления политических и религиозных деятелей, да и сами практика, традиции повседневной жизни внушали белому американцу, что негр — существо низшее, нечто вроде говорящего животного. К нему можно было относиться по-разному, но, пожалуй, до 20-х годов XIX в. вопрос о том, что негров можно считать именно людьми, такими же, как белые, в Америке попросту всерьез не вставал. (Локальные выступления за отмену рабства, например квакеров Пенсильвании еще в конце XVIII в., не могут идти в счет, так как мы говорим об общенациональном уровне.)
Нельзя не учитывать и другого обстоятельства. Попытаемся мысленно перенестись в середину прошлого столетия куда-нибудь в Луизиану или в Виргинию и взглянуть на эту ситуацию глазами белых американцев того времени. Казалось бы, сама природа уготовила неграм печальную долю: их черный цвет кожи как бы автоматически выводил их за рамки тех нравственно-этических установлений, которые белые американцы признавали лишь для себя и для иностранцев с тем же цветом кожи. Необходимо отличать крайнюю, рабовладельческую точку зрения от позиции тех миллионов белых американцев, которые уже не считали людей с черным цветом кожи животными и были против сохранения позорного рабства, но еще не могли считать негров равными себе (напомним, что к таковым относился и сам Линкольн, выступавший против предоставления неграм гражданских нрав вплоть до последних месяцев жизни, когда он стал пересматривать свою позицию, но принципиально изменить ее не успел).
Вот почему, приветствуя в принципе отмену рабства и освобождение негров, эти люди подсознательно просчитывали дальнейшие этапы такого развития событий и спрашивали себя: а что же дальше? Негры будут свободно ходить по нашим улицам, мы будем встречаться с ними в лавках, может быть, даже в театрах, на избирательных участках? Как же так? Возможно, завтра негр полюбит нашу дочь, а нашему сыну понравится негритянка, и он приведет ее в наш дом? Нет, это невозможно, этому не бывать! — так большинство белых американцев отвечали в те годы на подобные вопросы.
Но является ли такой подход монополией одних лишь американцев? Не будем говорить о примерах крайних — скажем, о таких, как средневековые колониальные империи Испании и Португалии, которые, собственно, и начали работорговлю и насильственное перемещение негров из Африки в чуждую им среду. Представим на минуту, что волею исторических, географических и иных условий этот феномен реализовался не на американской, а на какой-либо другой земле. Можно ли сказать, что в таких случаях отношение к неграм было бы иным? Скорее всего, напротив: оно было бы таким же, как в Америке, быть может, с теми или иными отклонениями.
Вспомним, например, как дворянка графиня Хлестова между делом говорит на балу у Фамусова, что захватила с собой «арапку-девку» и шпица, который, кстати, удостоился в тексте «Горя от ума» эпитета «прелестный» (правда, со стороны подхалима Молчалина, заискивающего перед старой графиней), про безликую же арапку-девку не сказано ничего. Там же мы находим и едва приметное упоминание о том, что дворянин Загорецкий — и тоже, судя по всему, между делом — торгует неграми. Да и что говорить о неграх, которых, исходя из представлений тех лет, сам цвет кожи ставил в рабское положение? Вспомним о крепостных (и не только в России), которых внешне ничто не отличало от их знатных хозяев. Настолько не отличало, что порой либералы-помещики даже женились на своих крепостных, всего лишь переодев и «оформив» их должным образом. Вспомним, наконец, о вожде восстания английских крестьян в конце XIV в. Уоте Тайлере, который был зарублен лишь за то (правда, это был только формальный предлог, но все же), что в присутствии короля чуть-чуть выдвинул меч из ножен. Таких примеров можно привести множество, причем на материале самых различных «цивилизованных» стран.
Но вернемся в Соединенные Штаты, в осень 1862 г. Первый результат Декларации об освобождении работ не заставил себя долго ждать: в ноябре республиканская партия проиграла промежуточные выборы в конгресс, который на последующие два года полностью оказался в руках демократов, все громче требовавших «прекратить братоубийственную войну» и признать независимость Конфедерации. В то же время открытой защиты рабства демократы все же избегали, занимая примерно такую же позицию, на какой находился и Линкольн к моменту начала войны — не допускать распространения рабства, но и не посягать на священное право собственности. Обострение внутриполитической борьбы требовало от администрации Линкольна еще более умелого и деятельного руководства ведения войны. Предостерегая от беспечности, Линкольн говорил в те дни: «Мы сейчас подобны китобоям, ведущим трудную погоню. Мы наконец вонзили гарпун в чудовище, но должны теперь следить за своим курсом, иначе одним взмахом хвоста оно отправит нас к праотцам».
Фредериксбергский разгром
5 ноября Линкольн за систематическую дезинформацию и откровенную трусость наконец-то снял Макклеллана с поста командующего Потомакской армией. Новым, командующим был назначен Э. Бэрнсайд, который при Энтайэтеме столь же пассивно вел себя на поле боя, как и Макклеллан в своей штаб-квартире. На этот раз генерал неожиданно проявил агрессивность. Он сразу же поссорился с Хэллеком и стал через его голову обращаться к Линкольну. А тот неожиданно изменил своему правилу — не вмешиваться в то, в чем он был недостаточно компетентен, — и, уступив просьбам Бэрнсайда, разрешил ему, несмотря на неблагоприятные погодные и иные условия, атаковать мятежников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50