CRT RG. Джориан не знал, что это означало.
— Наши стыковочные узлы раскурочены, — спокойно продолжал Моро. — Им придется пробивать наш борт, чтобы нас забрать. Не волнуйся, все будет хорошо.
— «Не волнуйся»? А во сколько мне обойдется починка корабля?
— Все окупится.
— Да уж хотелось бы.
Моро облизнул сухие губы. Джориан явно раздражал его — и рейдеру не хотелось испытывать судьбу, выясняя, что такое раздраженный Моро. Вавилонянин был сейчас измотан ментальной схваткой и слаб — но черт знает, какие резервы он мог мобилизовать.
Патрульный крейсер приближался, раскрыв жвала анкерных захватов. Моро, чуть прищурившись, точными движениями направлял «Саламандру» под брюхо кораблю. Шесть секунд… три… одна! Шлюп задрожал, гулкий звон раскатился от переборки к переборке, один из экранов замигал и погас: захват сокрушил обзорную камеру. Послышалось шипение вырывающегося в пространство воздуха, затем — грохот опускающихся заслонок. Джориан ощутил головокружение и привкус крови в носоглотке. Страх пронизал его — а вдруг корабль просто вскроют как консервную банку и они сдохнут тут от декомпрессии? Но тут автоматика нормализовала давление, а в дверь заскреблись.
— Тук-тук, — нервно хихикнул Джориан. — Моро, открывай! Твои дружки пришли.
Никто не отозвался. Джориан оглянулся и увидел, что вавилонянин лежит в кресле без сознания, бледный, как полотно — и две алых капли тянутся из носа к подбородку, словно из каждой ноздри ползет карминовый червячок.
* * *
Когда сэнтио-сама и лорд Августин поссорились, Актеон понял, что дела совсем плохи.
Он был самым младшим в ячейке, некомпетентным почти во всем, и что он мог сказать капитану, о чем он мог судить? Это было нехорошо, что младший кричал на старшего, и человек низкий — на человека высокого. Но что на корабле в последнее время было хорошо? Сначала предателем оказался Моро, потом Джориан. Потом сэнтио-сама сказал, что они должны садиться на планету — но разве не туда их вел Джориан? Какой был смысл прогонять его, если они все равно двигались туда, куда он их вел? Лорд Августин сказал это, и Дик возразил ему, что они пойдут не в то место, куда вел Джориан, а отыщут другое поселение. Но ведь по словам Джориана, на планете был единственный скват, — так сказал лорд Августин — какого же еще поселения будет искать капитан? И тут сэнтио-сама сорвался. Он сказал, что лорд Августин ничего не понимает, и пусть не лезет больше в рубку. Он кричал это! Как ужасно.
Лорд Августин обиделся, и капитан ни слова не сказал, чтобы примириться с ним. Он велел гемам готовиться к высадке, к расстыковке с платформой-носителем — и на них кричал тоже.
Актеон не смущался тем, что на него кричат. Ему было не привыкать — рожденные люди всегда кричали на сотворенных, когда теряли терпение. Обидно было только то, что раньше с капитаном никогда такого не было. Он не терял терпения даже тогда, когда его теряли взрослые. Он вел себя как никто из вавилонян. Как мало кто из имперцев. И прежде на его языке никогда не было лжи — ни лживого слова, ни лживого молчания. А теперь он лгал — и Актеон не понимал, отчего он вдруг перестал им доверять.
Тэка почти не умели обманывать, и поэтому чувствовали обман. Ложь рождала в них безусловное осуждение только когда исходила от собрата по расе: какое право ни имели осуждать владык? Поэтому тэка недолюбливали дзёро — дзёро были лживы. А тэка чувствовали неправду как дисгармонию, несоответствие в поведении. Их приучали замечать такие несоответствия друг в друге и рассказывать об этом этологу; когда они получили свободу, это не изменилось — только рассказывать они должны были пастору. Но неожиданно для себя Актеон обнаружил, что те же законы управляют и поведением рожденных. Если человек был лжив и жил ложью, как Морита — они чувствовали это меньше, но сэнтио-сама был как открытая книга. Когда он жил в состоянии той раздвоенности, которую порождает ложь, это было видно по его поведению.
Например, он переставал молиться.
Вот и сейчас — он прекратил отдыхать в часовне после работы и ходить читать псалмы вместе с леди Констанс. Почти все время он проводил с морлоком и делился с ним, наверное, какими-то своими тайнами, но морлок никогда и ничего не рассказывал. Том попробовал было объяснить ему, что его поведение деструктивно и мешает решению тех задач, которые поставил капитан. Прежде он сказал, что в команде нет привилегированных и нет изгоев, а теперь получалось, что есть.
Морлок сначала отмалчивался и вяло огрызался. А потом сказал:
— Ребята, не берите на себя слишком много. Капитан думает, как спасти наши головы. Он еще ни разу не садился на планету и проводит за тренажером вдвое больше времени, чем мы работаем. И нервы у него уже все истерты. Не давите. Никого из нас он не предаст. Это главное, и сейчас нам нужно сделать свое дело.
Работы было много. «Паломник» готовился к посадке, гнался за близкой планетой, выходя ей наперерез. Это уже нельзя было доверить автопилоту — и на вахту приходилось становиться дважды в сутки, с четырехчасовыми перерывами на прием пищи и на сон, а еще были учения — Дик хотел, чтобы выполнение операций при посадке было доведено если не до автоматизма, то хотя бы до уровня сознательно и хорошо выполняемой работы. Аквиласы плохо себя чувствовали: «биологические часы» гемов-тэка настроены на непрерывный восьмичасовой сон и перестраиваются трудно.
Том пожаловался на это Дику и тот ответил: «Теперь уже недолго осталось терпеть».
— Он смотрит так, будто за ним есть какая-то вина перед нами, — сказал Актеону Остин в перерыве между вахтами.
Актеон согласился.
— Он не смог доставить «Паломник» туда, куда был должен. Но все-таки он последний, кто остался из экипажа. А они спасли нас.
Ему не было нужды доводить свою мысль до конца. Вместе с кораблем и добычей Дик унаследовал всю благодарность спасенных.
— Мы мало умеем, мы некомпетентны, — горько сказал он. — Но мы будем стараться.
* * *
Второй субкомандор Левого Крыла боевого флота Рива Дюф Дайан не любил устраивать подчиненным нахлобучку при посторонних, особенно при синоби, но что поделать — синоби, у которого в кармане «красная карта» так просто не выпрешь из тактического центра.
— Гражданский корабль, которым управляют пятнадцатилетний мальчик и боевой морлок, едва не уничтожил малый дестроер класса «титан». Куда я дену глаза, когда буду докладывать Мардукасу?
Первый хоган малого дестроера «Иллуянка» Окита Ран ничего не ответил, поскольку вопрос был риторическим.
— Раз все обошлось, — подал голос синоби, — то не стоит докладывать Мардукасу. Главное — корабль цел, а его командир заслуживает не порицания, а поощрения: он не имел дела с левиафанами в свободном состоянии и сделал все возможное, чтобы спасти корабль, когда обнаружил, что не может справиться с этой проблемой.
Окита вздернул подбородок. Снисхождение синоби было ему куда горше, чем вздрючка от командира, поэтому Дайан ехидно улыбнулся и сказал:
— Ну что ж, так тому и быть. Окита, я вас отпускаю без порицания. Мне, честно говоря, совсем неохота докладывать, что моих патрульных обманывают дети.
— Это не ребенок, — тихо сказал синоби, когда Окита вышел. — По возрасту — да, а по уму и отваге — нет.
— Вы были на этом корабле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224
— Наши стыковочные узлы раскурочены, — спокойно продолжал Моро. — Им придется пробивать наш борт, чтобы нас забрать. Не волнуйся, все будет хорошо.
— «Не волнуйся»? А во сколько мне обойдется починка корабля?
— Все окупится.
— Да уж хотелось бы.
Моро облизнул сухие губы. Джориан явно раздражал его — и рейдеру не хотелось испытывать судьбу, выясняя, что такое раздраженный Моро. Вавилонянин был сейчас измотан ментальной схваткой и слаб — но черт знает, какие резервы он мог мобилизовать.
Патрульный крейсер приближался, раскрыв жвала анкерных захватов. Моро, чуть прищурившись, точными движениями направлял «Саламандру» под брюхо кораблю. Шесть секунд… три… одна! Шлюп задрожал, гулкий звон раскатился от переборки к переборке, один из экранов замигал и погас: захват сокрушил обзорную камеру. Послышалось шипение вырывающегося в пространство воздуха, затем — грохот опускающихся заслонок. Джориан ощутил головокружение и привкус крови в носоглотке. Страх пронизал его — а вдруг корабль просто вскроют как консервную банку и они сдохнут тут от декомпрессии? Но тут автоматика нормализовала давление, а в дверь заскреблись.
— Тук-тук, — нервно хихикнул Джориан. — Моро, открывай! Твои дружки пришли.
Никто не отозвался. Джориан оглянулся и увидел, что вавилонянин лежит в кресле без сознания, бледный, как полотно — и две алых капли тянутся из носа к подбородку, словно из каждой ноздри ползет карминовый червячок.
* * *
Когда сэнтио-сама и лорд Августин поссорились, Актеон понял, что дела совсем плохи.
Он был самым младшим в ячейке, некомпетентным почти во всем, и что он мог сказать капитану, о чем он мог судить? Это было нехорошо, что младший кричал на старшего, и человек низкий — на человека высокого. Но что на корабле в последнее время было хорошо? Сначала предателем оказался Моро, потом Джориан. Потом сэнтио-сама сказал, что они должны садиться на планету — но разве не туда их вел Джориан? Какой был смысл прогонять его, если они все равно двигались туда, куда он их вел? Лорд Августин сказал это, и Дик возразил ему, что они пойдут не в то место, куда вел Джориан, а отыщут другое поселение. Но ведь по словам Джориана, на планете был единственный скват, — так сказал лорд Августин — какого же еще поселения будет искать капитан? И тут сэнтио-сама сорвался. Он сказал, что лорд Августин ничего не понимает, и пусть не лезет больше в рубку. Он кричал это! Как ужасно.
Лорд Августин обиделся, и капитан ни слова не сказал, чтобы примириться с ним. Он велел гемам готовиться к высадке, к расстыковке с платформой-носителем — и на них кричал тоже.
Актеон не смущался тем, что на него кричат. Ему было не привыкать — рожденные люди всегда кричали на сотворенных, когда теряли терпение. Обидно было только то, что раньше с капитаном никогда такого не было. Он не терял терпения даже тогда, когда его теряли взрослые. Он вел себя как никто из вавилонян. Как мало кто из имперцев. И прежде на его языке никогда не было лжи — ни лживого слова, ни лживого молчания. А теперь он лгал — и Актеон не понимал, отчего он вдруг перестал им доверять.
Тэка почти не умели обманывать, и поэтому чувствовали обман. Ложь рождала в них безусловное осуждение только когда исходила от собрата по расе: какое право ни имели осуждать владык? Поэтому тэка недолюбливали дзёро — дзёро были лживы. А тэка чувствовали неправду как дисгармонию, несоответствие в поведении. Их приучали замечать такие несоответствия друг в друге и рассказывать об этом этологу; когда они получили свободу, это не изменилось — только рассказывать они должны были пастору. Но неожиданно для себя Актеон обнаружил, что те же законы управляют и поведением рожденных. Если человек был лжив и жил ложью, как Морита — они чувствовали это меньше, но сэнтио-сама был как открытая книга. Когда он жил в состоянии той раздвоенности, которую порождает ложь, это было видно по его поведению.
Например, он переставал молиться.
Вот и сейчас — он прекратил отдыхать в часовне после работы и ходить читать псалмы вместе с леди Констанс. Почти все время он проводил с морлоком и делился с ним, наверное, какими-то своими тайнами, но морлок никогда и ничего не рассказывал. Том попробовал было объяснить ему, что его поведение деструктивно и мешает решению тех задач, которые поставил капитан. Прежде он сказал, что в команде нет привилегированных и нет изгоев, а теперь получалось, что есть.
Морлок сначала отмалчивался и вяло огрызался. А потом сказал:
— Ребята, не берите на себя слишком много. Капитан думает, как спасти наши головы. Он еще ни разу не садился на планету и проводит за тренажером вдвое больше времени, чем мы работаем. И нервы у него уже все истерты. Не давите. Никого из нас он не предаст. Это главное, и сейчас нам нужно сделать свое дело.
Работы было много. «Паломник» готовился к посадке, гнался за близкой планетой, выходя ей наперерез. Это уже нельзя было доверить автопилоту — и на вахту приходилось становиться дважды в сутки, с четырехчасовыми перерывами на прием пищи и на сон, а еще были учения — Дик хотел, чтобы выполнение операций при посадке было доведено если не до автоматизма, то хотя бы до уровня сознательно и хорошо выполняемой работы. Аквиласы плохо себя чувствовали: «биологические часы» гемов-тэка настроены на непрерывный восьмичасовой сон и перестраиваются трудно.
Том пожаловался на это Дику и тот ответил: «Теперь уже недолго осталось терпеть».
— Он смотрит так, будто за ним есть какая-то вина перед нами, — сказал Актеону Остин в перерыве между вахтами.
Актеон согласился.
— Он не смог доставить «Паломник» туда, куда был должен. Но все-таки он последний, кто остался из экипажа. А они спасли нас.
Ему не было нужды доводить свою мысль до конца. Вместе с кораблем и добычей Дик унаследовал всю благодарность спасенных.
— Мы мало умеем, мы некомпетентны, — горько сказал он. — Но мы будем стараться.
* * *
Второй субкомандор Левого Крыла боевого флота Рива Дюф Дайан не любил устраивать подчиненным нахлобучку при посторонних, особенно при синоби, но что поделать — синоби, у которого в кармане «красная карта» так просто не выпрешь из тактического центра.
— Гражданский корабль, которым управляют пятнадцатилетний мальчик и боевой морлок, едва не уничтожил малый дестроер класса «титан». Куда я дену глаза, когда буду докладывать Мардукасу?
Первый хоган малого дестроера «Иллуянка» Окита Ран ничего не ответил, поскольку вопрос был риторическим.
— Раз все обошлось, — подал голос синоби, — то не стоит докладывать Мардукасу. Главное — корабль цел, а его командир заслуживает не порицания, а поощрения: он не имел дела с левиафанами в свободном состоянии и сделал все возможное, чтобы спасти корабль, когда обнаружил, что не может справиться с этой проблемой.
Окита вздернул подбородок. Снисхождение синоби было ему куда горше, чем вздрючка от командира, поэтому Дайан ехидно улыбнулся и сказал:
— Ну что ж, так тому и быть. Окита, я вас отпускаю без порицания. Мне, честно говоря, совсем неохота докладывать, что моих патрульных обманывают дети.
— Это не ребенок, — тихо сказал синоби, когда Окита вышел. — По возрасту — да, а по уму и отваге — нет.
— Вы были на этом корабле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224