Или какое-то диковинное животное вроде обезьяны? Было слишком темно, чтобы сказать что-то о барахтающейся в руках морлока темной массе — как вдруг под определенным углом света вспыхнули два огромных зеленых, как у кошки, глаза.
Если оно и было ребенком — то не человеческим. Но оно понимало речь, потому что Рэй прикрикнул на него:
— Тихо! Да тихо, ты! — прикрикнул на тиби, наречии вавилонских рабов.
Оно, как видно, испугалось — съежилось, перестало вырываться. Ростом это создание было примерно с десятилетнего ребенка, и личико казалось бы вполне человеческим — лицо пожилого карлика — но вот глаза были нелюдские: почти без белков, с вертикальным зрачком и золотистой радужкой. Волосы начинались низко надо лбом, а подбородок, насколько Дик мог разглядеть из-под руки Рэя, покрывала борода, переходящая на щеках в бакенбарды… Нет, то были не борода, не бакенбарды и не волосы — а шерсть, плотная, рыжеватая с проседью шерсть. Существо было покрыто ею всё, кроме лица, груди и ладоней. Как и у всех гемов, кожа на открытых участках у него была оливково-золотистой, а в иссиня-бледном свете люминофора казалась совсем зеленой.
— Это лемур, — сказал Рэй, даже не пытаясь скрыть брезгливости. — Мусорщик. Сам удивляюсь, откуда он взялся. С-симатта, я таки вляпался в его дела…
— Послушай, — сказал Дик на нихонском, стараясь подбирать самые простые слова. — Мы не сделаем тебе плохо. Хочешь есть?
Он дал знак Рэю отпустить зажатый рот лемура, и тот с неохотой подчинился.
— Муроку га варуй, — тут же пожаловался лемур. — Морлок плохой. Большой и плохой. Больно сделал Киянке. Киянка плохо не делал, он какать ходил, куда все ходили. Зачем морлок его хватал?
Рэй фыркнул.
— С ними разговаривать — все равно что гвозди в тофу заколачивать. Бестолковые они, лемуры. Всю жизнь в отбросах ковыряются.
— Отпусти его, Рэй, — приказал Дик.
— Убежит, — с сомнением качнул головой морлок.
— Если он такой бестолковый, как ты говоришь — то что тебе? Пусть убегает.
— Как хотите, сэнтио-сама. Вы здесь главный. — Рэй немного обиженно пожал плечами, выпустил лемура, отошел в сторону и принялся отчищать ногу о наметенный за ночь снег.
— Морлок хороший на самом деле, — Дик присел, чтобы лемур со странным именем Киянка не чувствовал себя подавленным еще больше. — Сядь, Киянка. Давай говорить.
— Хито-сама хороший, морлок плохой, — лемур присел на корточки и Дик увидел, что руки у него не по-человечески длинные, а ноги непропорционально короткие. Обезьяньи пропорции тела. — Хито-сама вместо Касси-сама пришел? Киянка думал — морлок надзиратель. Надзиратели плохие. Били Киянку.
Дик призадумался над ответом.
— Наверху буря, — сказал он наконец. — Касси-сама еще не скоро, может, придет. Зато есть я. Я Ричард. Я сэнтио, главный над всеми нами. Нас вот сколько. Один раз пять, — Дик для наглядности растопырил пятерню. — И еще раз пять, — он показал другую руку, поджав на ней большой палец. — Четверо — люди-господа, четверо — тэка, один — фем, девушка-госпожа. У нас еда есть, тепло и свет есть. Мы дадим, если Киянка покажет, где поселок.
— Хито-сама в поселке убьют, — покачал головой Киянка. — Киянку убьют. Старый, старых убивают. Будут бить искристой палкой, чтобы сказал, где убежище, убьют потом. Не покажет поселок.
— Спросите его, один ли он здесь, — краем рта проговорил Рэй на астролате.
— Сам спроси.
— Он меня боится. Он, наверное, сбежал из поселка, где в надзирателях были геркулесы. Списанных вояк часто переводят в надзиратели. Мне он ничего не скажет, а вам он поверил.
— Киянка здесь один? — спросил Дик.
— Киянка человеку-господину только скажет. Морлок уйдет пусть.
— Да пожалуйста, — Рэй снова пожал плечами и удалился в пещеру-спальню, откуда уже слышался голос леди Констанс — «Дик, Рэй, что случилось?»
— Один раз три, — сказал лемур, показывая свою растопыренную ладонь — темную и морщинистую. — Второй раз три. Лемуров второй раз три. Тэка один раз три. Еще дзё есть. Одна, старая совсем. Умирает. Мы все умираем. Она первая.
…Колония старых гемов находилась по ту сторону трещины, где они справляли нужду — нужно было пройти коротким, но извилистым коридором, ведущим вверх, чтобы попасть в ту пещеру. Гемы знали об их присутствии здесь — приход маленькой группы был достаточно шумным. Гемы затаились. Как понял Дик из их рассказов — они были беглецами, никому не нужными стариками. Их не особенно искали, потому что никакой материальной ценности они собой уже не представляли, да и смерть в снежной пустыне сама по себе была более чем достаточным наказанием по мнению хозяев. Действительно, если бы не какая-то таинственная Касси, которая приносила сюда еду, матрасы и термоэлементы для походной печки — их ждала бы мучительная смерть от холода и голода. Теперь же они умирали просто от старости.
Дик, отправляясь за Киянкой, взял с собой Бет, леди Констанс и Тома — рассудив, что оливково-золотые лица девочки и тэка не напугают беглецов, а леди Констанс все-таки не выглядит угрожающе. И вправду, их не испугались. Они прихватили с собой еды и термоэлементов — но оказалось, в пещере-убежище есть и то, и другое. Не это было самым страшным, а зрелище неумолимого, ускоренного по сравнению с человеческим, распада. Запах старческого тела, которого Бет терпеть не могла, стоял в воздухе, приправленный запахами мочи и дерьма: большая, прямо-таки невероятно толстая женщина-гем уже не могла двигаться, а с горшком лемуры и тэка не всегда успевали. Впрочем, ей осталось недолго — она умирала от пневмонии, неизбежной в таком холоде для лежачего больного.
При виде всего этого растерялся даже Дик. Киянка притащил их сюда, говоря, что «Хито-сама нужен, Ричард нужен!» — но еды, как оказалось, им хватало еще на день-другой, медицинская помощь, конечно, была нужна, чтобы облегчить страдания — во-первых, умирающей толстухе, во-вторых, одному из тэка, у которого была безнадежная гангрена ноги — но в целом от нее проку было мало, и все, кто был в убежище, готовились к смерти и ни к чему другому. И тем не менее — «Ричард нужен!» Леди Констанс уже приготовила таблетку анапиретика, распечатала и заправила инъектор, чтобы ввести толстухе антибиотик и анальгетик — но тэка, в том числе и тот, который умирал, тут же кинулись к толстухе и закрыли ее собой, мешая Констанс сделать инъекцию, а лемуры, все трое, так и вцепились в Дика, дергая его за одежду, украдкой глядя волосы и что-то быстро чирикая на своем наречии, часто повторяя два слова…
— Дик, — не выдержала наконец Бет. — Что это означает: «намаэ кудасай»?
— «Имя, пожалуйста», — перевел юноша. — Бет, я сам ничего не понимаю, у них очень плохой язык. Они хотят, чтобы я назвал им свое имя? Или чтобы я их как-то назвал?
— Они хотят, чтобы вы их крестили, сэнтио-сама, — сказал Том. — Они верят, что если получат имена — то, когда умрут, не станут землей, а обретут душу.
При этих его словах лемуры прекратили чирикать, и в тишине Дик озадаченно спросил:
— Но почему я?
— Потому что ты причёсан как сохэй, балда! — сказала Бет. — Выключай тормозной двигатель, включай маршевый! Они приняли тебя за синдэн-сэнси!
Толстуха, которой она держала голову, чтобы леди Констанс могла дать ей таблетку, от этого крика пришла в себя.
— Сохэй-сама где? — спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224