— Я же знаю, что виновен. Но не перед вашим судом, а перед вами, потому что вы любили сестру, перед Бет, которая теперь сирота, а в первую очередь — перед Богом. Мне жаль убитых, кроме Джориана, а больше всего мне жаль эту девушку, которая закрыла вашу сестру собой.
— Морлока, — машинально поправил его Шнайдер.
— Она человек. Всего этого несчастья вообще не было бы, если бы вы не разводили людей на убой.
— Долго мы будем слушать имперские бредни? — раздался вопрос из зала.
— И в самом деле, Шнайдер, — старик с косами встал. — Только проповеди нам тут не хватало! Мы видим римское безумие и видим его плоды: парень не признает законное право хозяина на своего клона и готов убить хозяина, если жизни клона угрожает опасность. Эй, ты! Ты ведь убил бы Лорел, если бы она и в самом деле была заказчицей, а не матерью?
— Да, — ответил юноша.
— Ну так какое значение имеет то, что он ошибся и насколько ошибся? — продолжил старик. — Он — догматик и готов резать ради своей догмы. Пощадить его сейчас — значит, обречь еще нескольких невиновных впоследствии. Я проголосую — убить.
— Капитан Кордо, мы не казним за намерения, — негромко и раздельно проговорил Шнайдер. — Не казним за то, что человек якобы может сделать впоследствии. Я — истнц и мой голос — решающий, и я хочу знать, может, у мальчика были какие-то причины… — последнее слово он опять выделил голосом, как будто специально для Дика.
— Я знаю, чего вы хотите, — юноша вздохнул. Тяжело было копать себе могилу. — Чтобы я сказал про Сунасаки, и вы попытались спасти лицо, показав это все как месть всему дому Рива. Ну да, вы не казните за намерения, только меня вы осудили и казнили семь лет назад, не видя и не зная. Вместе со всеми на Сунасаки. О о мести я совсем не думал. Когда я убивал, я забыл про свои обиды. Помнил только Бет.
— Бедный мальчик! — в голосе темной женщины с выбритыми на голове узорами, чувствовалось настоящее, а не лицемерное сочувствие. — Разве такие вещи можно забыть?
— Нельзя. Но я ел хлеб в доме Эктора Нейгала, который командовал там. Он попросил у меня прощения, и я простил его. Всех вас, если кто в этом виноват. И ту госпожу, если она виновата тоже. Я не убивал его — это он отдал за меня жизнь. Чтобы не отдавать меня ему, — Дик снова показал на Моро. — Так что я убил госпожу за другое.
— Подумай как следует, — напористо сказал Шнайдер.
— Ямэ! — крикнул Дик, ударив кулаком о кулак. Нервы изменили ему. — Почему вы так быстро убиваете человека и так долго копаетесь, если хотите его помиловать? Почему тут вам повод нужен, а когда убили Нейгала, он вам был не нужен?! Почему вы так боитесь быть милосердным? Потому что вы и справедливым не можете быть! Были бы вы справедливым — вы бы не дали синоби мучить меня; вы бы вернули потерянный из-за вашего шпиона корабль и отпустили бы со мной тех гемов, которые стали гражданами Империи и тех, кому я во имя Отца, Сына и Святого Духа дал имена! Вы бы сделали это всё раньше, чем пролилась кровь вашей сестры! И быть милосердным у вас не выйдет, потому что милосердие больше справедливости! Хотите помиловать меня? Верните все, что отобрали, и тогда помилуйте! А иначе — убейте, но справедливость ваша воняет!
Шнайдер вздохнул и сел, опустив голову на кулак.
— Все ли сказано? — спросил распорядитель. Никто больше не захотел брать слово, и после паузы он продолжил: — Тогда процедура вам известна. У каждого из вас в руке три шара. Красный шар — гражданская казнь, черный шар — смертная казнь, белый — помилование. Каждый имеет право опустить только один шар.
По рядам понесли урну, в которую каждый опускал руку и мешок, куда сбрасывали оставшиеся шары. Потом содержимое урны высыпали в круглое блюдо. Среди шаров, черных и красных, как адское пламя, маячили три белых. Их сосчитать было легко. Остальные распорядитель громко посчитал вслух, после чего развернулся к Дику.
— В голосовании приняли участие тридцать семь капитанов дома Рива. Этого достаточно для принятия законного решения, ибо закон требует не менее чем тридцати человек. Ричард Суна, ваша судьба решена. Двадцать голосов было подано за смертную казнь, четырнадцать — за казнь гражданскую, три — за помилование. Ричард Суна, капитан «Паломника», за совершенное вами преступление, за боль, которую вы причинили убитой, ее родным и близким — вы подвергнетесь гражданской казни в глайдер-порту сегодня в одиннадцать ноль-ноль. За смерть капитана дома Рива, цукино-сёгуна дома Рива, вы подвергнетесь смертной казни сегодня в двадцать девять ноль-ноль. Если вы хотите заплатить жизнью за жизнь, а не смертью за смерть — умоляйте об этом Рихарда Шнайдера.
Дик покачал головой, потом спросил:
— А который час?
— Без двадцати одиннадцать, — ответил распорядитель.

* * *
Ися — особая разновидность тэка, с повышенной эмпатией и тонкой моторикой. Чаще всего их используют как лаборантов или медтехов.
Ися ЭВ-212 работал медтехом в дворцовой тюрьме два местных года. Прежде он работал в больнице на станции Акхит, но заразился от одного из космоходов неизвестным мутированным вирусом. Обычно гемы не болеют инфекционными болячками, и если что-то валит их с ног — это какая-то дикая аберрация, странно реагирующая на их генетику и переносимая ими очень и очень тяжело. СК-19 (так его звали тогда) еле выжил после лихорадки и необратимо оглох. Какое-то время его не усыпляли — он был нужен исследователям, чтобы разобраться в защитном механизме против этого вируса — а потом о нем прослышал господин Метцигер и забрал его в дворцовую тюрьму. Глухой медтех — это как раз то, что было ему нужно. ЭВ-212 выучился читать по губам, а когда ему приказывали — просто отворачивался.
Работы было гораздо меньше, чем на станции, и порой ЭВ-212 радовался этому. Он был уже немолод и не смог бы долго удерживаться в ритме цикловых дежурств. Но когда работа была — она была много хуже больничной. Хорошо чувствующему эмпату нравилось избавлять людей от боли и не нравилось обрекать на нее. Во дворцовую тюрьму попадали только настоящие заговорщики или важные пленники, и в обязанности ЭВ-212 входило определить, нет ли у них искусственной аллергии на «наркотики правды» и чему можно подвергнуть тех, у кого такая аллергия есть. В этих случаях он радовался, что не слышит собственного голоса, отдающего морлокам распоряжения. Правда, с его эмпатией глухота не всегда спасала и поэтому он ухаживал за перенесшими пытки узниками очень добросовестно, и если приходил приказ умертвить кого-то из них, старался сделать смерть как можно более быстрой и безболезненной. Сам он не был способен на агрессию к человеку — на нее тэка неспособны вообще.
Еще он страдал от отсутствия компании. Ися, как и все тэка — компанейские существа и одиночество переносят тяжело. Глухота отделяла его от себе подобных. Его побаивались другие тэка и ися, и даже дзё, к которым он приходил в ясли. Одна из них призналась, что его считают колдуном за то, что он, не слыша, может читать по губам. Он засмеялся, но больше к ним не ходил. Вместо этого он начал общаться с морлоками. Он узнал клички, которыми те называли друг друга между собой, и сам получил от них кличку Ман — «десять тысяч». Не из-за номера — они обращались по номерам только в присутствии людей-офицеров — а из-за того, что у гема с полной глухотой шансов выжить — один на десять тысяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224