Кейтель должен привыкнуть к тому, что ему придется замещать его на переговорах, если сам он по какой-либо причине вести их не сможет.
Папен встретил Шушнига и его статс-секретаря по иностранным делам д-ра Гвидо Шмидта, а также сопровождавшего адъютанта на германо-австрийской границе в районе Зальцбурга и доставил их на Оберзальцберг. Гитлер ожидал гостей внизу на ступенях лестницы в виллу. После взаимного представления и обычных в таких случаях фраз Гитлер и Шушниг поднялись на первый этаж в личный кабинет фюрера. Беседа их продолжалась много часов, а тем временем Риббентроп, Папен и Шмидт вели переговоры в холле. К обеду, на котором присутствовал и я, были приглашены Шперрле и Рейхенау. Разговор крутился вокруг самых разных тем. Шперрле рассказал о своих действиях в Испании, чем дал Гитлеру возможность указать на опасность большевизма. Первоначально предусматривалось, что встреча и закончится этим обедом. Как дурной признак для предыдущего хода переговоров мы восприняли тот факт, что они продолжатся и во второй половине дня. Поздно вечером, даже не оставшись на ужин, австрийцы уехали. Ни на одной из бесед я непосредственно не присутствовал, но никаких признаков какого-либо необычного оттенка этих бесед не замечалось.
Гитлер сам рассказал нам о них и поделился своими впечатлениями. Он потребовал от Шушнига прекратить преследовать национал-социалистов в Австрии, а тех из них, кто арестован, выпустить из тюрем и лагерей. Пост австрийского министра внутренних дел должен занять национал-социалист или человек, близкий партии. В качестве такового Гитлер назвал д-ра Зейсс-Инкварта{103}. В подписанном обоими главами правительств протоколе Шушниг дал заверение, что выполнит эти требования, но одновременно сослался на австрийскую конституцию, по которой изменения в составе кабинета может произвести только лишь федеральный президент Австрии. Итогами переговоров Гитлер остался недоволен.
Следующие дни он провел на Оберзальцберге в ожидании ответа Шушнига, который тот обещал дать в течение трех дней. 15 февраля ответ пришел, подтвердив принятие «Берхтесгаденского соглашения» от 12 февраля. 16 февраля было объявлено о переформировании кабинета министров в Вене. Д-р Зейсс-Инкварт стал министром внутренних дел и одновременно министром безопасности Австрии. Вот теперь Гитлер был доволен! Он велел опубликовать в печати сообщение, что оба канцлера 12 февраля решили принять такие меры, в результате которых между обоими государствами должны установиться «тесные дружественные отношения».
За все эти дни, проведенные в его личной резиденции «Бергхоф», Гитлер лишь однажды заговорил со мной о последних изменениях в сухопутных войсках. Очевидно, под впечатлением встречи с Рейхенау он обмолвился, что предпочел бы назначить главнокомандующим сухопутными войсками именно его, но все были против. Фюрер назвал в данной связи фамилии Кейтеля, Бека и Рундштедта. Гитлер расхваливал Рейхенау и Шперрле, считая, что их присутствие возымело свое действие на Шушнига.
Речь в рейхстаге 20 февраля
16 февраля Гитлер выехал в Берлин, 18-го ему предстояло открывать Международную автомобильную выставку, а на 20 февраля было назначено заседание рейхстага. Пришлось одновременно готовить две речи. Для первой он написал конспект собственноручно, а речь в рейхстаге продиктовал. В последние дни и часы перед тем, как она будет произнесена, в квартире фюрера царила непривычная атмосфера. Все встречи отложены. Сам он даже не появлялся регулярно к обеду, а все время находился в личном кабинете. Там поставили пишущую машинку, и Гитлер диктовал прямо на нее двум попеременно сменявшимся секретаршам. Продиктовав несколько страниц, он тут же начинал их править. После этого текст снова перепечатывался и клался ему на стол. Случалось и так, что речь перепечатывалась дважды и даже трижды. Адъютант должен был все время находиться на месте, чтобы немедленно запросить из соответствующих инстанций статистические данные и другие необходимые материалы.
20 февраля я сопровождал Гитлера в «Оперу Кролля», где рейхстаг заседал со времени пожара в его здании в 1933 г. Мы, адъютанты, заняли свои места в первом ряду позади правительства. Геринг, председатель рейхстага, открыв заседание несколькими фразами, предоставил слово фюреру. Это было скорее не заседание, а сборище всех руководящих лиц партии. Речь фюрера напряженно ожидали по всей Германии да и во всех столицах зарубежных государств. Последние события заставили весь мир прислушаться к его словам.
Речь Гитлера давала понять, что он желал представить отчет о сделанном им за пять лет своего пребывания у власти, исполнившиеся 30 января 1938 г. Фюрер, как обычно, размахнулся очень широко и для доказательства подъема Германии с 1933 г. привел массу статистических данных. Когда же он дошел до перемен в верховном командовании вермахта и в главном командовании сухопутных войск, мне показалось досадным, что в качестве повода для прошений Бломберга и Фрича об отставке фюрер сослался на их состояние здоровья, как о том было официально объявлено 4 февраля в сообщениях печати. Среди присутствовавших в «Опере Кролля» не было, пожалуй, никого – ни депутата, ни дипломата, – кто бы не знал уже о закулисных причинах. Гитлер нашел дружественные слова для Польши, саркастические – для английской прессы, которая (как я имел возможность убедиться во время поездок в Мюнхен и на Оберзальцберг) в течение нескольких дней сообщала о кризисе Бломберг – Фрич весьма критически. Фюрер высказался и по австрийскому вопросу, упомянул об угнетении 10 миллионов немцев по ту сторону границ рейха, но поблагодарил Шушнига за его готовность сообща найти путь для смягчения напряженности в отношениях между обеими странами. Не имел ли он при этом в виду, что Шушниг возьмет на себя такую же роль в Австрии, какую в Германии сыграл Папен для прихода Гитлера к власти? Такое сравнение пришло мне на ум еще 12 февраля, когда я увидел Папена и Шушнига вместе в «Бергхофе».
Грандиозная по замыслу речь Гитлера вызвала эхо весьма различное. Основная масса народа отреагировала на нее одобрительно или же нейтрально, небольшая часть консервативного слоя была возмущена или подавлена словами о событиях, связанных с Бломбергом и Фричем. Такие же чувства испытывал и я сам. По сравнению с другими речами Гитлера, до или после, эта речь привычного восторга не вызвала. Вопреки партии и национал-социализму широкие массы народа в основе своей являлись консервативными. Только один лишь фюрер пользовался неограниченным доверием, был почитаем и любим. Но именно в те дни критика в адрес партийных функционеров, этих, как их называли, «маленьких гитлеров», впервые была перенесена и на него самого. Но новые события быстро вновь отвлекли общественное внимание.
Через три дня после речи Гитлера в рейхстаге Шушниг выступил перед австрийским парламентом. Из его слов было легко понять, что он еще отнюдь не убежден в разрядке отношений между Австрией и Германией. Но фюрер воспринял эту речь спокойно, почти не отреагировав на нее.
Мое здоровье за последние недели довольно сильно ухудшилось, врачи четкого диагноза никак поставить не могли и считали, что мне надо просто отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
Папен встретил Шушнига и его статс-секретаря по иностранным делам д-ра Гвидо Шмидта, а также сопровождавшего адъютанта на германо-австрийской границе в районе Зальцбурга и доставил их на Оберзальцберг. Гитлер ожидал гостей внизу на ступенях лестницы в виллу. После взаимного представления и обычных в таких случаях фраз Гитлер и Шушниг поднялись на первый этаж в личный кабинет фюрера. Беседа их продолжалась много часов, а тем временем Риббентроп, Папен и Шмидт вели переговоры в холле. К обеду, на котором присутствовал и я, были приглашены Шперрле и Рейхенау. Разговор крутился вокруг самых разных тем. Шперрле рассказал о своих действиях в Испании, чем дал Гитлеру возможность указать на опасность большевизма. Первоначально предусматривалось, что встреча и закончится этим обедом. Как дурной признак для предыдущего хода переговоров мы восприняли тот факт, что они продолжатся и во второй половине дня. Поздно вечером, даже не оставшись на ужин, австрийцы уехали. Ни на одной из бесед я непосредственно не присутствовал, но никаких признаков какого-либо необычного оттенка этих бесед не замечалось.
Гитлер сам рассказал нам о них и поделился своими впечатлениями. Он потребовал от Шушнига прекратить преследовать национал-социалистов в Австрии, а тех из них, кто арестован, выпустить из тюрем и лагерей. Пост австрийского министра внутренних дел должен занять национал-социалист или человек, близкий партии. В качестве такового Гитлер назвал д-ра Зейсс-Инкварта{103}. В подписанном обоими главами правительств протоколе Шушниг дал заверение, что выполнит эти требования, но одновременно сослался на австрийскую конституцию, по которой изменения в составе кабинета может произвести только лишь федеральный президент Австрии. Итогами переговоров Гитлер остался недоволен.
Следующие дни он провел на Оберзальцберге в ожидании ответа Шушнига, который тот обещал дать в течение трех дней. 15 февраля ответ пришел, подтвердив принятие «Берхтесгаденского соглашения» от 12 февраля. 16 февраля было объявлено о переформировании кабинета министров в Вене. Д-р Зейсс-Инкварт стал министром внутренних дел и одновременно министром безопасности Австрии. Вот теперь Гитлер был доволен! Он велел опубликовать в печати сообщение, что оба канцлера 12 февраля решили принять такие меры, в результате которых между обоими государствами должны установиться «тесные дружественные отношения».
За все эти дни, проведенные в его личной резиденции «Бергхоф», Гитлер лишь однажды заговорил со мной о последних изменениях в сухопутных войсках. Очевидно, под впечатлением встречи с Рейхенау он обмолвился, что предпочел бы назначить главнокомандующим сухопутными войсками именно его, но все были против. Фюрер назвал в данной связи фамилии Кейтеля, Бека и Рундштедта. Гитлер расхваливал Рейхенау и Шперрле, считая, что их присутствие возымело свое действие на Шушнига.
Речь в рейхстаге 20 февраля
16 февраля Гитлер выехал в Берлин, 18-го ему предстояло открывать Международную автомобильную выставку, а на 20 февраля было назначено заседание рейхстага. Пришлось одновременно готовить две речи. Для первой он написал конспект собственноручно, а речь в рейхстаге продиктовал. В последние дни и часы перед тем, как она будет произнесена, в квартире фюрера царила непривычная атмосфера. Все встречи отложены. Сам он даже не появлялся регулярно к обеду, а все время находился в личном кабинете. Там поставили пишущую машинку, и Гитлер диктовал прямо на нее двум попеременно сменявшимся секретаршам. Продиктовав несколько страниц, он тут же начинал их править. После этого текст снова перепечатывался и клался ему на стол. Случалось и так, что речь перепечатывалась дважды и даже трижды. Адъютант должен был все время находиться на месте, чтобы немедленно запросить из соответствующих инстанций статистические данные и другие необходимые материалы.
20 февраля я сопровождал Гитлера в «Оперу Кролля», где рейхстаг заседал со времени пожара в его здании в 1933 г. Мы, адъютанты, заняли свои места в первом ряду позади правительства. Геринг, председатель рейхстага, открыв заседание несколькими фразами, предоставил слово фюреру. Это было скорее не заседание, а сборище всех руководящих лиц партии. Речь фюрера напряженно ожидали по всей Германии да и во всех столицах зарубежных государств. Последние события заставили весь мир прислушаться к его словам.
Речь Гитлера давала понять, что он желал представить отчет о сделанном им за пять лет своего пребывания у власти, исполнившиеся 30 января 1938 г. Фюрер, как обычно, размахнулся очень широко и для доказательства подъема Германии с 1933 г. привел массу статистических данных. Когда же он дошел до перемен в верховном командовании вермахта и в главном командовании сухопутных войск, мне показалось досадным, что в качестве повода для прошений Бломберга и Фрича об отставке фюрер сослался на их состояние здоровья, как о том было официально объявлено 4 февраля в сообщениях печати. Среди присутствовавших в «Опере Кролля» не было, пожалуй, никого – ни депутата, ни дипломата, – кто бы не знал уже о закулисных причинах. Гитлер нашел дружественные слова для Польши, саркастические – для английской прессы, которая (как я имел возможность убедиться во время поездок в Мюнхен и на Оберзальцберг) в течение нескольких дней сообщала о кризисе Бломберг – Фрич весьма критически. Фюрер высказался и по австрийскому вопросу, упомянул об угнетении 10 миллионов немцев по ту сторону границ рейха, но поблагодарил Шушнига за его готовность сообща найти путь для смягчения напряженности в отношениях между обеими странами. Не имел ли он при этом в виду, что Шушниг возьмет на себя такую же роль в Австрии, какую в Германии сыграл Папен для прихода Гитлера к власти? Такое сравнение пришло мне на ум еще 12 февраля, когда я увидел Папена и Шушнига вместе в «Бергхофе».
Грандиозная по замыслу речь Гитлера вызвала эхо весьма различное. Основная масса народа отреагировала на нее одобрительно или же нейтрально, небольшая часть консервативного слоя была возмущена или подавлена словами о событиях, связанных с Бломбергом и Фричем. Такие же чувства испытывал и я сам. По сравнению с другими речами Гитлера, до или после, эта речь привычного восторга не вызвала. Вопреки партии и национал-социализму широкие массы народа в основе своей являлись консервативными. Только один лишь фюрер пользовался неограниченным доверием, был почитаем и любим. Но именно в те дни критика в адрес партийных функционеров, этих, как их называли, «маленьких гитлеров», впервые была перенесена и на него самого. Но новые события быстро вновь отвлекли общественное внимание.
Через три дня после речи Гитлера в рейхстаге Шушниг выступил перед австрийским парламентом. Из его слов было легко понять, что он еще отнюдь не убежден в разрядке отношений между Австрией и Германией. Но фюрер воспринял эту речь спокойно, почти не отреагировав на нее.
Мое здоровье за последние недели довольно сильно ухудшилось, врачи четкого диагноза никак поставить не могли и считали, что мне надо просто отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173