Тем самым Геринг показал, что при назначении на высокие посты он придает гораздо большее значение натуре, а не деловым качествам. Но, к сожалению, этим он доказал и то, что не придавал должного значения наличию у своих назначенцев необходимой профессиональной квалификации.
Позднее я понял, что Геринг боялся – пусть даже в ограниченной профессиональной области – превосходства своих подчиненных. Это явилось для него основанием ставить на командные посты в люфтваффе только тех генералов, которые были ему хорошо знакомы и о которых он знал, что опасны они ему быть не могут, какова была и причина такого его отношения к Мильху.
Мильх, начиная с 1933 г., когда стала создаваться люфтваффе, находился в свете рампы больше, чем какой-нибудь другой офицер. Еще до 1933 г. он в качестве генерального директора авиакомпании «Люфтганза» проявил себя квалифицированным менеджером, в противоположность кое-каким другим призванным из запаса офицерам. Его выдающийся, но требующий полной отдачи стиль работы в сочетании со здоровым честолюбием постоянно создавал ему все новых и новых завистников, которые подкапывались под него, стараясь очернить в глазах Геринга и Гитлера. Эти завистники преследовали Мильха до самого краха Третьего рейха и даже после его смерти в 1971 г. поливали грязью. Я знал Мильха с 1934 г. как человека наилучших человеческих и профессиональных качеств. К сожалению, мало кто из наших офицеров вел себя так же мужественно, открыто и с сознанием собственной ответственности перед своим главнокомандующим, а после 1945 г. – с таким же достоинством перед американскими судьями и тюремщиками, как фельдмаршал Мильх. К нему относятся слова: «Мужская гордость перед королевским троном». Он до конца остался верен самому себе.
Гибель Вефера в 1936 г. и лишение командной власти Мильха в 1937 г., несомненно, не могли остаться без последствий. Но при нашей встрече он не сказал об этом ни слова. Однако нетрудно было понять, что фактическое понижение в должности Герингом сильно задело его.
Второй причиной холодного тона нашей беседы была моя новая должность. Хоссбах действовал на Мильха, как красная тряпка на быка, и из своей антипатии к тому он не делал никакой тайны. Мильх предупредил меня о враждебной настроенности Хоссбаха в отношении люфтваффе. Хоссбах, мол, генштабист сухопутных войск, решительнейшим образом выступающий против самостоятельности люфтваффе как вида вооруженных сил. По его мнению, с которым в генеральном штабе сухопутных войск весьма считаются, люфтваффе может быть действенным оружием только при ее полном подчинении командованию этих войск. «Поверьте мне, Белов, – саркастически бросил Мильх, – весь генеральный штаб сухопутных войск воображает, что наши самолеты смеют взлетать только после стартового сигнала господина фон Фрича{40}! Армия вообще до сих пор так и не заметила, что происходит в воздухе и что однажды упадет, как снег на голову, на германскую пехоту. Наши предложения по военной промышленности постоянно критикуются сухопутными войсками. Генеральный штаб все еще верит в наши „фоккеры“ времен 1916 г. А в общем, когда наши „Ю-52“ получат для следующей войны по несколько бомб себе под брюхо, вот тогда и можно начинать!»
Мильх резким тоном предупредил меня: ни в коем случае не подпадать под влияние Хоссбаха, а отстаивать интересы люфтваффе. Это – требование не только Геринга, но и Гитлера: превратить люфтваффе в самостоятельную часть вооруженных сил. Он обязал меня немедленно докладывать ему о любых признаках тех соображений или мероприятий, которые могут помешать ее формированию. Я вышел от статс-секретаря, сознавая, что на высшем уровне руководства вооруженными силами проблемы и разногласия принципиального характера приняли значительный размах и приобрели серьезное значение. Но я еще не знал, играют ли здесь главную роль деловые или же личные причины.
Непринужденно и приятно прошли мои встречи в министерстве авиации со Штумпфом и Удетом. Две противоположные по складу своего характера личности. Штумпф – солдат, а Удет – любезный человек и фанатичный летчик, которому выпала задача, до которой он не дорос.
Так сказать, в собственном доме я встретился для знакомства с Ламмерсом{41} , Майсснером{42} и Лутце{43}. Ламмерс являлся тогда статс-секретарем и как начальник Имперской канцелярии был правой рукой Гитлера в решении всех вопросов имперского кабинета. Осенью 1937 г. он был назначен имперским министром, также, как и прежний статс-секретарь и начальник президентской канцелярии Майсснер.
Оба они были типичными представителями прусских чиновников высшего сорта – интеллигентными и светскими людьми (а отнюдь не бюрократами), полностью, во всех деталях владевшими своим ремеслом и имевшими многолетний практический опыт, а потому способными управлять правительственным аппаратом в сфере своей компетенции. Ламмерс к тому же распоряжался особым представительским фондом Гитлера, выплачивавшим регулярные и разовые пособия и дотации чиновникам и офицерам. В компетенцию Майсснера входили щекотливые протокольные дела, вопросы представительства и награждения орденами. Майсснер накопил огромный опыт еще со времен Эберта{44} и Гинденбурга. Его изворотливость и юмор помогали ему преодолевать многие подводные камни. Гитлер его ценил. Когда однажды Майсснер докладывал ему, Гитлер, указывая на один документ, сказал: «Майсснер, эту бумагу мне дал Геббельс! Тут что-то говорится о вашей дружбе с евреями и о ваших отношениях с нашими политическими противниками. Если хотите, взгляните! А я эту бумажку читать не желаю!». Поскольку у нашей адъютантуры было немало общих дел с канцелярией Майсснера, он принял меня особенно сердечно.
Встречи для знакомства с обоими высшими партийными функционерами, кабинеты которых находились в здании Имперской канцелярии, были краткими и деловитыми, хотя с этими двумя рейхсляйтерами{45} мне в дальнейшем приходилось встречаться чаще, чем с другими министрами. Бойлер являлся начальником Канцелярии фюрера НСДАП. Через эту инстанцию в Имперскую канцелярию поступали для принятия мер всякие направленные Гитлеру военнослужащими ходатайства и прошения о помиловании. Поэтому контакт с нею становился все более тесным, чему содействовали весьма симпатичные адъютанты Бойлера. Некоторые из них во время войны стали офицерами авиации и служили в люфтваффе. Лутце же, начальник штаба СА, в Берлин только наезжал, так как штаб его находился в Мюнхене. Для его берлинского бюро были отведены в Имперской канцелярии несколько помещений, что было очень полезно для нашего личного контакта по вопросам сотрудничества между армией и штурмовиками.
Особенно важными для меня явились представления по службе трем главнокомандующим – Бломбергу, Фричу и д-ру honoris causa{46} Редеру{47}. Встречи с Фричем и Редером прошли сухо и носили строго деловой характер; так же они прошли и с их адъютантами. И Фрич, и Редер вместе с их окружением, включая и здания, в которых они жили, показались мне пережитками кайзеровских времен. Беседы с ними, впрочем, оказались малозначительны.
Иначе обстояло дело с Бломбергом. Здесь чувствовалась живость в общении, более свободном и непринужденном по форме. Наличие в адъютантуре представителей трех составных частей вооруженных сил способствовало этому и внешне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
Позднее я понял, что Геринг боялся – пусть даже в ограниченной профессиональной области – превосходства своих подчиненных. Это явилось для него основанием ставить на командные посты в люфтваффе только тех генералов, которые были ему хорошо знакомы и о которых он знал, что опасны они ему быть не могут, какова была и причина такого его отношения к Мильху.
Мильх, начиная с 1933 г., когда стала создаваться люфтваффе, находился в свете рампы больше, чем какой-нибудь другой офицер. Еще до 1933 г. он в качестве генерального директора авиакомпании «Люфтганза» проявил себя квалифицированным менеджером, в противоположность кое-каким другим призванным из запаса офицерам. Его выдающийся, но требующий полной отдачи стиль работы в сочетании со здоровым честолюбием постоянно создавал ему все новых и новых завистников, которые подкапывались под него, стараясь очернить в глазах Геринга и Гитлера. Эти завистники преследовали Мильха до самого краха Третьего рейха и даже после его смерти в 1971 г. поливали грязью. Я знал Мильха с 1934 г. как человека наилучших человеческих и профессиональных качеств. К сожалению, мало кто из наших офицеров вел себя так же мужественно, открыто и с сознанием собственной ответственности перед своим главнокомандующим, а после 1945 г. – с таким же достоинством перед американскими судьями и тюремщиками, как фельдмаршал Мильх. К нему относятся слова: «Мужская гордость перед королевским троном». Он до конца остался верен самому себе.
Гибель Вефера в 1936 г. и лишение командной власти Мильха в 1937 г., несомненно, не могли остаться без последствий. Но при нашей встрече он не сказал об этом ни слова. Однако нетрудно было понять, что фактическое понижение в должности Герингом сильно задело его.
Второй причиной холодного тона нашей беседы была моя новая должность. Хоссбах действовал на Мильха, как красная тряпка на быка, и из своей антипатии к тому он не делал никакой тайны. Мильх предупредил меня о враждебной настроенности Хоссбаха в отношении люфтваффе. Хоссбах, мол, генштабист сухопутных войск, решительнейшим образом выступающий против самостоятельности люфтваффе как вида вооруженных сил. По его мнению, с которым в генеральном штабе сухопутных войск весьма считаются, люфтваффе может быть действенным оружием только при ее полном подчинении командованию этих войск. «Поверьте мне, Белов, – саркастически бросил Мильх, – весь генеральный штаб сухопутных войск воображает, что наши самолеты смеют взлетать только после стартового сигнала господина фон Фрича{40}! Армия вообще до сих пор так и не заметила, что происходит в воздухе и что однажды упадет, как снег на голову, на германскую пехоту. Наши предложения по военной промышленности постоянно критикуются сухопутными войсками. Генеральный штаб все еще верит в наши „фоккеры“ времен 1916 г. А в общем, когда наши „Ю-52“ получат для следующей войны по несколько бомб себе под брюхо, вот тогда и можно начинать!»
Мильх резким тоном предупредил меня: ни в коем случае не подпадать под влияние Хоссбаха, а отстаивать интересы люфтваффе. Это – требование не только Геринга, но и Гитлера: превратить люфтваффе в самостоятельную часть вооруженных сил. Он обязал меня немедленно докладывать ему о любых признаках тех соображений или мероприятий, которые могут помешать ее формированию. Я вышел от статс-секретаря, сознавая, что на высшем уровне руководства вооруженными силами проблемы и разногласия принципиального характера приняли значительный размах и приобрели серьезное значение. Но я еще не знал, играют ли здесь главную роль деловые или же личные причины.
Непринужденно и приятно прошли мои встречи в министерстве авиации со Штумпфом и Удетом. Две противоположные по складу своего характера личности. Штумпф – солдат, а Удет – любезный человек и фанатичный летчик, которому выпала задача, до которой он не дорос.
Так сказать, в собственном доме я встретился для знакомства с Ламмерсом{41} , Майсснером{42} и Лутце{43}. Ламмерс являлся тогда статс-секретарем и как начальник Имперской канцелярии был правой рукой Гитлера в решении всех вопросов имперского кабинета. Осенью 1937 г. он был назначен имперским министром, также, как и прежний статс-секретарь и начальник президентской канцелярии Майсснер.
Оба они были типичными представителями прусских чиновников высшего сорта – интеллигентными и светскими людьми (а отнюдь не бюрократами), полностью, во всех деталях владевшими своим ремеслом и имевшими многолетний практический опыт, а потому способными управлять правительственным аппаратом в сфере своей компетенции. Ламмерс к тому же распоряжался особым представительским фондом Гитлера, выплачивавшим регулярные и разовые пособия и дотации чиновникам и офицерам. В компетенцию Майсснера входили щекотливые протокольные дела, вопросы представительства и награждения орденами. Майсснер накопил огромный опыт еще со времен Эберта{44} и Гинденбурга. Его изворотливость и юмор помогали ему преодолевать многие подводные камни. Гитлер его ценил. Когда однажды Майсснер докладывал ему, Гитлер, указывая на один документ, сказал: «Майсснер, эту бумагу мне дал Геббельс! Тут что-то говорится о вашей дружбе с евреями и о ваших отношениях с нашими политическими противниками. Если хотите, взгляните! А я эту бумажку читать не желаю!». Поскольку у нашей адъютантуры было немало общих дел с канцелярией Майсснера, он принял меня особенно сердечно.
Встречи для знакомства с обоими высшими партийными функционерами, кабинеты которых находились в здании Имперской канцелярии, были краткими и деловитыми, хотя с этими двумя рейхсляйтерами{45} мне в дальнейшем приходилось встречаться чаще, чем с другими министрами. Бойлер являлся начальником Канцелярии фюрера НСДАП. Через эту инстанцию в Имперскую канцелярию поступали для принятия мер всякие направленные Гитлеру военнослужащими ходатайства и прошения о помиловании. Поэтому контакт с нею становился все более тесным, чему содействовали весьма симпатичные адъютанты Бойлера. Некоторые из них во время войны стали офицерами авиации и служили в люфтваффе. Лутце же, начальник штаба СА, в Берлин только наезжал, так как штаб его находился в Мюнхене. Для его берлинского бюро были отведены в Имперской канцелярии несколько помещений, что было очень полезно для нашего личного контакта по вопросам сотрудничества между армией и штурмовиками.
Особенно важными для меня явились представления по службе трем главнокомандующим – Бломбергу, Фричу и д-ру honoris causa{46} Редеру{47}. Встречи с Фричем и Редером прошли сухо и носили строго деловой характер; так же они прошли и с их адъютантами. И Фрич, и Редер вместе с их окружением, включая и здания, в которых они жили, показались мне пережитками кайзеровских времен. Беседы с ними, впрочем, оказались малозначительны.
Иначе обстояло дело с Бломбергом. Здесь чувствовалась живость в общении, более свободном и непринужденном по форме. Наличие в адъютантуре представителей трех составных частей вооруженных сил способствовало этому и внешне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173