Нетрудно представить, что все эти обстоятельства делали из Тополиного острова все менее привлекательное место для жизни. Однако, умываясь утром в пятницу, я вдруг понял, что мне совсем не хочется покидать эти места. Вдова Шарло покоилась на первом этаже на своем смертном ложе, оплакиваемая двумя племянницами из провинции; в моей комнате было холодно, так как уже два дня не топилось. Поэтому, когда старшая из двух племянниц известила меня, что они намерены пожить на вилле некоторое время и я могу считать себя их квартирантом, я обрадовался такой возможности. Я не хотел отсюда никуда уезжать, пока Тополиный остров не раскроет свою тайну. А еще была Лидия-Лидия, лишившаяся чувств, Лидия, пришедшая в себя и смотревшая на меня глазами, полными отчаяния, Лидия, закрывшаяся в своей комнате и упрямо молчавшая в четверг в половине второго, когда я говорил ей через дверь: «Лидия, я принес ключи обратно! Извините, что сомневался в вас! Возьмите их, умоляю!» Ответа не было. Я вынужден был уйти от двери ее комнаты, подняться наверх, чтобы позвонить в редакцию. Я видел Лидию еще несколько раз в течение четверга, но ее взгляды проходили сквозь меня, как будто перед ней был призрак. Испытывал ли кто-нибудь большее отчаяние! Какой же замысел я разрушил, какое доверие предал? Я совершал над собой отчаянные усилия и вновь и вновь мысленно переживал тот вечер в среду, чтобы убедить себя, что мне не приснилась фантастическая игра в карты и волнующие слова Лидии: «Тогда этого никогда не забуду я».
Моя репортерская работа оставляла мне лишь редкие минуты для раздумий об этой сентиментальной загадке и безуспешных попытках хоть как-то обратить на себя внимание девушки. Я был вынужден вежливо выслушивать рассуждения комиссара об интеллектуальном и моральном убожестве нашего времени, терпеливо сопровождать инспекторов в их расследовании, и еще, чтобы не казаться заносчивым, жертвовать каких-нибудь четверть часа на болтовню с коллегами. Прибавьте к этому мою беготню туда и сюда, редактирование статей, сеансы пожимания рук с Комбом — больше и не требуется, чтобы заполнить до краев эти сумасшедшие дни. Я пообещал себе обязательно побывать на похоронах жертв, назначенных на вторую половину дня в субботу, и вернулся из Парижа своевременно, как раз тогда, когда похоронный кортеж уже двинулся на спуск улицы Мулен-
Берсон. Поставив машину, я занял место за гробом несчастной вдовы Шарло.Во главе кортежа двигался полный цветов катафалк Жеральдины Летандар, который сопровождало наибольшее количество людей. По густой вуали можно было угадать Люсьену, дочь покойницы. Одиноко брел за дрогами зять, розовый как поросенок, в траурном костюме, но со злым блеском в глазах: не очень приятно, когда тебя часами допрашивают, почти подозревают в убийстве, в то время как приличная часть тещиных миллионов исчезла без следа.
Второй катафалк, поскромнее, вез мою квартирную хозяйку. Траурный кортеж возглавляли племянницы. Местные жители, никогда раньше их не видевшие, разглядывали двух женщин с наивным любопытством. Я послал большой букет.
Возможно, никто и не пошел бы за третьим катафалком, если бы жители острова не увидели, с некоторым удивлением, что как только гроб с телом Стефана Бореля был установлен на повозке, вперед выступил комиссар Кретея. К нему присоединилось несколько соседей. Украшал катафалк один-единственный букет, но необыкновенно красивый. Капитан авиации был бы доволен: у его дяди были более чем «приличные» похороны.
Три траурные процессии пересекли Кретей, окруженные боязливым почтением, которого заслуживают жертвы катастрофы. По дороге кортеж на полной скорости обогнали американские грузовики, не заметившие этого крохотного островка несчастья. Церковь была богато задрапирована черным. Среди присутствующих я узнал дядюшку Сонье, который предпринял трогательную попытку привести в порядок кустарник своих волос. Лидии я не видел. Очевидно, она осталась в «Пти-Лидо».
Телефонный звонок комиссара Кретея застал меня в редакции, когда я сел за статью о похоронах.
— Алло, это месье Робер Норрей? Не сможете ли вы, если это не будет для вас слишком обременительно, приехать сюда, в комиссариат, минут через сорок пять... Да, есть новости... Во всяком случае, вероятность, обычная вероятность, не зажигайтесь. Если вы не в состоянии приехать...
Было шесть часов вечера, совсем стемнело. А в двадцать минут седьмого я уже заходил к комиссару. Мой подвиг, казалось, не удивил его. На пять минут больше или меньше, когда ведешь счет на поколения...
— Еще одно письмо,— сказал он.— Но это письмо меня не удивляет.
Текст был старательно выписан большими печатными буквами: «Убийца с Тополиного острова живет в Боннее, в доме 23 по улице
Марны. Его зовут Пьер Маргла. Он вернется домой завтра вечером, как и каждую пятницу, на автобусе, прибывающем без четверти семь». Конечно, без подписи.
— Это первое. За ним последуют другие. Еще недели две. Потом кризис пройдет. У меня уже есть премиленькая коллекция подобного рода посланий. Я подумал, что возможно, вам было бы интересно... Нет-нет, месье, успокойтесь, я вызвал вас сюда не только ради своей коллекции. К сожалению, я вынужден ехать в Бонней. Если у вас есть желание сопровождать меня...
— Ну конечно,— живо откликнулся я.— Машина внизу... Комиссар медленно поднял руку.
— Еще есть время. Для наблюдения за домом я послал двух инспекторов и нескольких жандармов — ведь вы же понимаете, что действовать нужно осторожно, чтобы ни в коем случае не выпустить из рук уже знаменитого, хотя до сих пор неизвестного нам убийцу. Сразу предупреждаю: у нас не больше одного шанса из десяти тысяч, что мы действительно выйдем на преступника. Я уже звонил моему коллеге из Боннея по поводу этого месье Маргла и, по его мнению, трудно представить себе человека более добропорядочного. Мой коллега поддерживает с ним дружеские отношения и категорически отказывается лично принимать участие в расследовании дела месье Маргла. Он был очень рад уступить эту неприятную обязанность мне.
— Так какого рода операцию я увижу? Если я правильно вас понял, речь не идет о классической осаде логова?
— Вы увидите акт отчаяния со стороны человека, загнанного в угол,—ответил комиссар, поднимаясь.
Было ясно, что на самом деле он был совсем не против того, чтобы я полюбовался его тактичностью, дипломатическими способностями. Слабость, которую легко простить культурному человеку.
— Чем занимается этот Маргла? — спросил я на лестнице.
— У него исключительно мирная профессия: он маклер по почтовым маркам.
Улица Марны проходит параллельно фасаду замка Боннея. Мы оставили машину на углу Замковой улицы, недалеко от остановки автобуса.
— Дом 23 должен находиться по эту сторону улицы.
Не успели мы добраться до нужного дома, как нам навстречу кто-то вышел. Это был инспектор Бушрон.
— Четверть часа тому назад в дом вошла какая-то старуха,— сообщил он.— Это там.
Маленькая, очень скромная вилла вроде домика вдовы Шарло. На входе был виден свет.
— Наверное, это служанка или домработница пришла приготовить ему ужин,— заметил комиссар.— Нас просто высмеют.
— Во всяком случае, никто не выходил.
Мы вернулись на Замковую улицу. Несколько вконец окоченевших от холода людей ждали автобуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47