Это была Маржка.
Ее жалобные вопли не стихали ни на секунду:
— Он, он это сделал, люди добрые!.. Мне ли не знать!.. Господи-и, договорились мы, что он его убьет!..
Когда слов Маржке не хватало, она просто завывала на разные лады. Возмущение публики не знало границ, особенно раздражал ее бесконечный, бессмысленный визг. Люди понимали только одно: появилась новая свидетельница, и этого уже было достаточно, чтобы привести толпу в негодование, поскольку еще задолго до вердикта присяжных публика решила дело подсудимого в его пользу, и потому была оскорблена, что кто-то ни с того ни с сего хочет снова подвергнуть угрозе жизнь человека, уже было избежавшего страшной участи.
Ведь этот человек был такой же отверженный, как и они; многие пришли на процесс с урчащими от голода желудками, чтобы своими глазами увидеть драму, в которой решалась судьба непридуманного героя из их жизни. Мгновенно вспыхнувшая ненависть к Марж-ке, такой же девчонке из толпы, объяснялась еще и тем, что она-то, «ихняя», способна была навлечь на Лена страшную беду, сделать то, что не удалось «панам». Зрелище было удивительное даже для видавших виды юристов.
Весь зал повернулся к ней, лица выстроились в большой полукруг, в центре которого торчало жалкое, напудренное, полудетское личико Маржки-Кадушки, искаженное страдальческой гримасой; смешная рыжая шляпка на растрепанных волосах сбилась набок... Невыносимо было смотреть на эти муки, только и оправдывавшие ее пронзительный крик. Толпа сердито загудела, будто ей вдруг передалось переполнявшее Маржку возбуждение.
Отвратительная толстая старуха крикнула Маржке «Заткнись!», добавив самое грубое словцо, какое только есть для обозначения сорта женщин, к которому обе, несомненно, принадлежали.
Негодующий председатель, не обладавший голосом доктора Рыбы, буквально надрывался, пытаясь усмирить взбудораженную толпу, но его не слышали и не слушались. Присяжные заседатели с правом голоса, привыкшие к священному трепету публики перед судейской мантией, такого еще не видывали.
Вероятно, недостойная сцена продолжалась бы дольше, но тут рядом с рыдающей Маржкой вынырнул распорядитель. Он оторвал ее сцепленные руки от барьера и куда-то повел. Маржка уткнулась головой ему в грудь и, не подхвати он ее вовремя, наверняка рухнула бы на пол. Так и не расцепив рук, она шла и скулила как заведенная.
Публика с нескрываемым облегчением следила, как ее выводят из зала, более того, когда за дверью визг наконец утих, раздались смешки. Наступила разрядка, и теперь публика расслабленно шумела как в театре после пощекотавшей нервы картины.
Прокурор отметил, что Лен снова раскашлялся.
Увидев, что распорядитель подошел к председателю с поручением, прокурор встал и отошел в сторону, уже у двери услышав, что председатель прерывает слушание дела на четверть часа. Встал размяться и присяжный поверенный.
Когда суд удалился, в зале поднялся невообразимый шум.
Никто не мог понять, почему Маржка вдруг разразилась истерикой, в конце концов, по уверению многих, она присутствовала в зале с самого начала заседания.
Правда, стоявшие рядом с ней видели, как к этой поначалу не слишком приметной девице, все клевавшей носом, подошел какой-то мужчина, «не то отец, не то дядя», хотя вряд ли, уж очень он был «прилично одет».
Он было схватил ее за руку, но она заверещала так, словно ей нож к горлу приставили. И незнакомец тут же как сквозь землю провалился.
Кое-кто из подозрительных завсегдатаев уверял, что он служит в полиции; один тощий мужичонка, который все прижимал к груди руку, придерживая, как выяснилось, почти оторванный верхний карман своего «элегантного» пальто, припомнил даже, как его зовут. По его словам, это был тайный осведомитель Орштайн.
Другой тип с физиономией, не менее интересной для Ломброзо \ знал Орштайна лучше — он процедил соседу сквозь зубы, что тот «брал» его дважды: «На святого Яна у святого Витта, а где второй раз, лучше промолчу...»
— Да, он это был, Орштайн! — подтвердил тощий с оторванным карманом.
Исчезнувший незнакомец был не кто иной, как Маржкин хозяин. Замешкайся она сегодня утром под Летной — не уйти бы ей от него. Пришлось ему довольствоваться рецидивистом, тем самым, что просидел с Маржкой в туннеле, даже не зная об этом. Сговорились быстро: хозяин пообещал не доносить на него в полицию, а за это выведал, что девчонка только что уехала на трамвае. Маржкин преследователь дважды объехал Прагу, трижды теряя след, пока, наконец, не получил точные сведения от полицейского, видевшего, как Маржка покупала булки.
Ломброзо Чезаре (1835—1909) — итальянский психиатр и криминалист, родоначальник антропометрического метода, объясняющего причины преступности биологическими особенностями личности.
Установить номер трамвая и название остановки, на которой она сошла, не составляло труда. Но на Карловой площади след обрывался. Четырежды хозяин возвращался сюда ни с чем. И, наконец, профессиональный нюх привел его в суд, было это уже под вечер, когда, казалось бы, надежды найти беглянку уже не было.
Ох, и ругал же он себя за свое нетерпение! Не вцепись он по привычке в Маржку так сразу, недолго думая,— вел бы ее сейчас назад как миленькую! А то ведь заорала так, что ему самому пришлось убраться восвояси...
Он так и не понял, какое Маржка имеет отношение к процессу, улизнув раньше, чем она успела его разоблачить (ибо трепетал перед полицейским начальством, не терпевшим, чтобы его агенты ввязывались в громкие скандалы), и, найдя в зале укромное место подальше от Маржки, стал наблюдать, чем кончится дело.
Прошло пятнадцать минут перерыва, на исходе были следующие пятнадцать. Волнение в зале улеглось, публика шумела лишь от нетерпения.
Тем временем прокурор с присяжным поверенным веселились; все началось с того, что они завели в перерыве любезнейшую беседу, внезапно прервавшуюся раскатистым смехом доктора Рыбы, перекрывшим все шумы в зале. Дело в том, что прокурор, которому язвительности было не занимать, допекал адвоката: дескать, что же это он в своей речи не вспомнил о сорока золотых подсудимого — ведь тогда можно было бы приписать суду не просто убийство, а убийство с целью грабежа, и речь его приобрела бы особый блеск. Сложенные на животе руки доктора Рыбы так и подпрыгивали от хохота, он комично благодарил противника за идею, которой «не преминет воспользоваться в следующий раз...».
Дверь распахнулась — вошли судьи.
Воцарилась тишина, лишь доктор Рыба хохотнул еще пару раз.
Председатель возобновил слушание дела сообщением о том, что появилась новая свидетельница, которую, он считает, необходимо допросить сейчас же. И да простит его пан присяжный поверенный, но слушание дела продолжается.
Доктор Рыба растерянно высказал свой протест, в тщетности которого, впрочем, не сомневался.
Ввели свидетельницу.
Комкая в руках платочек, перевитый четками, потупившаяся Маржка робко, шажок за шажком, подошла к столу. По разводам на платке Барышни Клары было понятно, что Маржку за кулисами судебного театра умывали и утирали; бросались в глаза ее смертельная бледность и скованность, неестественность движений.
В полной тишине она отвечала на вопросы, касающиеся ее лично, едва шевеля губами — казалось, жужжание мухи и то заглушит ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45