— Боже милостивый! Да он доволен тем, что имеет... Его и в Праге-то уже не было... Он с детьми живет сейчас у своей матери в деревне. Сам уехал, и детей увез не спросивши... Я вечером прихожу — ни его, ни детей... Да я ему с каждой пятерки два с полтиной посылаю, и что-то он мне их пока ни разу не вернул...
— Боже ты мой! — громко ужаснулся такой простоте нравов один из присяжных.
Не стерпел и прокурор. Он дал понять, что сомневается в правдивости показаний, презрительно и брезгливо фыркнув, как лошадь.
Звук этот долетел до защитника — ведь смешок, по сути, предназначался ему. Зная, что прокурор в эту минуту глядит на него, доктор Рыба, тяжело подняв веки, уставил свои черные, пронзительные зрачки на молодого противника, и тот сразу пожалел, что столь опрометчиво выдал себя.
— Свидетель Даниэлова, продолжайте. Расскажите, что произошло дальше. Значит, рабочие послушали вас и не стали стравливать двух драчунов?
— Вроде так. Потом Трглый сказал, что нечего сидеть тут всухую, что в лавке у пана Конопика полно бутылок, и он сейчас сбегает и выпросит парочку промочить горло. Принес штуки четыре, что ли. Ну, мы удивились, конечно; надо знать пана Конопика... Стали расспрашиваь Трглого, как это он так ловко...
— Дальше, дальше!..
— Выпили мы, развеселились, стали вспоминать то да се... Ни у кого и в мыслях ничего не было... Трглый рассказывал, как еще сапожником ходил в Вену на заработки, у него там знакомая вдова жила, на которой он вроде собирался жениться... Тащил он с собой в мешке штук двадцать колодок; в одном трактире, в Веселье, бродячие музыканты ему на этих колодках сыграли, а он все равно чуть с тоски не сдох, на следующий день взял да и спалил все колодки, а на костре сварил кнедлики со сливами...
— Не отвлекайтесь, а то мы упустим главное... Когда подсудимый вышел из сторожки и поднялся на леса?
— Ну вот, сами же просили говорить только правду, я вам правду и говорю!.. Пан Лен вышел, когда мы запели, незадолго до прихода пана Конопика. Пан Трглый стал пану Конопику кланяться, желать ему, чтоб в новом доме сто лет жил-поживал, добра наживал... А как будете переезжать, говорит, на четыре бутылки меньше добра тащить придется...
— Ну, а потом?
— А потом мы все трижды пожелали пану Конопику крепкого здоровья...
— Когда вы лично узнали, что пан Конопик получил смертельное ранение?
— Значит, так. Пить мы уже все выпили... Пан Трглый встал и сказал, что полезет наверх... Я пошла за ним...
— А вы-то зачем?
— Трглый сказал, что не простит пану Лену обиды. Вот я и пошла, чтобы он не натворил делов... Кроме того, у пана Лена при себе были деньги, не то сорок, не то пятьдесят золотых, я и за них тоже испугалась..
— Почему вы за них испугались?
На смуглом лице Кабоурковой-Даниэловой проступил румянец. Она немного подумала и, понизив голос, призналась:
— По той простой причине, что на деньги эти мы с паном Леном собирались поехать в Тироль на заработки, как закончим работу здесь...
Присяжный, громко помянувший боженьку, хлопнул себя по ляжкам и обвел заседателей выразительным взглядом. Зал больше не смеялся, а гудел как растревоженный улей.
— Пан Трглый полез первый. Я его тяну за куртку, прошу не дурить и не лазать наверх... А тут заглянула в проем — чем там пан Конопик занимается, уж больно ему было невтерпеж, чтоб дом скорей достроили, вот он все и бегал на стройку, смотрел, смех один... Гляжу, стоит на доске. Заметил, что я за ним наблюдаю, заморгал так сердито-сердито и голову в плечи спрятал... Вдруг вижу — лысину ему сверху припорошило... Я еще Трглому говорю — наверное, Ферда балует, а пан Конопик уж и сам голову задрал, глядит, кто это там хулиганит. И тут его ровно красным платком кто по голове хлестнул... Упал он, а рядом кирпич бухнулся о доску... Ну и зрелище, скажу я вам, жуть одна... Он ведь еще на четвереньки встал, будто хотел сказать: «Э-э, да ладно, что уж там!», но рухнул и тут же кончился. Я ору, конечно... Боже ты мой, ору, кровь!!! А Трглый и говорит: «Это дело рук вашего «доброго малого» Лена, а чьих же еще!»
— Это дело рук подсудимого Лена, а чьих же еще,— продиктовал секретарю председатель.
Кабоуркова всполошилась не столько от того, что судья повторил ее слова, сколько из-за шума, который вызвали в зале ее показания. Она взглянула на председателя, потом на Лена, сидевшего отрешенно, словно никого вокруг него не было, и наконец повернулась к присяжным так резко, что белый платочек снова съехал у нее на затылок. Однако под их взглядами она вся съежилась, потупилась...
Тем временем между прокурором и присяжным состоялась немая беседа.
Сверкая глазами на доктора Рыбу, обвинитель раскинул перед собой на столе сжатые в кулаки руки, что означало:
«Ну-с, что теперь скажете, уважаемый пан защитник!»
Казалось, кустики седых, серебристых волос пошевелились на макушке доктора Рыбы, черные глаза сощурились, а полные губы сложились в горькую ухмылку, предупреждающую:
«Плохо же вы меня знаете, милостивый государь! Именно эти показания свидетельницы, которые вы рассчитываете использовать против подсудимого, помогут мне нанести сокрушительный удар по обвинению. «01хН»
И правая рука доктора в миниатюре изобразила знаменитый жест.
«Недаром говорят, что взгляд у него гипнотический»,— подумалось прокурору, впервые столкнувшемуся сегодня с доктором Рыбой в деле, и он опустил глаза.
«Итак, сорок или пятьдесят золотых...— размышлял про себя доктор.— Нет, такими деньгами в Тироль ее не заманишь, даже если его отпустят на все четыре стороны...»
О прокуроре он уже не думал.
Допрос Кабоурковой-Даниэловой стал апофеозом процесса. Она оказалась единственным свидетелем, которого — особенно к концу дня — зал слушал затаив дыхание.
Ее рассказ о том, как она безуспешно пыталась удержать Трглого, как тот, оказавшись наверху, набросился на Лена и стал трясти его, как она вырвала Лена из его рук, как Лен без памяти рухнул на леса,— сопровождаемый оживленной жестикуляцией, вернул ей расположение слушателей и прежде всего присяжных, которые мало-помалу стали склоняться к своей исходной позиции, а именно: в момент совершения убийства Лен пребывал в невменяемом состоянии и физически не был способен на преступление.
Доктор Рыба, знаменитый физиогномист, после допроса главной свидетельницы прочел на лицах присяжных:
«Мы вернулись к тому же, от чего ушли!..»
Этот вывод витал в зале — каждому было ясно, какого мнения придерживается сосед, хотя вслух никто не высказывался.
Так рухнула последняя надежда обвинения.
Свидетельница закончила свои показания тем, как спускали вниз находившегося без сознания Лена. Председатель поспешил задать подсудимому вопрос:
— Правда это или нет?
Лен поднялся, вытянувшись во весь рост, некоторое время постоял молча, не двигаясь, потом безучастно махнул огромной, чуть не с лопату ладонью и снова сел.
Жест его был красноречивее всяких слов, и сам председатель, признав тщетность своего коварства, поколебался в виновности подсудимого.
Прокурор же был по-прежнему убежден, что Лен просто дошлый симулянт, тем более, что спустя некоторое время послышался его кашель.
Кабоуркова к тому времени уже сидела в ряду допрошенных свидетелей и поправляла непокорный платочек.
Оставалось заслушать еще Фердинанда Фучика, которого рабочие нашли сразу же по происшествии на стропиле кровли, где он плакал навзрыд, прижимая к груди шапку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45