Когда над головой снова прогрохотало и дважды раздалось слабое звяканье, Маржка поняла, в чем ее спасение!
Она напряглась до боли в висках, чтобы не пропустить приближение нового «землетрясения», и, когда почувствовала нарастающий гул, п иготовилась к выходу из убежища.
Наверху загрохотало — и Маржка спрыгнула в ольшаник.
Надо сказать, вовремя. Следом за ней туда же выскочил шустрый парень с перекинутым через плечо пакетом из черной бумаги, в какую заворачивают сахар.
— Вот те на! Эх, кабы раньше знать, какая красотка ночевала рядом! А я-то, осёл, сидел как смиренник!
И он попытался обнять Маржку.
Возможно, ему и удалось бы увлечь ее обратно в туннель, если бы из густых сумерек не показался трамвай. Он сбавил ход, металлическая решетка звякнула, и с подножки соскочил здоровенный машинист в синей форме. Одним ударом он отправил охальника в канаву...
Трамвай еще только подъезжал к пустынной остановке, а Маржка уже сидела на передней его площадке. Останавливаться машинист не стал, по привычке дернул звонок, и трамвай понесся вперед.
— Странно как-то мы сегодня первого пассажира подобрали,— засмеялся кондуктор.— Гляжу я на тебя, Йозеф, просто диву даюсь...
— Ничего, поработаешь с мое на этом маршруте, перестанешь удивляться! — ответил ему машинист.— По доброй воле на него никого не переводят.
Кондуктор, переброшенный сюда с одной из самых безлюдных линий, пропустил намек машиниста мимо ушей и, заметив, как судорожно сжимает Маржка в руке четки и платок, весьма вежливо обратился к ней:
— С предрождественской заутрени, милая барышня, или на литургию?
Напуганной до смерти Маржке вовсе не надо было притворяться.
Стараясь унять мелкую невольную дрожь, она бойко возразила:
— Во время поста таких богослужений не бывает! Этот ответ помог ей войти в роль.
— В таком случае, куда же мы едем? Билет полный или докуда?
Маржку словно ножом кольнуло — она и думать забыла, что за проезд надо платить. Деньги-то у нее были, оставалось достать их так, чтобы никто не заметил, где она их прячет.
Отвернувшись к стенке, Маржка сунула руку под юбку и попыталась выудить из чулка кошелечек, съехавший почти до щиколотки. Кондуктор, усмехаясь, следил за ней, и Маржка, стараясь отвлечь его внимание, затараторила:
— Я еду в Карлин, в костел святой Людмилы. Она моя покровительница. Сегодня у меня день рождения, и священник на исповеди наказал мне пойти туда причаститься. Правда, велел идти пешком...
Слова эти вырвались у Маржки сами собой, она даже не придумала эту историю, вспомнив, что такое наставление однажды получила ее подруга.
— А вы, барышня, видать, не городская,— проговорил кондуктор.— Во-он ведь куда денежки-то запрятали!
— ...но честно сказать, я не знаю, где находится этот костел,— продолжала врать Маржка.
— До Карлина билет по полной стоимости, сделаете пересадку,— пояснял кондуктор, давая ей сдачу с кроны, составлявшей все ее состояние.— Я гляжу, к пудре вы в Праге уже привыкли...— пошутил он, легонько проведя пальцем по обеим ее щекам.
— Оставь ее в покое, она только что с исповеди! — не оборачиваясь, заметил машинист.
— Ей не мешало бы еще разок исповедаться,— съязвил кондуктор, поспешив на свое место — трамвай подъезжал к остановке.
Когда машина снова тронулась, водитель, спаситель Маржки, бросил ей через плечо:
— А вы еще собирались идти пешком!
Ответа не последовало, но, хотя он на него и не рассчитывал, все же оглянулся.
Маржка спала, уронив голову набок.
Когда ей пора уже было делать пересадку, машинист разбудил ее. Испуганная Маржка спросонья вскочила, но тотчас же постаралась взять себя в руки.
Пересев на другой трамвай, она доехала до Карлина, но на ее вопрос, где тут костел святой Людмилы, над ней только посмеялись и отправили на Винограды.
Последней ее ясной мыслью было то, что, заговаривая кондуктора с машинистом, она ляпнула про костел святой Людмилы явную глупость, и теперь старалась понять: а может, они умышленно не подали виду, что раскусили ее?..
Мысль эта сбила Маржку с толку, голова у нее пошла кругом, и тяжелая сонливость уже не отпускала ее. Она сопротивлялась ей, убеждая себя в том, что задуманное она должна выполнить во что бы то ни стало.
Полусонная, она снова села в трамвай и, повинуясь логике собственного вранья, поехала в обратную сторону на Винограды. Инстинкт подсказывал ей, что в трамвае она недосягаема для сыщиков, которые, как ей казалось, преследовали ее целым отрядом.
В действительности же никому не было до нее дела. Ни один пассажир не обратил внимания на жалко одетую девушку, ревностно скрывающую свою коренастую фигуру под тяжелым платком и нацепившую крошечную смешную шляпку на дорогую пышную прическу с выбеленными по моде прядями волос.
Маржке казалось, с момента ее побега прошло не менее месяца. Она следила, чтобы никто не заметил глубокого выреза под платком и голубых ажурных чулок, бывших, по ее мнению, слишком откровенными знаками отличия ее профессии. А уж пуще всего она стыдилась матерчатых вышитых туфелек, в которых принято ходить разве чго по их заведению...
Изо всех сил она боролась со сном, пытаясь вспомнить, какая такая светлая мысль озарила ее сегодня ночью, открыв ей глаза на что-то очень важное, главное в ее жизни? У нее тогда в суете не хватило ума постигнуть ее, и она оставила ее до лучших времен и более подходящей обстановки.
Но тщетно — Маржка была слишком издергана, обессилена, измождена.
Она сидела в виноградском костеле и широко открытыми глазами смотрела, как на алтаре подпрыгивают огоньки свечей. Искорки слились в язычки, и вдруг все шесть свечек разом подмигнули нашей грешнице, сидевшей на последней скамье.
Загудел орган, стены храма расступились, протянули к ней свои ладони, Маржкина голова опустилась на них, и сквозь пальцы полились ее горючие слезы.
Вдруг желанная мысль пришла сама собой, разлившись в душе щемящей теплотой...
...Когда сегодня в два часа ночи Маржка стояла у дверей своей тюрьмы и, отчаявшись вырваться на свободу, представляла себе, как однажды бросится Лену на шею, она вдруг ощутила умиротворение и прилив сил: «Я — девица легкого поведения. Он — арестант. Значит, мы ровня!..»
Почувствовав непередаваемое блаженство от этой мысли, Маржка решила вернуться к ней в более спокойный момент.
От страхов, которых она натерпелась в темном туннеле, все приятные мысли из головы улетучились. Теперь же, в костеле, из облака, сотканного торжественными звуками органа, явилась белоснежная рука и подала ей ключик к разгадке тайны ее жизни. Маржке казалось, что все это происходит на самом деле.
Эта «падшая» девушка даже в мыслях не употребляла вульгарных слов, привычных для ее профессии, пользуясь снисходительными словечками, принятыми между «барышнями»; так и Лена у нее язык не поворачивался назвать убийцей; однако во все возвышенные слова она вкладывала несколько иной смысл, нежели какая-нибудь благопристойная девушка или матрона, вознесшаяся на недосягаемую высоту над болотом Маржкиной жизни.
На душе у Маржки было не менее печально и торжественно, чем у героини классической трагедии в момент, когда ее возлюбленный, проявляя трогательное мужество, доказывает, что достоин ее любви, и тем самым скрепляет союз двух любящих благородных сердец для жизни земной и загробной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45