Это
потустороннее есть, во-первых, абстрактный момент небытия определенного
количества; последнее разлагается в себе самом; таким образом оно
соотносится со своим потусторонним как со своей бесконечностью в
соответствии с качественным моментом противоположности. Но, во-вторых,
определенное количество находится в непрерывной связи с этим потусторонним;
определенное количество и состоит именно в том, что оно есть иное самого
себя, что оно внешне самому себе; стало быть, это внешнее так же не есть
иное, как и определенное количество; потустороннее или бесконечное,
следовательно, само есть определенное
количество. Так потустороннее возвращено из своего бегства, и бесконечное
достигнуто. Но так как это потустороннее, ставшее [теперь] посюсторонним,
есть опять-таки определенное количество, то [здесь] в свою очередь положена
лишь новая граница; граница эта как определенное количество снова убегает от
себя самой, выходит как таковое за свои пределы и отталкивается от самой
себя в свое небытие, в свое потустороннее, которое в той же мере постоянно
становится определенным количеством, в какой и последнее отталкивается от
самого себя, чтобы стать потусторонним.
Непрерывный переход определенного количества в свое иное приводит к
соединению обоих в таких терминах, как бесконечно большое или бесконечно
малое. Так как в обоих еще имеется определение определенного количества, то
они остаются изменчивыми и, стало быть, не достигается та абсолютная
определенность, которая была бы некоторым для-себя-бытием. Это
вовне-себя-бытие определения положено в двояком бесконечном, которое
противоположно себе в соответствии с "больше" и "меньше", положено в
бесконечно большом и бесконечно малом. В каждом из них, взятом само по себе,
определенное количество сохраняется в постоянной противоположности своему
потустороннему. Как бы ни увеличивали то, что обладает величиной, оно [в
бесконечном] сжимается до незначительности. Поскольку оно соотносится с
бесконечным как со своим небытием, то противоположность качественна;
увеличенное определенное количество поэтому ничего не отвоевало от
бесконечного; последнее, как и раньше, есть его небытие. Иначе говоря,
увеличение определенного количества не есть приближение к бесконечному; ибо
различие между определенным количеством и его бесконечностью имеет по своему
существу также и тот момент, что оно не количественное различие. Бесконечно
большое есть лишь более сжатое выражение противоречия: оно должно быть
чем-то большим, т. е. определенным количеством, и бесконечным, т. е. не
должно быть определенным количеством. - И точно так же бесконечно малое есть
как малое определенное количество и остается поэтому абсолютно, т. е.
качественно, слишком большим для бесконечного и противоположного ему. В
обоих сохраняется противоречие бесконечного прогресса, который якобы нашел в
них свое завершение.
Эту бесконечность, которую упорно определяют как потустороннее конечного,
следует назвать дурной количественной бесконечностью. Подобно качественной
дурной бесконечности она есть постоянный переход от одного члена
сохраняющегося противоречия к другому и обратно, от границы к ее небытию и
от небытия снова к ней же, к границе. В количественном прогрессе то, к чему
совершается переход, есть, правда, не абстрактно иное вообще, а определенное
количество, положенное как разное; однако оно также остается противоположным
своему отрицанию. Вот почему этот прогресс равным образом есть не
продолжение и продвижение, а повторение одного и того же, полагание, снятие,
и снова полагание и снова снятие. Это-бессилие отрицания, к которому через
само снятие отрицания снова возвращается как непрерывное то, что им было
снято. Здесь два определения так связаны между собой, что они совершенно
убегают друг от друга;
и, убегая друг от друга, они не могут отделиться друг от друга, а
остаются связанными в своем взаимном убегании.
Примечание 1
[Высокое мнение о бесконечном прогрессе]
Дурная бесконечность главным образом в форме прогресса количественного в
бесконечном - этого постоянного перехода границы, который есть бессилие
снять ее и постоянное возвращение в нее, - обычно считается чем-то
возвышенным и некоторого рода служением Богу, равно как и в философии такой
прогресс рассматривался как нечто последнее. Этот прогресс не раз служил
поводом для триад, которыми восхищались как возвышенными произведениями. Но
на самом деле эта модная возвышенность возвеличивает не самый предмет,
который скорее ускользает, а только субъект, поглощающий в себя столь
большие количества. Скудость этого остающегося субъективным восхождения по
количественной лестнице сама себя обличает, признавая, что в своем тщетном
труде оно не приближается к бесконечной цели, для достижения которой нужно,
разумеется, взяться за дело совершенно иначе.
В приводимых нами ниже такого рода тирадах выражено в то же время и то,
во что переходит и чем заканчивается такого рода восхождение. Кант,
например, приводит как нечто возвышенное следующее (Кг. d. prakt. V. Schl.).
"Когда субъект в мысли возвышается над тем местом, которое он занимает в
чувственном мире, и в необозримую даль расширяет связь со звездами и еще
более далекими звездами, с мирами и еще более далекими мирами, с системами и
еще более отдаленными системами, да и, кроме того, в безграничном времени их
периодического движения, их начала и продолжительности, то представление не
выдерживает этого движения в неизмеримую даль, где за самым отдаленным миром
все еще есть более отдаленный, где прошлое, как бы далеко назад мы ни
проследили его, все еще имеет более отдаленное прошлое, а будущее, как бы
далеко мы его ни проследили вперед, все еще имеет впереди себя другое
будущее; мысль не выдерживает этого представления о неизмеримом, подобно
тому как кончается падением или головокружением сон, когда человеку снится,
что он совершает длинный путь, идет все дальше и дальше, необозримо дальше,
и не видать конца" .
Это описание помимо того, что оно дает сжатое и вместе с тем богатое
изображение содержания возвышения, вызываемого количественным бесконечным
прогрессом, заслуживает похвалы особенно за ту правдивость, с которой оно
указывает, чем кончается это возвышение: мысль изнемогает, и в итоге -
падение и головокружение. Приводит же мысль к изнеможению, вызывает ее
падение и головокружение не что иное, как скука от повторения, которое
заставляет границу исчезать и снова появляться и снова исчезать, и так
всегда одно из-за другого и одно в другом, в потустороннем - посюстороннее,
в посюстороннем - потустороннее, постоянно возникать и исчезать, вызывая
лишь чувство бессилия этого бесконечного или этого долженствования, которое
хочет и не может справиться с конечным.
Описание вечности у Галлера, которое Кант назвал страшным, обычно
вызывает особое восхищение, но часто как раз не за то, в чем состоит
подлинная ценность описания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281
потустороннее есть, во-первых, абстрактный момент небытия определенного
количества; последнее разлагается в себе самом; таким образом оно
соотносится со своим потусторонним как со своей бесконечностью в
соответствии с качественным моментом противоположности. Но, во-вторых,
определенное количество находится в непрерывной связи с этим потусторонним;
определенное количество и состоит именно в том, что оно есть иное самого
себя, что оно внешне самому себе; стало быть, это внешнее так же не есть
иное, как и определенное количество; потустороннее или бесконечное,
следовательно, само есть определенное
количество. Так потустороннее возвращено из своего бегства, и бесконечное
достигнуто. Но так как это потустороннее, ставшее [теперь] посюсторонним,
есть опять-таки определенное количество, то [здесь] в свою очередь положена
лишь новая граница; граница эта как определенное количество снова убегает от
себя самой, выходит как таковое за свои пределы и отталкивается от самой
себя в свое небытие, в свое потустороннее, которое в той же мере постоянно
становится определенным количеством, в какой и последнее отталкивается от
самого себя, чтобы стать потусторонним.
Непрерывный переход определенного количества в свое иное приводит к
соединению обоих в таких терминах, как бесконечно большое или бесконечно
малое. Так как в обоих еще имеется определение определенного количества, то
они остаются изменчивыми и, стало быть, не достигается та абсолютная
определенность, которая была бы некоторым для-себя-бытием. Это
вовне-себя-бытие определения положено в двояком бесконечном, которое
противоположно себе в соответствии с "больше" и "меньше", положено в
бесконечно большом и бесконечно малом. В каждом из них, взятом само по себе,
определенное количество сохраняется в постоянной противоположности своему
потустороннему. Как бы ни увеличивали то, что обладает величиной, оно [в
бесконечном] сжимается до незначительности. Поскольку оно соотносится с
бесконечным как со своим небытием, то противоположность качественна;
увеличенное определенное количество поэтому ничего не отвоевало от
бесконечного; последнее, как и раньше, есть его небытие. Иначе говоря,
увеличение определенного количества не есть приближение к бесконечному; ибо
различие между определенным количеством и его бесконечностью имеет по своему
существу также и тот момент, что оно не количественное различие. Бесконечно
большое есть лишь более сжатое выражение противоречия: оно должно быть
чем-то большим, т. е. определенным количеством, и бесконечным, т. е. не
должно быть определенным количеством. - И точно так же бесконечно малое есть
как малое определенное количество и остается поэтому абсолютно, т. е.
качественно, слишком большим для бесконечного и противоположного ему. В
обоих сохраняется противоречие бесконечного прогресса, который якобы нашел в
них свое завершение.
Эту бесконечность, которую упорно определяют как потустороннее конечного,
следует назвать дурной количественной бесконечностью. Подобно качественной
дурной бесконечности она есть постоянный переход от одного члена
сохраняющегося противоречия к другому и обратно, от границы к ее небытию и
от небытия снова к ней же, к границе. В количественном прогрессе то, к чему
совершается переход, есть, правда, не абстрактно иное вообще, а определенное
количество, положенное как разное; однако оно также остается противоположным
своему отрицанию. Вот почему этот прогресс равным образом есть не
продолжение и продвижение, а повторение одного и того же, полагание, снятие,
и снова полагание и снова снятие. Это-бессилие отрицания, к которому через
само снятие отрицания снова возвращается как непрерывное то, что им было
снято. Здесь два определения так связаны между собой, что они совершенно
убегают друг от друга;
и, убегая друг от друга, они не могут отделиться друг от друга, а
остаются связанными в своем взаимном убегании.
Примечание 1
[Высокое мнение о бесконечном прогрессе]
Дурная бесконечность главным образом в форме прогресса количественного в
бесконечном - этого постоянного перехода границы, который есть бессилие
снять ее и постоянное возвращение в нее, - обычно считается чем-то
возвышенным и некоторого рода служением Богу, равно как и в философии такой
прогресс рассматривался как нечто последнее. Этот прогресс не раз служил
поводом для триад, которыми восхищались как возвышенными произведениями. Но
на самом деле эта модная возвышенность возвеличивает не самый предмет,
который скорее ускользает, а только субъект, поглощающий в себя столь
большие количества. Скудость этого остающегося субъективным восхождения по
количественной лестнице сама себя обличает, признавая, что в своем тщетном
труде оно не приближается к бесконечной цели, для достижения которой нужно,
разумеется, взяться за дело совершенно иначе.
В приводимых нами ниже такого рода тирадах выражено в то же время и то,
во что переходит и чем заканчивается такого рода восхождение. Кант,
например, приводит как нечто возвышенное следующее (Кг. d. prakt. V. Schl.).
"Когда субъект в мысли возвышается над тем местом, которое он занимает в
чувственном мире, и в необозримую даль расширяет связь со звездами и еще
более далекими звездами, с мирами и еще более далекими мирами, с системами и
еще более отдаленными системами, да и, кроме того, в безграничном времени их
периодического движения, их начала и продолжительности, то представление не
выдерживает этого движения в неизмеримую даль, где за самым отдаленным миром
все еще есть более отдаленный, где прошлое, как бы далеко назад мы ни
проследили его, все еще имеет более отдаленное прошлое, а будущее, как бы
далеко мы его ни проследили вперед, все еще имеет впереди себя другое
будущее; мысль не выдерживает этого представления о неизмеримом, подобно
тому как кончается падением или головокружением сон, когда человеку снится,
что он совершает длинный путь, идет все дальше и дальше, необозримо дальше,
и не видать конца" .
Это описание помимо того, что оно дает сжатое и вместе с тем богатое
изображение содержания возвышения, вызываемого количественным бесконечным
прогрессом, заслуживает похвалы особенно за ту правдивость, с которой оно
указывает, чем кончается это возвышение: мысль изнемогает, и в итоге -
падение и головокружение. Приводит же мысль к изнеможению, вызывает ее
падение и головокружение не что иное, как скука от повторения, которое
заставляет границу исчезать и снова появляться и снова исчезать, и так
всегда одно из-за другого и одно в другом, в потустороннем - посюстороннее,
в посюстороннем - потустороннее, постоянно возникать и исчезать, вызывая
лишь чувство бессилия этого бесконечного или этого долженствования, которое
хочет и не может справиться с конечным.
Описание вечности у Галлера, которое Кант назвал страшным, обычно
вызывает особое восхищение, но часто как раз не за то, в чем состоит
подлинная ценность описания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281