Впрочем, сказано: мягок ковер из перьев попугая, да пахнет потом плетельщика! Был у Чоллы недостаток, и не один. Провидение, наделив ее многим, столь же многого не дало, как бы решив соблюсти гармонию меж хорошим и дурным, теплым и холодным, гладким и шероховатым. И потому прелесть ее умерялась высокомерием, ум – неженским упрямством, а несомненная отвага – властолюбием и гордыней. Чолла Чантар была красивей Вианны, и в жилах ее струилась светлая кровь богов, но кто назвал бы ее чакчан? Ночным цветком, вечерней усладой? Мягким шелком, расстеленным на ложе любви? Нет, не чакчан, а прекрасная хищная кошка, не цветок, но чаша из твердого камня, не тонкий нежный шелк, но плотная ткань, расшитая золотой нитью… Она была властительницей, дочерью владык, и никогда о том не забывала.
И все-таки она влекла Дженнака. Душа его, пережившая боль утраты, стремилась исцелиться новой любовью; почти неосознанно он тянулся к Чолле в поисках ласки и тепла, но ждал его лишь холод – холод горных вершин, величественных и прекрасных, но одетых вековечным льдом. Временами он ненавидел ее, временами же казалось, что нежные взгляды и слова могут растопить сей арсоланский ледник, обратив холод в жар, застывший лед в бурную реку. Но чаще они с Чоллой вели поединок, подобный сражению дрессировщика с хищным, упрямым и непокорным зверем, отловленным в тайонельских лесах или на берегах Отца Вод.
Но кто был зверем и кто – дрессировщиком?
Дженнак размышлял об этом, стоя на пороге хогана Чоллы.
Еще он вспоминал охватившее его изумление, когда все пять кейтабских кораблей сошлись в просторной гавани Ро’Кавары. Он надеялся увидеть на борту «Сирима» одного из братьев Чоллы или дальнего ее родича из Арсоланского Очага, знатного воина, достойного разделить с ним власть и ответственность. Но Че Чантар прислал девушку, будто других потомков, крепких мужчин, у него не нашлось, будто все они разом скончались от горной лихорадки, пали в боях с дикарями РРарды либо сгинули в загадочной стране Чанко. Дженнак усматривал в том определенный умысел, и разгадать его было несложно – без вещих снов, видений и божественных подсказок.
Его хотели свести с Чоллой, с будущей его супругой! Будущей матерью его сыновей, отпрысков чистой крови, владык Дома Одисса… Его ждал почетный брак, надежный союз, ибо родниться нужно с тем, кто дальше, а не ближе, с кем не будешь вести спор за пограничные земли, не скрестишь клинок в бою, у кого не отнимешь город, рудные копи или поля маиса.
Но важно ли это? – думал Дженнак. Думал тогда, и Ро’Каваре, и думал потом, во все дни пути, соразмеряя убыток и прибыль, почет и бесчестье. Ибо бесчестным казалось ему делить ложе с женщиной, чье сердце не пробудилось и не раскрылось ему, как открывается цветок навстречу солнечным лучам; с женщиной, во всем не похожей на Вианну, милую чакчан. Но Чолла Чантар таких сомнений, видно, не испытывала; и, еще не оттаяв, не разделив с Дженнаком ни горя, ни радости, ни ложа любви, уже взялась за него крепкой рукой.
Ступив в хоган прекрасной Дочери Солнца и задвинув полотняные створки, он обменялся с ней приветствиями и сел на низкий табурет у невысокого круглого столика. Арсоланцы сидели не так, как было принято в Одиссаре, – на пятках, и не так, как на Островах, – скрестив ноги; вместо ковров и подушек имелись у них подставки из дерева, очень жесткие и неудобные, по мнению Дженнака. И трапезовали они на свой манер – не на циновках, как полагалось бы воспитанным людям, а помещая блюда на столах, совсем близко к носу, отчего все запахи перемешивались и было непонятно, что же ты ешь – то ли тыкву с медом, то ли мед с перцем, то ли перец с тыквой. Словом, не разобрать, где тут горькие земляные плоды, а где – сладкие! Дженнак охотней уселся бы в привычной позе на белый ковер, поставив блюдо на колени, но вряд ли это понравилось бы Чолле.
Ее служанки, Шо Чан и Сия Чан, две гибкие девушки лет шестнадцати, уже разогрели над жаровней поднос с лепешками и теперь занимались приготовлением обжигающего напитка из листьев коки и горных трав. Шо Чан придерживала серебряный котелок с длинной ручкой, а Сия Чан горстями отмеряла в него бурую смесь из полотняного мешочка. Что касается Чоллы, то она, как и положено хозяйке, не спускала глаз с прислужниц.
Наконец травы и листья были засыпаны в должной пропорции, и Чолла повернулась к гостю. Глаза ее мерцали, как два изумруда, в колеблющемся над жаровней огне, губы чуть приоткрылись, напомнив Дженнаку бутон еще не распустившегося Цветка Сагамора, пурпурного, как вечерняя заря. До чего ж хороша, подумал он, принюхиваясь к яствам на столе.
– Ты снова одет неподобающим образом, мой господин! – Хрустальный голос Чоллы нарушил тишину. Она произносила одиссарские слова почти без акцента, с той свободой, какая свойственна человеку, с детства изучавшему чужую речь. И так же легко она могла перейти на кейтаб, атлийский или наречие майя, древний священный язык Чилам Баль. Но сейчас она пожелала говорить на одиссарском. И повторила: – Одежда твоя подобает дикарю, а не светлорожденному наследнику Одиссара. И от тебя пахнет вином!
Дженнак покосился на свою грудь и голые колени. Одеяние его и правда могло показаться скудным: синяя повязка вокруг бедер с вышитым алым соколом, знаком Одиссарского Удела, и жемчужные браслеты на запястьях, дар ОКаймора. Но в наготе этой не было ничего постыдного; на плечах перекатывались мощные мышцы, выпуклая грудь блестела, словно окованный бронзой доспех, живот был плоским, а голени – длинными, сильными и прямыми.
Будто не расслышав замечание насчет вина, он подмигнул Чолле:
– Во-первых, не называй меня наследником и господином, прекрасная морская дева; меж друзьями не место титулам. А во-вторых, на тебе слишком много одежд. Боги же, как сказано в Книге Тайн, предпочитают равновесие.
Но Чолла не хуже него разбиралась в текстах Чилам Баль.
– Во-первых, не называй меня морской девой, ведь я не дикарка с Островов. В моей стране я – тари! Тари кецаль хагани, госпожа Покоев Кецаля! А во-вторых, в Книге Тайн говорится: что есть разум? Свет минувшего в кристалле будущих свершений. И что есть плоть? Драгоценное вместилище разума… А всякой драгоценности нужна оправа. Достойная владыки!
Дженнак стукнул себя кулаком по груди:
– Эта оправа меня вполне устраивает.
– Неярок свет, дал трещину кристалл, и нет величия в будущих свершеньях, – с язвительной улыбкой продекламировала Чолла. – Скажи, может ли великий вождь бегать полуголым? В своем ли он разуме, являясь людям в непристойной тряпке? В этом шилаке без единого шва?
– Ты была бы в нем похожа на мотылька с голубыми крыльями, – с простодушной улыбкой заявил Дженнак. – А швы… К чему швы? Они лишь мешают лицезреть красоту. Твою красоту, моя морская дева.
– Тари!
Шо Чан и Сия Чан фыркнули, и Чолла бросила на девушек строгий взгляд. Гость тоже покосился в их сторону, соображая, что уж эти две красотки с радостью завернулись бы в шилак вместо своих длинных полотняных туник. Ибо какой же гусенице не хочется стать бабочкой?
Напиток в серебряном котелке вскипел, и теперь Шо Чан приподняла сосуд над жаровней, а Сия Чан принялась перемешивать и взбивать бурлящую жидкость тростниковым венчиком. Обе девушки стояли сейчас на коленях, подобные фигуркам из белого фаянса;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126