Плюнув в ладонь, он небрежно размазал кровь и произнес:
– Вот стрел у нас хватит, светлый господин. Кончатся свои, так вонючки подбросят… Хвала Одиссу, этого добра у них полные возы! Значит, мы можем сидеть за валами и стрелять. В точности как велел твой брат, доблестный наком Джиллор.
Дженнак коснулся своей закованной в панцирь груди, дунул на пальцы.
– Во имя Шестерых, Аскара! Ты – настоящий воин! Ты не боишься ни врагов, ни ран, ни смерти, и ты любишь войну. Ведь так?
– Да, светлорожденный. Но что же здесь удивительного? Я сесинаба, из рода старого Кайатты… а в Книге Повседневного недаром сказано: коль шесть поколений твоих предков ловили птиц, ты и во сне услышишь шелест крыльев.
Санрат усмехнулся и начал спускаться с вала.
* * *
– Если сражаться бесполезно, торгуйся; если торговля не задалась, отступи; если не можешь отступить, собирай черные перья – так, кажется, говорят кейтабцы? – Квамма сперва оглядел бесконечный тасситский лагерь, потом – заваленный мешками ров, обломки обгоревших лестниц, разбросанные тела с перьями кречета в волосах. – Что ж, перьев тут у нас хватает, хоть не черных, так серых, – мрачно заключил он.
Облизнув пересохшие губы, Дженнак кивнул. С того внезапного штурма, который стоил Фирате четверти ее гарнизона, прошло шесть дней, и были они нелегкими. Как и предсказывал Аскара, колодец не мог обеспечить водой даже уменьшившихся числом защитников, а речка, струившаяся чуть ли не в половине полета стрелы, казалась совершенно недоступной. После заката степняки копошились на ее берегах и у горы, по другую сторону укрепления, пытаясь осторожно прорубить тропу сквозь заросли тоаче; их приходилось отгонять стрелами, и хотя каждую ночь на ядовитых шипах оставалось полсотни трупов, воды в Фирате это не прибавляло. Особенно страдали раненые, которым выдавали шестую часть мерной тыквы в день; здоровым доставалось вдвое меньше.
Тасситы больше не атаковали. Вероятно, им требовалось время, чтобы привести в порядок лестницы, починить щиты и прочее снаряжение, без коего за Фирату пришлось бы рассчитаться слишком дорогой ценой. Два-три раза в день орды всадников, то отанчей, то хиртов, себров или кодаутов, кружили под стенами, пускали огненные стрелы. Возможность пожара становилась все более реальной – колодец обмелел, и драгоценной воды не хватало, чтобы смачивать прикрывавшие изгородь кожи. Правда, была моча и дерн, которым обложили нижние концы бревен.
Время от времени Дженнак видел вражеского вождя в высоком уборе из перьев, разъезжавшего на пепельно-сером скакуне. К его удивлению, перья были белыми и принадлежали редкостной породе соколов, той же самой, что считалась символом одиссарских владык. Убор, однако, отличался от его собственного и того, который носил отец. В их знаках власти перья были собраны в высокий и плотный султан, крепившийся к серебряному обручу с чеканным солнечным диском или лунным полумесяцем; у тассита же была расшитая кожаная повязка, охватывавшая виски и затылок. Густо натыканные в нее перья походили на огромный хохолок белоснежного попугая из дебрей Р’Рарды.
Как-то раз тасситский полководец, окруженный щитами телохранителей, подъехал ближе, и Дженнак разглядел его обожженное степным солнцем лицо с прямым носом и пухловатыми губами. Цвет глаз различить не удалось, но они будто бы выглядели более светлыми, чем у остальных степняков; впрочем, это уже не имело значения. Какое-то шестое чувство подсказывало Дженнаку, что перед ним человек светлой крови, произошедший от того же божественного корня, что и он сам. Являлись ли они дальними родичами? Безусловно! Никто из жрецов, даже Познавшие Тайну, не ведал о родственных связях меж шестью богами; они могли быть братьями или чужими друг другу, но Вещие Камни о том умалчивали. Однако за полторы тысячи лет кровь Великих Уделов изрядно перемешалась, и Дженнак не сомневался, что теперь его предком можно считать не одного лишь хитроумного бога удачи. Пожалуй, Унгир-Брен, порывшись в древних архивах Храма Записей, сумел бы выяснить, скольких девушек из рода Мейтассы привезли в Серанну, чтобы уложить в постели одиссарских владык… Верным являлось и обратное; а значит, этот светло-рожденный тассит приходился Дженнаку родичем – может быть, в пятом или десятом колене.
Сей факт, однако, не значил ничего или почти ничего. Потомки богов заботились о чистоте крови, ибо она даровала долголетие, но кому нужна долгая жизнь без власти и подобающей ей сетанны? Лучше день прожить ягуаром, чем год – обезьяной… Власть же, как и могущество, богатство, сила, определялась населенными землями, а также контролем за торговлей; и если земель в Эйпонне пока что хватало, то владычество над торговыми путями, особенно проходившими вдоль побережья Ринкаса, уже являлось источником раздора. В спорах за них не имело значения, кто чей родич.
Очнувшись от невеселых мыслей, Дженнак оглядел свой крохотный форт. На трех его валах расположились дежурные группы арбалетчиков; люди выглядели уставшими и мрачными, лица их посерели, губы потрескались. Остальные спали в тени бревенчатых хижин или развлекались игрой в фасит, лениво подбрасывая палочки, но без азартных криков и споров, без веселой перебранки, как половину месяца назад. Вианна, скорее всего, вместе с целителями обихаживала раненых – их насчитывалось человек шестьдесят, и большинство бы выжили, если б не урезанный водный рацион. При сильной потере крови нужно много пить…
Квамма все еще разглядывал наполовину заваленный ров; Грхаб, уперев в землю свой посох, застыл, словно монолитная статуя с лицом, высеченным из темного гранита; Аскара, уставившись немигающим взглядом на солнце, что-то высчитывал, загибая пальцы. По левой его щеке тянулась длинная царапина, нос заострился, и даже костяная рукоять клинка торчала над плечом не так задорно и вызывающе, как прежде.
– Еще десять дней до того, как подойдет господин наш Джиллор… – пробормотал он. – Мы могли бы продержаться… наверняка могли бы, не будь этих пожирателей грязи так много…
– Тысяч пятнадцать, я полагаю, – щека Кваммы дернулась. – А ты, милостивый господин, – тут он повернулся к Дженнаку, – упоминал, что их будет не больше трех.
– Так говорилось на Круге Власти, – Дженнак пожал плечами.
– Говорилось? Кем говорилось?
– Фарассой, моим братом. Он получил донесение… Я думаю, от Иллара, своего лазутчика.
– Странно! Этот Иллар – опытный человек. Клянусь хитроумием Одисса, он знает и прерию, и тасситов! Разве он мог так ошибиться?
Лицо Дженнака окаменело. Теперь, на шестой день после внезапного штурма, мысли его пришли в равновесие, и он мог бы, пожалуй, разрешить недоумения Кваммы. Вряд ли Иллар ошибся; другое дело, что сказал Фарасса… Его одутловатое лицо с насмешливой ухмылкой возникло перед Дженнаком словно знак судьбы, готовой свершиться над Фиратой, над ним самим и всеми его людьми, попавшими в западню. Ибо теперь он ясно сознавал, что очутился в капкане – в настоящем капкане, откуда вытащить его мог только Джиллор. Семьсот бойцов смогли бы отстоять Фирату от трехтысячной орды, но степь извергла такое воинство, с которым не справиться и самому Джиллору!
О чем лучше не поминать при санратах и Грхабе, подумал Дженнак; нельзя, чтобы они лишились последней надежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
– Вот стрел у нас хватит, светлый господин. Кончатся свои, так вонючки подбросят… Хвала Одиссу, этого добра у них полные возы! Значит, мы можем сидеть за валами и стрелять. В точности как велел твой брат, доблестный наком Джиллор.
Дженнак коснулся своей закованной в панцирь груди, дунул на пальцы.
– Во имя Шестерых, Аскара! Ты – настоящий воин! Ты не боишься ни врагов, ни ран, ни смерти, и ты любишь войну. Ведь так?
– Да, светлорожденный. Но что же здесь удивительного? Я сесинаба, из рода старого Кайатты… а в Книге Повседневного недаром сказано: коль шесть поколений твоих предков ловили птиц, ты и во сне услышишь шелест крыльев.
Санрат усмехнулся и начал спускаться с вала.
* * *
– Если сражаться бесполезно, торгуйся; если торговля не задалась, отступи; если не можешь отступить, собирай черные перья – так, кажется, говорят кейтабцы? – Квамма сперва оглядел бесконечный тасситский лагерь, потом – заваленный мешками ров, обломки обгоревших лестниц, разбросанные тела с перьями кречета в волосах. – Что ж, перьев тут у нас хватает, хоть не черных, так серых, – мрачно заключил он.
Облизнув пересохшие губы, Дженнак кивнул. С того внезапного штурма, который стоил Фирате четверти ее гарнизона, прошло шесть дней, и были они нелегкими. Как и предсказывал Аскара, колодец не мог обеспечить водой даже уменьшившихся числом защитников, а речка, струившаяся чуть ли не в половине полета стрелы, казалась совершенно недоступной. После заката степняки копошились на ее берегах и у горы, по другую сторону укрепления, пытаясь осторожно прорубить тропу сквозь заросли тоаче; их приходилось отгонять стрелами, и хотя каждую ночь на ядовитых шипах оставалось полсотни трупов, воды в Фирате это не прибавляло. Особенно страдали раненые, которым выдавали шестую часть мерной тыквы в день; здоровым доставалось вдвое меньше.
Тасситы больше не атаковали. Вероятно, им требовалось время, чтобы привести в порядок лестницы, починить щиты и прочее снаряжение, без коего за Фирату пришлось бы рассчитаться слишком дорогой ценой. Два-три раза в день орды всадников, то отанчей, то хиртов, себров или кодаутов, кружили под стенами, пускали огненные стрелы. Возможность пожара становилась все более реальной – колодец обмелел, и драгоценной воды не хватало, чтобы смачивать прикрывавшие изгородь кожи. Правда, была моча и дерн, которым обложили нижние концы бревен.
Время от времени Дженнак видел вражеского вождя в высоком уборе из перьев, разъезжавшего на пепельно-сером скакуне. К его удивлению, перья были белыми и принадлежали редкостной породе соколов, той же самой, что считалась символом одиссарских владык. Убор, однако, отличался от его собственного и того, который носил отец. В их знаках власти перья были собраны в высокий и плотный султан, крепившийся к серебряному обручу с чеканным солнечным диском или лунным полумесяцем; у тассита же была расшитая кожаная повязка, охватывавшая виски и затылок. Густо натыканные в нее перья походили на огромный хохолок белоснежного попугая из дебрей Р’Рарды.
Как-то раз тасситский полководец, окруженный щитами телохранителей, подъехал ближе, и Дженнак разглядел его обожженное степным солнцем лицо с прямым носом и пухловатыми губами. Цвет глаз различить не удалось, но они будто бы выглядели более светлыми, чем у остальных степняков; впрочем, это уже не имело значения. Какое-то шестое чувство подсказывало Дженнаку, что перед ним человек светлой крови, произошедший от того же божественного корня, что и он сам. Являлись ли они дальними родичами? Безусловно! Никто из жрецов, даже Познавшие Тайну, не ведал о родственных связях меж шестью богами; они могли быть братьями или чужими друг другу, но Вещие Камни о том умалчивали. Однако за полторы тысячи лет кровь Великих Уделов изрядно перемешалась, и Дженнак не сомневался, что теперь его предком можно считать не одного лишь хитроумного бога удачи. Пожалуй, Унгир-Брен, порывшись в древних архивах Храма Записей, сумел бы выяснить, скольких девушек из рода Мейтассы привезли в Серанну, чтобы уложить в постели одиссарских владык… Верным являлось и обратное; а значит, этот светло-рожденный тассит приходился Дженнаку родичем – может быть, в пятом или десятом колене.
Сей факт, однако, не значил ничего или почти ничего. Потомки богов заботились о чистоте крови, ибо она даровала долголетие, но кому нужна долгая жизнь без власти и подобающей ей сетанны? Лучше день прожить ягуаром, чем год – обезьяной… Власть же, как и могущество, богатство, сила, определялась населенными землями, а также контролем за торговлей; и если земель в Эйпонне пока что хватало, то владычество над торговыми путями, особенно проходившими вдоль побережья Ринкаса, уже являлось источником раздора. В спорах за них не имело значения, кто чей родич.
Очнувшись от невеселых мыслей, Дженнак оглядел свой крохотный форт. На трех его валах расположились дежурные группы арбалетчиков; люди выглядели уставшими и мрачными, лица их посерели, губы потрескались. Остальные спали в тени бревенчатых хижин или развлекались игрой в фасит, лениво подбрасывая палочки, но без азартных криков и споров, без веселой перебранки, как половину месяца назад. Вианна, скорее всего, вместе с целителями обихаживала раненых – их насчитывалось человек шестьдесят, и большинство бы выжили, если б не урезанный водный рацион. При сильной потере крови нужно много пить…
Квамма все еще разглядывал наполовину заваленный ров; Грхаб, уперев в землю свой посох, застыл, словно монолитная статуя с лицом, высеченным из темного гранита; Аскара, уставившись немигающим взглядом на солнце, что-то высчитывал, загибая пальцы. По левой его щеке тянулась длинная царапина, нос заострился, и даже костяная рукоять клинка торчала над плечом не так задорно и вызывающе, как прежде.
– Еще десять дней до того, как подойдет господин наш Джиллор… – пробормотал он. – Мы могли бы продержаться… наверняка могли бы, не будь этих пожирателей грязи так много…
– Тысяч пятнадцать, я полагаю, – щека Кваммы дернулась. – А ты, милостивый господин, – тут он повернулся к Дженнаку, – упоминал, что их будет не больше трех.
– Так говорилось на Круге Власти, – Дженнак пожал плечами.
– Говорилось? Кем говорилось?
– Фарассой, моим братом. Он получил донесение… Я думаю, от Иллара, своего лазутчика.
– Странно! Этот Иллар – опытный человек. Клянусь хитроумием Одисса, он знает и прерию, и тасситов! Разве он мог так ошибиться?
Лицо Дженнака окаменело. Теперь, на шестой день после внезапного штурма, мысли его пришли в равновесие, и он мог бы, пожалуй, разрешить недоумения Кваммы. Вряд ли Иллар ошибся; другое дело, что сказал Фарасса… Его одутловатое лицо с насмешливой ухмылкой возникло перед Дженнаком словно знак судьбы, готовой свершиться над Фиратой, над ним самим и всеми его людьми, попавшими в западню. Ибо теперь он ясно сознавал, что очутился в капкане – в настоящем капкане, откуда вытащить его мог только Джиллор. Семьсот бойцов смогли бы отстоять Фирату от трехтысячной орды, но степь извергла такое воинство, с которым не справиться и самому Джиллору!
О чем лучше не поминать при санратах и Грхабе, подумал Дженнак; нельзя, чтобы они лишились последней надежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126