Но что делать, что же делать? Он потер висок, ощутив под пальцами пульсирующую жилку; прижав ее, он подождал, пока не успокоится сердце. Голова должна быть холодной… Неплохой совет, и лучшего Грхаб дать не мог – в конце концов, учитель был всего лишь воином, а не накомом.
А Квамма, санрат? Что он там сказал? Если сражаться бесполезно – торгуйся, иначе – отступи или умри… Губы Дженнака невесело скривились. Он не мог отступить – тасситские всадники догнали бы его отряд через половину кольца времени. И он не мог бежать с Виа и Грхабом, бросив своих людей на пороге Чак Мооль! Его честь, его сетанна наследника была бы погублена – и навсегда! Быть может, этого и добивался хитроумный Фарасса?
Отступи или умри… Но он не хотел умирать! И, отойдя на несколько шагов, Дженнак воззвал к Одиссу: вразуми, Ахау! Как многие люди Эйпонны, исповедававшие кинара, учение Шестерых, читавшие Чилам Баль и слушавшие наставления жрецов, он догадывался, что обращаться с просьбами к богам нелепо и бесполезно, ибо воля Кино Раа, включая и самого Провидца Мейтассу, лишь отражала веления Судьбы. Боги существовали не для того, чтобы молить их о чем-то – кроме, быть может, милости к умершим; с богами человек держал совет, и само их существование – мудрых и сильных! – дарило смертному уверенность, укрепляло и поддерживало на крутых тропах жизни. Аххаль Унгир-Брен говорил, что боги обитают не только в Чак Мооль, но и в человеческом сердце, и в человеческом разуме; быть может, они всего лишь олицетворяли совесть, мудрость, терпение, стойкость и любовь?
Этого Дженнак не знал, но помнил, что богам угодны песнопения. И, не меняя позы, прислушиваясь к себе самому, он затянул гимн без слов, подражая шуму леса, колеблемого ветрами, журчанью ручья, птичьему крику, рокоту прибоя, плеску волн. Он пел едва слышно, но звуки, издаваемые им, возвращались, будто бы отраженные эхом; Одисс со своими собратьями что-то нашептывал ему, подсказывал некую мысль, еще неясную, но спасительную. Сообразив это, Дженнак вознес безмолвную хвалу Шестерым и вышел из транса.
Квамма и Аскара о чем-то спорили. Прислушавшись, он сообразил, что речь идет об Илларе-ро, лазутчике: Квамма предлагал закопать его в землю по шею, Аскаре казалось более разумным распять Иллара на стене барака, как поступали в лесных поселках с ягуарами-людоедами и всякой хищной тварью, воровавшей скот. Впрочем, санраты всего лишь отводили душу– без кивка наследника никто не рискнул бы прикончить одного из людей Фарассы. Но поводов для такого повеления не имелось. Кто докажет вину шпиона? И кто возьмется утверждать, что глава Очага Барабанщиков скрыл от Джиллора нечто важное? Действительно, всадников в степи что звезд на небе… Разве можно их счесть? И, в конце концов, в день первой атаки на Фирату хиртов было меньше трех тысяч…
Позорное бегство или смерть! Или одно, или другое! Мысль эта вновь молотом застучала в голове, и Дженнак не сразу сообразил, что же подсказывает ему Ахау, Одисс-прародитель. Была ведь и третья возможность – та, что заключалась в словах Кваммы. Слова эти произнес санрат-хашинда, но речение принадлежало кейтабцам, а в их премудростях всегда упоминались либо корабли, либо торговля. Торговля! Если сражаться бесполезно, торгуйся… Торгуйся, благородный наследник Одисса! Торгуйся и хитри, ибо с каждым выигранным днем брат Джиллор подходит все ближе и ближе. Быть может, он уже преодолел стремнины Отца Вод…
Дженнак повернулся к своим санратам, все еще изобретавшим казни для лазутчика Иллар-ро. Некоторое время он не без интереса следил за их спором, невольно поражаясь людской фантазии, потом с решимостью произнес:
– Хватит! Когда обезьяна спорит с попугаем, оба они достаются на обед ягуару! Ты, Квамма, вспомни, что говорил сам в День Ясеня, когда появился этот шилукчу. Ты сказал воистину мудрые слова: если бы мы и узнали, сколько тасситов бродит в степи, это не прибавило бы нам ни единого копья! Пусть будет, что будет… Все в руках Шестерых!
– Да свершится их воля! – дружно ответили санраты, и даже сумрачный Грхаб беззвучно шевельнул губами.
– Пусть свершится, – кивнул Дженнак. – Но не надо забывать, что боги помогают тем, кто не ленится шевелить мозгами.
Санраты уставились на него, словно на сочный плод ананасного дерева. Наконец Квамма нерешительно пробормотал:
– Должны ли мы понимать так, милостивый господин, что ты придумал нечто? Некую хитрость, что выведет нас из тени Коатля на свет Арсолана?
– Разумеется. – Он произнес это с уверенностью, которой не испытывал на самом деле. – Разумеется, Квамма. Мы вступим в переговоры.
Отблеск надежды на лицах санратов погас.
– Пожиратели грязи понимают лишь язык стрелы да копья, – буркнул Аскара. – Какие могут быть с ними переговоры?
– С ними – никаких, – подтвердил Дженнак. – Я потолкую с их вождем, с тем, кто носит перья белого сокола. Он человек светлой крови.
– О! – Брови Аскары изогнулись, точно два тасситских лука. – То-то мне показалось, что кожа у него посветлее, чем у остальных дерьмодавов… Конечно, двое светлорожденных могут потолковать! Нас бы он и слушать не стал.
– Не стал, – мрачно ухмыльнулся Квамма. – Ну и что? Толкуй хоть до месяца Ветров, это дела не изменит! Всякому ясно, что мы по самые брови сидим в бычьей заднице!
– Вот тут ты не прав, Квамма, – заметил Дженнак. – Нам не надо толковать до месяца Ветров, ибо брат мой Джиллор доберется до Фираты гораздо раньше. – Он заметил одобрительную улыбку, скользнувшую по лицу Грхаба, и приободрился. – Попробуем выиграть время и вступим в переговоры за день до новой атаки. Вы, Квамма и Аскара, вы оба опытные воины. Так скажите, когда ее ждать?
Санраты переглянулись, потом в сотый раз оглядели тасситский стан, широким полумесяцем раскинувшийся в степи. Оттуда доносился надсадный рев быков, грохот и стук; десятки повозок, уминая огромными колесами трапы, подвозили неошкуренные древесные стволы с ближайши холмов. Можно было поставить птичье перо против серебряного чейни, что у пожирателей грязи скоро будет по две лестницы на каждого защитника Фираты.
– Пожалуй, завтра они еще будут рубить деревья, а не наши головы… и в День Орла тоже… – Квамма покосился на Аскару. – Как ты считаешь, шелудивый койот?
– Ты прав, толстый керравао. Ударят в День Сокола или в День Попугая… Куда им спешить? Про войско накома Джиллора они не знают, зато догадываются, что у нас мало воды. Один жалкий колодец на пять сотен здоровых и полсотни раненых! Ясно, лучше подождать, пока мы не ослабеем от жажды, пока не будут готовы лестницы, и помосты, пока боги не отступятся от нас.
– Чтоб Сеннам завел тебя во тьму! – Квамма с возмущением сплюнул. – Разве боги могут от нас отступиться?Они всегда на стороне правых! В Книге Повседневного сказано: тот, кто обороняет свой очаг, подобен благородному соколу, нападающий же…
Дженнак оставил их препираться у частокола и спуститься вниз. Ему внезапно захотелось взглянуть на Вианну, убедиться, что с ней все в порядке, что она по-прежнему хлопочет в хогане раненых. Темные подозрения Грхаба были здесь ни при чем; он не верил, что кто-то из воинов может причинить вред женщине наследника. Он просто хотел ее видеть.
И мысли о ней были куда приятнее дум о предстоящей встрече с потомком Мейтассы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
А Квамма, санрат? Что он там сказал? Если сражаться бесполезно – торгуйся, иначе – отступи или умри… Губы Дженнака невесело скривились. Он не мог отступить – тасситские всадники догнали бы его отряд через половину кольца времени. И он не мог бежать с Виа и Грхабом, бросив своих людей на пороге Чак Мооль! Его честь, его сетанна наследника была бы погублена – и навсегда! Быть может, этого и добивался хитроумный Фарасса?
Отступи или умри… Но он не хотел умирать! И, отойдя на несколько шагов, Дженнак воззвал к Одиссу: вразуми, Ахау! Как многие люди Эйпонны, исповедававшие кинара, учение Шестерых, читавшие Чилам Баль и слушавшие наставления жрецов, он догадывался, что обращаться с просьбами к богам нелепо и бесполезно, ибо воля Кино Раа, включая и самого Провидца Мейтассу, лишь отражала веления Судьбы. Боги существовали не для того, чтобы молить их о чем-то – кроме, быть может, милости к умершим; с богами человек держал совет, и само их существование – мудрых и сильных! – дарило смертному уверенность, укрепляло и поддерживало на крутых тропах жизни. Аххаль Унгир-Брен говорил, что боги обитают не только в Чак Мооль, но и в человеческом сердце, и в человеческом разуме; быть может, они всего лишь олицетворяли совесть, мудрость, терпение, стойкость и любовь?
Этого Дженнак не знал, но помнил, что богам угодны песнопения. И, не меняя позы, прислушиваясь к себе самому, он затянул гимн без слов, подражая шуму леса, колеблемого ветрами, журчанью ручья, птичьему крику, рокоту прибоя, плеску волн. Он пел едва слышно, но звуки, издаваемые им, возвращались, будто бы отраженные эхом; Одисс со своими собратьями что-то нашептывал ему, подсказывал некую мысль, еще неясную, но спасительную. Сообразив это, Дженнак вознес безмолвную хвалу Шестерым и вышел из транса.
Квамма и Аскара о чем-то спорили. Прислушавшись, он сообразил, что речь идет об Илларе-ро, лазутчике: Квамма предлагал закопать его в землю по шею, Аскаре казалось более разумным распять Иллара на стене барака, как поступали в лесных поселках с ягуарами-людоедами и всякой хищной тварью, воровавшей скот. Впрочем, санраты всего лишь отводили душу– без кивка наследника никто не рискнул бы прикончить одного из людей Фарассы. Но поводов для такого повеления не имелось. Кто докажет вину шпиона? И кто возьмется утверждать, что глава Очага Барабанщиков скрыл от Джиллора нечто важное? Действительно, всадников в степи что звезд на небе… Разве можно их счесть? И, в конце концов, в день первой атаки на Фирату хиртов было меньше трех тысяч…
Позорное бегство или смерть! Или одно, или другое! Мысль эта вновь молотом застучала в голове, и Дженнак не сразу сообразил, что же подсказывает ему Ахау, Одисс-прародитель. Была ведь и третья возможность – та, что заключалась в словах Кваммы. Слова эти произнес санрат-хашинда, но речение принадлежало кейтабцам, а в их премудростях всегда упоминались либо корабли, либо торговля. Торговля! Если сражаться бесполезно, торгуйся… Торгуйся, благородный наследник Одисса! Торгуйся и хитри, ибо с каждым выигранным днем брат Джиллор подходит все ближе и ближе. Быть может, он уже преодолел стремнины Отца Вод…
Дженнак повернулся к своим санратам, все еще изобретавшим казни для лазутчика Иллар-ро. Некоторое время он не без интереса следил за их спором, невольно поражаясь людской фантазии, потом с решимостью произнес:
– Хватит! Когда обезьяна спорит с попугаем, оба они достаются на обед ягуару! Ты, Квамма, вспомни, что говорил сам в День Ясеня, когда появился этот шилукчу. Ты сказал воистину мудрые слова: если бы мы и узнали, сколько тасситов бродит в степи, это не прибавило бы нам ни единого копья! Пусть будет, что будет… Все в руках Шестерых!
– Да свершится их воля! – дружно ответили санраты, и даже сумрачный Грхаб беззвучно шевельнул губами.
– Пусть свершится, – кивнул Дженнак. – Но не надо забывать, что боги помогают тем, кто не ленится шевелить мозгами.
Санраты уставились на него, словно на сочный плод ананасного дерева. Наконец Квамма нерешительно пробормотал:
– Должны ли мы понимать так, милостивый господин, что ты придумал нечто? Некую хитрость, что выведет нас из тени Коатля на свет Арсолана?
– Разумеется. – Он произнес это с уверенностью, которой не испытывал на самом деле. – Разумеется, Квамма. Мы вступим в переговоры.
Отблеск надежды на лицах санратов погас.
– Пожиратели грязи понимают лишь язык стрелы да копья, – буркнул Аскара. – Какие могут быть с ними переговоры?
– С ними – никаких, – подтвердил Дженнак. – Я потолкую с их вождем, с тем, кто носит перья белого сокола. Он человек светлой крови.
– О! – Брови Аскары изогнулись, точно два тасситских лука. – То-то мне показалось, что кожа у него посветлее, чем у остальных дерьмодавов… Конечно, двое светлорожденных могут потолковать! Нас бы он и слушать не стал.
– Не стал, – мрачно ухмыльнулся Квамма. – Ну и что? Толкуй хоть до месяца Ветров, это дела не изменит! Всякому ясно, что мы по самые брови сидим в бычьей заднице!
– Вот тут ты не прав, Квамма, – заметил Дженнак. – Нам не надо толковать до месяца Ветров, ибо брат мой Джиллор доберется до Фираты гораздо раньше. – Он заметил одобрительную улыбку, скользнувшую по лицу Грхаба, и приободрился. – Попробуем выиграть время и вступим в переговоры за день до новой атаки. Вы, Квамма и Аскара, вы оба опытные воины. Так скажите, когда ее ждать?
Санраты переглянулись, потом в сотый раз оглядели тасситский стан, широким полумесяцем раскинувшийся в степи. Оттуда доносился надсадный рев быков, грохот и стук; десятки повозок, уминая огромными колесами трапы, подвозили неошкуренные древесные стволы с ближайши холмов. Можно было поставить птичье перо против серебряного чейни, что у пожирателей грязи скоро будет по две лестницы на каждого защитника Фираты.
– Пожалуй, завтра они еще будут рубить деревья, а не наши головы… и в День Орла тоже… – Квамма покосился на Аскару. – Как ты считаешь, шелудивый койот?
– Ты прав, толстый керравао. Ударят в День Сокола или в День Попугая… Куда им спешить? Про войско накома Джиллора они не знают, зато догадываются, что у нас мало воды. Один жалкий колодец на пять сотен здоровых и полсотни раненых! Ясно, лучше подождать, пока мы не ослабеем от жажды, пока не будут готовы лестницы, и помосты, пока боги не отступятся от нас.
– Чтоб Сеннам завел тебя во тьму! – Квамма с возмущением сплюнул. – Разве боги могут от нас отступиться?Они всегда на стороне правых! В Книге Повседневного сказано: тот, кто обороняет свой очаг, подобен благородному соколу, нападающий же…
Дженнак оставил их препираться у частокола и спуститься вниз. Ему внезапно захотелось взглянуть на Вианну, убедиться, что с ней все в порядке, что она по-прежнему хлопочет в хогане раненых. Темные подозрения Грхаба были здесь ни при чем; он не верил, что кто-то из воинов может причинить вред женщине наследника. Он просто хотел ее видеть.
И мысли о ней были куда приятнее дум о предстоящей встрече с потомком Мейтассы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126