Справедливо!
– Что до Цина Очу, – начал Дженнак, – то с чего бы ему вываливаться из хогана? Человек он в летах, но крепкий. Может, кто его подтолкнул? К примеру, Паннар-Са?
Можно сказать и так, благородный господин, можно сказать и так. Ар-Чога передает с «Сирима»: мол, вышел вчера жрец на балкон, чтобы сотворить Ночное Песнопение, воздел руки к луне и звездам, вдохнул воздуху, напрягся-а тут корабль покачнуло. Он и полетел вниз. Хорошо, не головой! И хорошо, что не за борт! Может, переселить его в нижний хоган? Пусть поет с палубы!
Дженнак покачал головой:
– Нет, так не годится, почтенный. Госпожа Чолла говорила мне, что в Арсолане положено славить богов с возвышенного места.
– А если он снова свалится? Нехорошо, мой господин, когда жрец падает, творя священное Песнопение! Люди подумают, дурная примета!
– Пусть лекарь присматривает за ним. Привязывает веревкой, коль есть нужда, – распорядился Дженнак. – Передай! И насчет драчунов тоже!
Тидам кивнул, подозвал сигнальщика, и вскоре над водой , рассыпалась звонкая дробь барабана. Барабаны с остальных четырех судов откликнулись: оба приказа были поняты и приняты к исполнению. Дженнак уже немного разбирал морской кейтабский код; память у него была хорошей, а слух привычен к грохоту била по упругой коже.
– На сегодня ты всех рассудил, светлорожденный, – заметил О’Каймор и потянулся к ящичку, стоявшему у правого его колена.
«Рассудил! – подумалось Дженнаку. – Не хуже, чем братец Фарасса!» На миг щекастая физиономия главы глашатаев мелькнула перед ним в ореоле из белых соколиных перьев, сменившись мертвым лицом Вианны. Он отогнал оба видения. Смысл их был понятен давно: боги предупреждали его об опасности, о том, что, пока жив Фарасса, он, Дженнак, может последовать за возлюбленной в Великую Пустоту. Собственно, тот случай в Хайане…
Он покосился на перевязанный бок О’Каймора, но тидам словно не заметил его взгляда. Вытащив из ящичка табачную скрутку, он протянул ее Дженнаку:
– Позволь угостить тебя, светлорожденный!
То была привычная часть утреннего ритуала: О’Каймор пытался соблазнить его, а Дженнак отвергал соблазн. Особого смысла в том не было; многие воины-одиссарцы уже переняли кейтабскую привычку, и многим она пришлась по вкусу. И скоро с Островов начнут привозить в Серанну новый товар – такие вот коричневые палочки из туго скрученных листьев. Кейтабу – доходы, Одиссару – расходы!
– Отведаешь вина? И рыбы? – Тидам повернулся к кувшину. – Или хочешь мяса? Я прикажу…
– То, что растет на земле, полезней того, что бегает по ней, – усмехнувшись, произнес Дженнак. – Утром положено не пить вина, а есть маис, тыкву и ананас, томаты, бобы, орехи либо земляные плоды. Ну, в крайнем случае, грудки керравао да запеченных в панцире черепах.
Поглаживая перевязанный бок, О’Каймор уставился на него.
– Клянусь веслом и мачтой! И кто же такое сказал?
– Мой жрец, почтенный Чоч-Сидри!
– Вот он пусть и трапезует тыквой да орехами, – тидам протянул Дженнаку чашу. – А мы, хвала Шестерым, не жрецы!
Они помолчали, смакуя вино. Напиток с Кайбы был не розовым и сладким, не кисловатым, как белое и красное сераннское, а терпким, золотистым и непривычно крепким. Лоза, из которой его давили, произрастата только в окрестностях Ро’Кавары.
– Как твоя рана? – спросил Дженнак.
– Ха! Кожа уже наросла. Этот Синтачи хороший лекарь, куда лучше Челери. И снадобья у него хорошие. Видать, сам Арсолан ему ворожит! Или Одисс, твой прародитель!
– Возможно. Арсолан справедлив, а Одисс помогает тем, кто не ленится шевелить мозгами… Однако тебя они не защитили. Как и Сеннам… – тихо произнес Дженнак, опуская глаза.
– В том нет их вины, как и твоей, господин! Судьба и случай сильнее богов. Что уж говорить о людях!
– Вины, быть может, и нет, но чувствую я себя виноватым. Ты был нашим гостем и понес ущерб в Уделе Одисса.
– Но не от вашего оружия! А ведь сказано: убереги Мейтасса от когтей ягуара, зубов гремучей змеи и мести атлийца! Хоть я и не смог вспомнить того ублюдка… – ОКаймор наморщил лоб и машинально коснулся своего медальона с изогнувшейся над пальмами волной. – Не смог, клянусь щупальцами Паннар-Са! Может, я судно утопил, на котором плыли его родичи? Наверняка утопил! Иначе с чего бы он на меня взъелся? Тухлая акулья требуха!
«Не на тебя, – подумал Дженнак, – не на тебя…» Веки его сомкнулись, и он будто бы очутился на краткий миг в шумной и пестрой хайанской гавани, меж пирсами, где покачивались кейтабские суда, перед выстланном циновками двориком харчевни. Двадцать два дня назад… Или уже двадцать три?..
* * *
Новости, как звуки сигнального барабана, – грянут, когда их не ждешь.
Не успел Дженнак войти в свой опустевший хоган и хайанском дворце, не успел вдохнуть слабый медвяны и аромат, напоминание о чакчан, милой пчелке, не успел погоревать о ней у ложа и у бассейна, под развесистым деревом, как новости обрушились на него, словно прилив и полнолуние.
Пришли они от многих – от брата Джакарры, возглавлявшего Очаг Торговцев, от мудрого Унгир-Брена, от воинов и жрецов, от дворцовых служителей и девушек-ротодайна, прислужниц Вианны; ринулись в его хоган бурным водопадом из Храма Записей, из воинских казарм, с кухонь и бычьих стойл, из псарен и соколятников, с сигнальных башен, из покоев, дворов и двориков огромного хайанского дворца. Пришли новости по-разному: на пергаментных свитках, исчерченных знаками, на тростниковой бумаге и шелке, а еще – рокотом барабанов, нашептанным словом, громкой речью или красноречивыми взглядами и щедрыми дарами.
Особенно дарами, хоть Дженнак не сразу догадался об их смысле и значении. Но увидел: вот чаша кейтабской работы из драгоценной синей раковины, вот кейтабские браслеты, отделанные голубоватым жемчугом, вот нож с рукоятью, усыпанной бирюзой, вот перламутровый пояс, и на каждой его пластинке – фиолетовая волна, изогнувшаяся над пальмами. Кейтаб, кейтабский, кейтабское… И цвета Сеннама: синий, бирюзовый, голубой… Знаки судьбы, повеление богов!
Разумеется, не только богов, но и отца-сагамора, Ахау Юга. Ибо решил он снизойти к просьбам О’Спады, ро’каварского владетеля, задумавшего дальний поход через Бескрайние Воды на невиданных доселе кораблях – таких, словно явились они прямиком из снов Дженнака. Что же касается просьб ро’каварца, то были они таковы: чтобы послал сагамор с кейтабскими мореходами своих воинов в крепких доспехах, и чтобы воины те умели рубить, метать копья и стрелять из арбалетов, и чтобы не было у них недостатка ни в оружии, ни в иных припасах. И чтобы отправился с ними жрец, умеющий читать и писать знаками Юкаты, достаточно опытный, но не дряхлый, способный возносить Песнопения, слышать глас богов и предостерегать от опасностей, давая мудрые советы. И чтобы возглавил воинов и мореходов, кормчих и жрецов человек благородной крови, светлорожденный из Дома Одисса; а вторым вождем станет отпрыск Арсолана, коль премудрый Че Чантар, Сын Солнца, тоже откликнется на просьбы ОСпады и повелит плыть за океан кому-нибудь из своих потомков.
Но дела и повеления премудрого Че Чантара в тот момент Дженнака не волновали, ибо думал он о воле своего отца – и чем больше думал, тем больше поражался.
Почему он?.. Почему не Джакарра, богатый опытом и годами, умеющий все взвесить и все исчислить, помнящий все оттенки вод, изгибы рек и очертания берегов от туманного острова Кагри до жемчужных отмелей Рениги?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
– Что до Цина Очу, – начал Дженнак, – то с чего бы ему вываливаться из хогана? Человек он в летах, но крепкий. Может, кто его подтолкнул? К примеру, Паннар-Са?
Можно сказать и так, благородный господин, можно сказать и так. Ар-Чога передает с «Сирима»: мол, вышел вчера жрец на балкон, чтобы сотворить Ночное Песнопение, воздел руки к луне и звездам, вдохнул воздуху, напрягся-а тут корабль покачнуло. Он и полетел вниз. Хорошо, не головой! И хорошо, что не за борт! Может, переселить его в нижний хоган? Пусть поет с палубы!
Дженнак покачал головой:
– Нет, так не годится, почтенный. Госпожа Чолла говорила мне, что в Арсолане положено славить богов с возвышенного места.
– А если он снова свалится? Нехорошо, мой господин, когда жрец падает, творя священное Песнопение! Люди подумают, дурная примета!
– Пусть лекарь присматривает за ним. Привязывает веревкой, коль есть нужда, – распорядился Дженнак. – Передай! И насчет драчунов тоже!
Тидам кивнул, подозвал сигнальщика, и вскоре над водой , рассыпалась звонкая дробь барабана. Барабаны с остальных четырех судов откликнулись: оба приказа были поняты и приняты к исполнению. Дженнак уже немного разбирал морской кейтабский код; память у него была хорошей, а слух привычен к грохоту била по упругой коже.
– На сегодня ты всех рассудил, светлорожденный, – заметил О’Каймор и потянулся к ящичку, стоявшему у правого его колена.
«Рассудил! – подумалось Дженнаку. – Не хуже, чем братец Фарасса!» На миг щекастая физиономия главы глашатаев мелькнула перед ним в ореоле из белых соколиных перьев, сменившись мертвым лицом Вианны. Он отогнал оба видения. Смысл их был понятен давно: боги предупреждали его об опасности, о том, что, пока жив Фарасса, он, Дженнак, может последовать за возлюбленной в Великую Пустоту. Собственно, тот случай в Хайане…
Он покосился на перевязанный бок О’Каймора, но тидам словно не заметил его взгляда. Вытащив из ящичка табачную скрутку, он протянул ее Дженнаку:
– Позволь угостить тебя, светлорожденный!
То была привычная часть утреннего ритуала: О’Каймор пытался соблазнить его, а Дженнак отвергал соблазн. Особого смысла в том не было; многие воины-одиссарцы уже переняли кейтабскую привычку, и многим она пришлась по вкусу. И скоро с Островов начнут привозить в Серанну новый товар – такие вот коричневые палочки из туго скрученных листьев. Кейтабу – доходы, Одиссару – расходы!
– Отведаешь вина? И рыбы? – Тидам повернулся к кувшину. – Или хочешь мяса? Я прикажу…
– То, что растет на земле, полезней того, что бегает по ней, – усмехнувшись, произнес Дженнак. – Утром положено не пить вина, а есть маис, тыкву и ананас, томаты, бобы, орехи либо земляные плоды. Ну, в крайнем случае, грудки керравао да запеченных в панцире черепах.
Поглаживая перевязанный бок, О’Каймор уставился на него.
– Клянусь веслом и мачтой! И кто же такое сказал?
– Мой жрец, почтенный Чоч-Сидри!
– Вот он пусть и трапезует тыквой да орехами, – тидам протянул Дженнаку чашу. – А мы, хвала Шестерым, не жрецы!
Они помолчали, смакуя вино. Напиток с Кайбы был не розовым и сладким, не кисловатым, как белое и красное сераннское, а терпким, золотистым и непривычно крепким. Лоза, из которой его давили, произрастата только в окрестностях Ро’Кавары.
– Как твоя рана? – спросил Дженнак.
– Ха! Кожа уже наросла. Этот Синтачи хороший лекарь, куда лучше Челери. И снадобья у него хорошие. Видать, сам Арсолан ему ворожит! Или Одисс, твой прародитель!
– Возможно. Арсолан справедлив, а Одисс помогает тем, кто не ленится шевелить мозгами… Однако тебя они не защитили. Как и Сеннам… – тихо произнес Дженнак, опуская глаза.
– В том нет их вины, как и твоей, господин! Судьба и случай сильнее богов. Что уж говорить о людях!
– Вины, быть может, и нет, но чувствую я себя виноватым. Ты был нашим гостем и понес ущерб в Уделе Одисса.
– Но не от вашего оружия! А ведь сказано: убереги Мейтасса от когтей ягуара, зубов гремучей змеи и мести атлийца! Хоть я и не смог вспомнить того ублюдка… – ОКаймор наморщил лоб и машинально коснулся своего медальона с изогнувшейся над пальмами волной. – Не смог, клянусь щупальцами Паннар-Са! Может, я судно утопил, на котором плыли его родичи? Наверняка утопил! Иначе с чего бы он на меня взъелся? Тухлая акулья требуха!
«Не на тебя, – подумал Дженнак, – не на тебя…» Веки его сомкнулись, и он будто бы очутился на краткий миг в шумной и пестрой хайанской гавани, меж пирсами, где покачивались кейтабские суда, перед выстланном циновками двориком харчевни. Двадцать два дня назад… Или уже двадцать три?..
* * *
Новости, как звуки сигнального барабана, – грянут, когда их не ждешь.
Не успел Дженнак войти в свой опустевший хоган и хайанском дворце, не успел вдохнуть слабый медвяны и аромат, напоминание о чакчан, милой пчелке, не успел погоревать о ней у ложа и у бассейна, под развесистым деревом, как новости обрушились на него, словно прилив и полнолуние.
Пришли они от многих – от брата Джакарры, возглавлявшего Очаг Торговцев, от мудрого Унгир-Брена, от воинов и жрецов, от дворцовых служителей и девушек-ротодайна, прислужниц Вианны; ринулись в его хоган бурным водопадом из Храма Записей, из воинских казарм, с кухонь и бычьих стойл, из псарен и соколятников, с сигнальных башен, из покоев, дворов и двориков огромного хайанского дворца. Пришли новости по-разному: на пергаментных свитках, исчерченных знаками, на тростниковой бумаге и шелке, а еще – рокотом барабанов, нашептанным словом, громкой речью или красноречивыми взглядами и щедрыми дарами.
Особенно дарами, хоть Дженнак не сразу догадался об их смысле и значении. Но увидел: вот чаша кейтабской работы из драгоценной синей раковины, вот кейтабские браслеты, отделанные голубоватым жемчугом, вот нож с рукоятью, усыпанной бирюзой, вот перламутровый пояс, и на каждой его пластинке – фиолетовая волна, изогнувшаяся над пальмами. Кейтаб, кейтабский, кейтабское… И цвета Сеннама: синий, бирюзовый, голубой… Знаки судьбы, повеление богов!
Разумеется, не только богов, но и отца-сагамора, Ахау Юга. Ибо решил он снизойти к просьбам О’Спады, ро’каварского владетеля, задумавшего дальний поход через Бескрайние Воды на невиданных доселе кораблях – таких, словно явились они прямиком из снов Дженнака. Что же касается просьб ро’каварца, то были они таковы: чтобы послал сагамор с кейтабскими мореходами своих воинов в крепких доспехах, и чтобы воины те умели рубить, метать копья и стрелять из арбалетов, и чтобы не было у них недостатка ни в оружии, ни в иных припасах. И чтобы отправился с ними жрец, умеющий читать и писать знаками Юкаты, достаточно опытный, но не дряхлый, способный возносить Песнопения, слышать глас богов и предостерегать от опасностей, давая мудрые советы. И чтобы возглавил воинов и мореходов, кормчих и жрецов человек благородной крови, светлорожденный из Дома Одисса; а вторым вождем станет отпрыск Арсолана, коль премудрый Че Чантар, Сын Солнца, тоже откликнется на просьбы ОСпады и повелит плыть за океан кому-нибудь из своих потомков.
Но дела и повеления премудрого Че Чантара в тот момент Дженнака не волновали, ибо думал он о воле своего отца – и чем больше думал, тем больше поражался.
Почему он?.. Почему не Джакарра, богатый опытом и годами, умеющий все взвесить и все исчислить, помнящий все оттенки вод, изгибы рек и очертания берегов от туманного острова Кагри до жемчужных отмелей Рениги?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126