Вот почему из трехсот двух семей евреев, подписавших присланное в
Вену письмо, покинуть Израиль удалось с огромными трудностями только
двадцати восьми семьям.
Но если беженец в конце концов добирается до Рима, Никосии, Вены,
то и в этих столицах к нему угрожающе тянутся длинные руки "Сохнута".
Именно они, эти зловещие руки, потянули Габо Ханашвили и Зою
Жвитиашвили на скамью подсудимых венского суда.
"СЛУШАЕТСЯ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ..."
Уже вырвавшись в Вену, Габо и его свояченица Зоя узнали
огорчительную весть: часть их тбилисских родственников выехала в
Израиль. Мало того, выехала главным образом потому, что получила
обнадеживающие телеграммы от... Габо и Зои. Но и телеграфными
фальшивками сохнутовцы не ограничились: от имени Габо и Зои
последовали еще и телефонные звонки в Тбилиси.
Можно представить себе состояние этой семьи! Что им оставалось,
как не попытаться встретить обманутых родственников на венском
Восточном вокзале и открыть им горькую правду?
Но приезжающих тбилисцев встречал и представитель "Сохнута",
которому полагалось доставить их прямо с вокзала в замок Шёнау и там
изолировать до отправки на самолете в Израиль.
Бдительный сохнутовец Тамир заметил в вокзальном зале ожидания
Габо и Зою с группой друзей, тоже бежавших в Вену из Израиля.
Прислушавшись к их разговорам, он понял, почему они на вокзале. Тамир
немедленно бросился к дежурившему на вокзале инспектору криминальной
полиции Чепеку и обратил его внимание на группу "подозрительных".
Чепек в сопровождении Тамира решил проверить документы этих
"возбужденных личностей". Но те, услышав угрозы Тамира на идиш,
приняли и самого уважаемого инспектора тоже за сохнутовского агента,
тем более что костюм на нем был сугубо штатский.
Главный свидетель обвинения Тамир утверждал, что инспектор
показал Габо, Зое и их друзьям полицейский жетон. Однако Габо, Зоя и
свидетели защиты, по их словам, были так взволнованы (до прихода
поезда оставались считанные минуты!), что жетона не заметили и, когда
инспектор Чепек потребовал документы у бывших грузинских граждан,
некоторые из них обратились за помощью к полицейским, одетым в
надлежащую форму. Иными словами, уверенные в том, что Чепек, как и
Тамир, представляет "Сохнут", беженцы стремились найти защиту от
полицейского у полицейских!
Но приведенная Тамиром в действие машина провокации безотказно
сработала. Габо, Зоя вместе с друзьями оказались не на вокзальном
перроне, а в полицейском участке. Тбилисских родственников встретили
не они, а медоточивый Тамир, благополучно доставивший приезжих в замок
Шёнау.
Расстроенный Габо и Зоя оказали сопротивление инспектору, не
пускавшему их на перрон. Замечу, по своим внешним данным инспектор
Чепек вполне справился бы на экране с ролью великана. Тем не менее, по
свидетельству Тамира, далеко не атлетически сложенная Зоя даже
"избила" инспектора.
Вот какие происшествия, согласно обвинительному акту, привели
Габо Ханашвили и Зою Жвитиашвили на скамью подсудимых.
Я понимал австрийского судью: весьма нелегко было ему,
оберландесгерихтерату Хофману, вести судебное разбирательство, ведь
обвиняемых и свидетелей защиты приходилось допрашивать с помощью
переводчицы. А ей, бедняге, тоже было нелегко: некоторые свидетели так
слабо говорили по-русски, что переводчица зачастую вдохновенно
импровизировала.
Дело слушалось вторично. На первое судебное заседание Тамир не
явился.
Хотя он и назвался студентом, случайно оказавшимся на вокзале,
однако адвокат настоял на вызове Тамира.
На вопросы адвоката Тамир отвечал, ни разу не глянув ему в лицо.
Он знал, что подсудимых защищает секретарь Международного комитета
узников Маутхаузена, президент Всеавстрийского объединения
демократических юристов Генрих Дюрмайер.
Надо отдать справедливость прокурору - он тоже не очень-то
приветливо взирал на "студента". Можно понять представителя
государственного обвинения: совсем неприглядно выглядит эпизод, когда
по одному слову сохнутовца инспектор криминальной полиции немедленно
берет под подозрение семерых совершенно неизвестных ему людей.
Взмокший Тамир извивался и вертелся, как уж под сапогом. Закончив
свои показания, он развязно втиснулся в группу присутствовавших на
процессе венских полицейских. Но они очень холодно встретили его
панибратские попытки вести себя с ними на равных. И сконфуженный
сохнутовец предпочел удалиться.
А между тем речь Генриха Дюрмайера была преимущественно посвящена
хозяевам Тамира.
- Полагалось бы здесь услышать, - сказал адвокат, - слушается
дело по обвинению тех, кто руководит Тамиром. По их указке он обманул
не только моих подзащитных, но и их несчастных родственников. Обращаю
внимание суда на неоднократные напоминания венской прессы о том, как
распоясались сохнутовские представители в нашей столице. Рекламируя
свои несуществующие контакты с полицией, они провоцируют напуганных и
растерянных беженцев из Израиля.
...Если бы судебные процессы можно было, как зрелища,
классифицировать по жанрам, то суд над Габо и Зоей следовало бы
назвать трагикомедией. Все видели слезы свидетелей, когда упоминались
их обманутые родственники и земляки, которых так и не удалось
предостеречь от поездки в Израиль. Все слышали смешок в публике, когда
инспектор Чепек невозмутимо докладывал судье, как его встревожил
сигнал Тамира о появлении на вокзале подозрительных лиц, из которых
самой опасной преступницей оказалась так жестоко расправившаяся с ним
девушка.
Судья условно приговорил Габо Ханашвили к двум месяцам, а Зою
Жвитиашвили к четырем месяцам тюремного заключения.
После суда Хофман отказался дать интервью аккредитованным
представителям иностранной печати и репортерам венских газет. Но
согласился побеседовать с советским писателем.
Сняв с себя судейскую мантию из черного шелка с фиолетовой
оторочкой из плюша, он сказал переводчице:
- Господин писатель, вероятно, не верит, что инфантильная Зоя
способна была расцарапать физиономию исполину Чепеку. Но мой судейский
опыт помог мне убедиться, что это было именно так. И все же я
ограничился условным осуждением подсудимых, - продолжал судья, туже
затягивая узел модного галстука. - Я учел, что подсудимые не отдавали
себе отчета в своих действиях. Им казалось, что их заставляют покинуть
Вену, ими владел нечеловеческий страх перед насильственным
возвращением в Израиль.
Нечеловеческий страх перед насильственным возвращением в Израиль!
О многом говорят эти слова в устах австрийского судьи. И заставляют
вспомнить, что после начала ливанской войны Габо и Зое не удалось бы
сранительно легко бежать с "исторической родины". Габо задержали бы
как военнообязанного, а Зоя вряд ли выпуталась бы из долговых
обязательств. С 1979 по 1985 год израильские власти успели придумать
одиннадцать новых ограничений, затрудняющих выезд из страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166