Девушки рассмеялись, ещё раз поцеловались и обе соскочили с кабриолета.
– Я ведь только на минуточку, Женни.
– Боже мой!
– Ну да. Какая ты чудиха! Там ведь с ума посходят.
– Ну пойдём, пойдём.
– А вы ещё не спите?
– Нет, где же спать. Всего девять часов, и у нас гости.
– Кто?
– Учителя и доктор.
– Какой?
– Розанов, кажется, его фамилия.
– Говорят, очень странный.
– Кажется. А ты от кого слышала?
– Мы с папой ходили навещать этого меревского учителя больного, – он очень любит этого доктора и много о нем рассказывал.
– А что этот учитель, лучше ему?
– Да лучше, но он все ждёт доктора. Впрочем, папа говорил, что у него сильный ушиб и простуда, а больше ничего.
Девушки перешли через кухню в Женину комнату.
– Ах, как у тебя здесь хорошо, Женни! – воскликнула, осматриваясь по сторонам, Лиза.
– Да, – я очень довольна.
– А я пока очень недовольна.
– У тебя хорошая комната.
– Да, хорошая, но неудобная, проходная.
– Папа! у нас новый гость, – крикнула неожиданно Гловацкая.
– Кто, мой друг?
– Отгадайте!
– Ну, как отгадаешь.
– Мой гость, собственно ко мне, а не к вам.
– Ну, теперь и подавно не отгадаю.
Женни открыла двери, и изумлённым глазам старика предстала Лиза Бахарева.
– Лизанька! с кем вы, дитя моё?
– Одна.
– Нет, без шуток. Где Егор Николаевич?
– Дома с гостями, – отвечала, смеясь, Лиза.
– В самом деле вы одни?
– Ах, какой вы странный, Пётр Лукич! Разумеется одна, с казачком Гришей.
Лиза рассказала, что она приехала в город, и добавила, что она на минуточку, что ей нужно торопиться домой. Смотритель взял Лизу за руки, ввёл её в залу и познакомил с своими гостями, причём гости ограничивались одним молчаливым, вежливым поклоном.
– Не хочешь ли чаю, покушать, Лиза? Съешь что-нибудь; ведь это я хозяйничаю.
– Ты! Ну, для тебя давай, буду есть.
Девушки взяли стулья и сели к столу.
– Как у вас весело, Пётр Лукич! – заметила Лиза.
– Какое ж веселье, Лизанька? Так себе сошлись, – не утерпел на старости лет похвастаться товарищам дочкою. У вас в Мереве, я думаю, гораздо веселее: своя семья большая, всегда есть гости.
– Да, это правда, а все у вас как-то, кажется, веселее выглядит.
– Это сегодня, а то мы все вдвоём с Женни сидели, и ещё чаще она одна. Я, напротив, боюсь, что она у меня заскучает, журнал для неё выписал. Мои-то книги, думаю, ей не по вкусу придутся.
– У вас какие большие книги?
– Разный специальный хлам, а из русских только исторические.
– А у нас целый шкаф все какой-то допотопной французской беллетристики, читать невозможно.
– А я часто видал, что ваши сестрицы читают.
– Да, они читают, а мне это не нравится. Мы в институте доставали разные русские журналы и все читали, а здесь ничего нет. Вы какой журнал выписали для Женни?
– «Отечественные записки», – старый журнал и все один и тот же редактор, при котором покойный Белинский писал.
– Да знаю. Мы все доставали в институте: и «Отечественные записки», и «Современник», и «Русский вестник», и «Библиотеку», все, все журналы. Я просила папу выписать мне хоть один теперь, – мамаша не хочет.
– Отчего?
– Бог её знает! Говорит, читай то, что читают сестры, а я этого читать не могу, не нравится мне.
– Женни будет с вами делиться своим журналом. А я вот буду просить Николая Степановича ещё снабжать Женичку книгами из его библиотечки. У него много книг, и он может руководить Женичку, если она захочет заняться одним предметом. Сам я устарел уж, за хлопотами да дрязгами поотстал от современной науки, а Николаю Степановичу за дочку покланяюсь.
– Если только Евгения Петровна пожелает и позволит, я буду очень рад служить ей чем могу, – вежливо ответил Вязмитинов.
Женни поблагодарила.
– Как жаль, что и я не могу пользоваться вашими советами! – живо заметила Лиза.
– Отчего же?
– Я живу в деревне, а зимой, вероятно, уедем в губернский город.
– Приезжайте к нам почаще летом, Лизанька. Тут ведь рукой подать, и будете читать с Николаем Степановичем, – сказал Гловацкий.
– В самом деле, Лиза, приезжай почаще.
– Да, – хорошо, как можно будет, а не пустят, так буду сидеть. – Ах, Боже мой! – сказала она, быстро вставая со стула, – я и забыла, что мне пора ехать.
– Побудь ещё, Лиза, – просила Женни.
– Нет, милая, не могу, и не говори лучше. – А вы что читаете в училище? – спросила она Вязмитинова.
– Я преподаю историю и географию.
– Оба интересные предметы, а вы? – обратилась Лиза к Зарницыну.
– Я учитель математики.
– Фуй, какая ужасная наука. Я выше двойки никогда не получала.
– У вас, верно, был дурной учитель, – немножко рисуясь, сказал Зарницын.
– Нет, а впрочем, не знаю. Он кандидат, молодой, и некоторые у него хорошо учились. Вот Женни, например, она всегда высший балл брала. Она по всем предметам высшие баллы брала. Вы знаете – она ведь у нас первая из целого выпуска, – а я первая с другого конца. Я терпеть не могу некоторых наук и особенно вашей математики. А вы естественных наук не знаете? Это, говорят, очень интересно.
– Да, но занятие естественными науками тоже требует знания математики.
– Будто! Ведь это для химиков или для других, а так для любителей, я думаю, можно и без этой скучной математики.
– Право, я не умею вам отвечать на это, но думаю, что в известной мере возможно. Впрочем, вот у нас доктор знаток естественных наук.
– Ну, как не знаток, – проговорил доктор.
– Мне то же самое говорил о вас меревский учитель, – отнеслась к нему Лиза.
– Помада! Он того мнения, что я все на свете знаю и все могу сделать. Вы ему не верьте, когда дело касается меня, – я его сердечная слабость. Позвольте мне лучше осведомиться, в каком он положении?
– Ему лучше, и он, кажется, ждёт вас с нетерпением.
– Что ж делать. Я только узнал о его несчастье и не могу тронуться к нему, ожидая с минуты на минуту непременного заседателя, с которым тотчас должен выехать.
– Будто вы сегодня едете? – спросил Гловацкий.
– А как же! Он сюда за мною должен заехать: ведь искусанные волком не ждут, а завтра к обеду назад и сейчас ехать с исправником. Вот вам жизнь, и естественные, и всякие другие науки, – добавил он, глядя на Лизу. – Что и знал-то когда-нибудь, и то все успел семь раз позабыть.
– Какая странная должность!
– У нас все должности удивят вас, если найдёте интерес в них всмотреться. Это ещё не самая странная, самую странную занимает Юстин Помада. Он читает чистописание.
Все засмеялись.
– Право! Вы его самого расспросите о его обязанностях: он сам то же самое вам скажет.
– Вот, Женни, фатальный наш приезд! Не успели показаться и чуть-чуть не стоили человеку жизни, – заметила Лиза.
– И ещё какому человеку-то! Единственному, может быть, целому человеку на пять тысяч вёрст кругом.
– А вы, доктор, говорили, что лучший человек здесь мой папа, – проговорила, немножко краснея, Женни.
– Это между нами: я говорил, Пётр Лукич солнце, а Помада везде антик. Пётр Лукич все-таки чего-нибудь для себя желает, а тот, не сводя глаз, взирает на птицы небесные, как не жнут, не сеют, не собирают в житницы, а сыты и одеты. Я уж его пять лет сряду стараюсь испортить, да ни на один шаг не продвинулся. Вы обратите на него внимание, Лизавета Егоровна, – это дорогой экземпляр, скоро таких уж ни за какие деньги нельзя будет видеть. Он стоил внимания и изучения не менее самого допотопного монстра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171