Надеялись, что Белоярцев со временем прочтёт и курс математики для женщин, и курс логики для женщин; но Белоярцев не оправдал этих надежд. Человеку, не приучившему себя к усидчивому труду, читать, да выбирать, да компилировать – работа скучная. Белоярцев почувствовал это весьма скоро и, забросив свои географические книги, перестал и вспоминать о лекциях. Он опять начал понемножку скучать, но не оказывал большой нетерпимости и частенько даже сознавался в некотором пристрастии к мирским слабостям. Он сам рассказывал, как, бывало, в мире они сойдутся, выпьют безделицу, попоют, поскоромят, посмеются, да и привздохнет, глядя на зевающий и сам себе надоевший народ Дома. Белоярцев в это время уж не боялся даже дискредитоваться. Он до такой степени чувствовал превосходство своего положения, что уже не стеснялся постоянно делать и самого себя и каждое своё действие образцовыми.
Скажет ли кто-нибудь, что ему скучно, Белоярцев сейчас замечает: «Отчего же мне не скучно?» У кого-нибудь живот заболит, – Белоярцев сейчас поучает: «Да, да, болит! вот теперь и болит. Разумеется, что будет болеть, потому что едите без толку. Отчего ж у меня не болит?» – Кто-нибудь приедет и расскажет, что нынче на Невском на торцах очень лошади падают; Белоярцев и тут остановит и скажет: «Падают! Нужно смотреть, чтоб у извозчика лошадь была на острых шипах, так и не упадёт. Отчего же у моих извозчиков никогда лошади не падают?»
Белоярцев доходил до самообожания и из-за этого даже часто забывал об обязанностях, лежащих на нем по званию социального реформатора. Хотя он и говорил: «отчего же мне не скучно?», но в существе нудился более всех и один раз при общем восклике: «какая скука! какая скука!» не ответил: «отчего же мне не скучно?», а походил и сказал:
– Да, надо кого-нибудь позвать. Я убедился, что нам их бояться таким образом нечего. В жизни, в принципах мы составляем особое целое, а так, одною наружною стороною, отчего же нам не соприкасаться с ними?.. Я подумаю, и мы, кажется, даже уничтожим декады, а назначим простые дни в неделю, – это даже будет полезно для пропаганды.
На другой же день после этого разговора Белоярцев пошёл погулять и, встречаясь с старыми своими знакомыми по житью в мире, говорил:
– А что вы к нам никогда не завернёте? Заходите, пожалуйста.
– Да вы – Бог вас там знает – совсем особенным как-то образом живёте и не принимаете старых знакомых, – отвечал мирянин.
– Ах, фуй! Что это вы такое! Полноте, пожалуйста, – останавливал мирянина Белоярцев. – Никаких у нас особенностей нет: живём себе вместе, чтоб дешевле обходилось, да и только. Вы, сделайте милость, заходите. Вот у нас в пятницу собираются, вы и заходите.
Белоярцев, благодушно гуляя, зашёл навестить и Райнера. Больной спал, а в его зале за чаем сидели Розанов, Лобачевский, Полинька и Лиза.
– Ситуайэн Белоярцев! – произнёс вполголоса Розанов при входе гостя.
Они поздоровались и удовлетворили белоярцевские вопросы о Райнеровом здоровье.
– А что с вами, Дмитрий Петрович? Где вы побываете, что поделываете? Вы совсем запропастились, – заигрывал с Розановым Белоярцев.
– Всегда на виду, – отвечал Розанов, – занимаюсь прохождением службы; начальством, могу сказать, любим, подчинённых не имею.
– Что же вы к нам никогда?
Розанов посмотрел на него с удивлением и отвечал:
– Помилуйте, зачем же я буду ходить к вам, когда моё присутствие вас стесняет?
Белоярцев несколько смутился и сказал:
– Нет… Это совсем не так, Дмитрий Петрович, я именно против личности вашей ничего не имею, а если я что-нибудь говорил в этом роде, то говорил о несходстве в принципах.
– Каких принципах? – спросил Розанов.
– Ну, мы во многом же не можем с вами согласиться …
Розанов пожал в недоумении плечами.
– Вы выходите из одних начал, а мы из других…
– Позвольте, пожалуйста: я от вас всегда слыхал одно…
– Ну да, – то было время.
– Вы всегда утверждали, что вы художник и вам нет дела ни до чего вне художества: я вас не оспаривал и никогда не оспариваю. Какое мне дело до ваших принципов?
– Да, да, это все так, но все же ведь все наши недоразумения выходят из-за несходства наших принципов. Мы отрицаем многое, за что стоит…
– Э! Полноте, Белоярцев! Повторяю, что мне нет никакого дела до того, что с вами произошёл какой-то куркен-переверкен. Если между нами есть, как вы их называете, недоразумения, так тут ни при чем ваши отрицания. Мой приятель Лобачевский несравненно больший отрицатель, чем все вы; он даже вон отрицает вас самих со всеми вашими хлопотами и всего ждёт только от выработки вещества человеческого мозга, но между нами нет же подобных недоразумений. Мы не мешаем друг другу. – Какие там особенные принципы!..
Белоярцев выносил это объяснение с спокойствием, делающим честь его уменью владеть собою, и довёл дело до того, что в первую пятницу в Доме было нечто вроде вечерочка. Были тут и граждане, было и несколько мирян. Даже здесь появился и приехавший из Москвы наш давний знакомый Завулонов. Белоярцев был в самом приятном духе: каждого он приветил, каждому, кем он дорожил хоть каплю, он попал в ноту.
– Вот чем люди прославлялись! – сказал он Завулонову, который рассматривал фотографическую копию с бруниевского «Медного змея». – Хороша идея!
Завулонов молча покряхтывал.
– Родись мы с вами в то время, – начинал Белоярцев, – что бы… можно сделать?
– Все равно вас бы тогда не оценили, – подсказывала Бертольди, не отличавшаяся от Белоярцева во всех подобных случаях.
– Ну и что ж такое? – говорил Белоярцев в другом месте, защищая какого-то мелкого газетного сотрудника, побиваемого маленьким путейским офицером. – Можно и сто раз смешнее написать, но что же в этом за цель? Он, например, написал: «свинья в ермолке», и смешно очень, а я напишу: «собака во фраке», и будет ещё смешнее. Вот вам и весь ваш Гоголь; вот и весь его юмор!
Через несколько минут не менее резкий приговор был высказан и о Шекспире.
– А черт его знает; может быть, он был дурак.
– Шекспир дурак!
– Ну да, нужных мыслей у него нет. – Про героев сочинял, что такое?
– Шекспир дурак! – вскрикивал, весь побагровев, путейский офицер.
– Очень может быть. В Отелле, там какую-то бычачью ревность изобразил… Может быть, это и дорого стоит… А что он человек бесполезный и ничтожный – это факт.
– Шекспир?
– Ну Шекспир же-с, Шекспир.
Вечер, впрочем, шёл совсем без особых гражданских онеров. Только Бертольди, когда кто-нибудь из мирян, прощаясь, протягивал ей руку, спрашивала:
– Зачем это?
Глава четырнадцатая.
Начало конца
Райнер выздоровел и в первый раз выехал к Евгении Петровне. Он встретил там Лизу, Полиньку Калистратову и Помаду. Появление последнего несказанно его удивило. Помада приехал из Москвы только несколько часов и прежде всего отправился к Лизе. Лизы он не застал дома и приехал к Евгении Петровне, а вещи его оставил у себя Белоярцев, который встретил его необыкновенно приветливо и радушно, пригласил погостить у них. Белоярцев в это время хотя и перестал почти совсем бояться Лизы и даже опять самым искренним образом желал, чтобы её не было в Доме, но, с одной стороны, ему хотелось, пригласив Помаду, показать Лизе своё доброжелательство и поворот к простоте, а с другой – непрезентабельная фигура застенчивого и неладного Помады давала ему возможность погулять за глаза на его счёт и показать гражданам, что вот-де у нашей умницы какие друзья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Скажет ли кто-нибудь, что ему скучно, Белоярцев сейчас замечает: «Отчего же мне не скучно?» У кого-нибудь живот заболит, – Белоярцев сейчас поучает: «Да, да, болит! вот теперь и болит. Разумеется, что будет болеть, потому что едите без толку. Отчего ж у меня не болит?» – Кто-нибудь приедет и расскажет, что нынче на Невском на торцах очень лошади падают; Белоярцев и тут остановит и скажет: «Падают! Нужно смотреть, чтоб у извозчика лошадь была на острых шипах, так и не упадёт. Отчего же у моих извозчиков никогда лошади не падают?»
Белоярцев доходил до самообожания и из-за этого даже часто забывал об обязанностях, лежащих на нем по званию социального реформатора. Хотя он и говорил: «отчего же мне не скучно?», но в существе нудился более всех и один раз при общем восклике: «какая скука! какая скука!» не ответил: «отчего же мне не скучно?», а походил и сказал:
– Да, надо кого-нибудь позвать. Я убедился, что нам их бояться таким образом нечего. В жизни, в принципах мы составляем особое целое, а так, одною наружною стороною, отчего же нам не соприкасаться с ними?.. Я подумаю, и мы, кажется, даже уничтожим декады, а назначим простые дни в неделю, – это даже будет полезно для пропаганды.
На другой же день после этого разговора Белоярцев пошёл погулять и, встречаясь с старыми своими знакомыми по житью в мире, говорил:
– А что вы к нам никогда не завернёте? Заходите, пожалуйста.
– Да вы – Бог вас там знает – совсем особенным как-то образом живёте и не принимаете старых знакомых, – отвечал мирянин.
– Ах, фуй! Что это вы такое! Полноте, пожалуйста, – останавливал мирянина Белоярцев. – Никаких у нас особенностей нет: живём себе вместе, чтоб дешевле обходилось, да и только. Вы, сделайте милость, заходите. Вот у нас в пятницу собираются, вы и заходите.
Белоярцев, благодушно гуляя, зашёл навестить и Райнера. Больной спал, а в его зале за чаем сидели Розанов, Лобачевский, Полинька и Лиза.
– Ситуайэн Белоярцев! – произнёс вполголоса Розанов при входе гостя.
Они поздоровались и удовлетворили белоярцевские вопросы о Райнеровом здоровье.
– А что с вами, Дмитрий Петрович? Где вы побываете, что поделываете? Вы совсем запропастились, – заигрывал с Розановым Белоярцев.
– Всегда на виду, – отвечал Розанов, – занимаюсь прохождением службы; начальством, могу сказать, любим, подчинённых не имею.
– Что же вы к нам никогда?
Розанов посмотрел на него с удивлением и отвечал:
– Помилуйте, зачем же я буду ходить к вам, когда моё присутствие вас стесняет?
Белоярцев несколько смутился и сказал:
– Нет… Это совсем не так, Дмитрий Петрович, я именно против личности вашей ничего не имею, а если я что-нибудь говорил в этом роде, то говорил о несходстве в принципах.
– Каких принципах? – спросил Розанов.
– Ну, мы во многом же не можем с вами согласиться …
Розанов пожал в недоумении плечами.
– Вы выходите из одних начал, а мы из других…
– Позвольте, пожалуйста: я от вас всегда слыхал одно…
– Ну да, – то было время.
– Вы всегда утверждали, что вы художник и вам нет дела ни до чего вне художества: я вас не оспаривал и никогда не оспариваю. Какое мне дело до ваших принципов?
– Да, да, это все так, но все же ведь все наши недоразумения выходят из-за несходства наших принципов. Мы отрицаем многое, за что стоит…
– Э! Полноте, Белоярцев! Повторяю, что мне нет никакого дела до того, что с вами произошёл какой-то куркен-переверкен. Если между нами есть, как вы их называете, недоразумения, так тут ни при чем ваши отрицания. Мой приятель Лобачевский несравненно больший отрицатель, чем все вы; он даже вон отрицает вас самих со всеми вашими хлопотами и всего ждёт только от выработки вещества человеческого мозга, но между нами нет же подобных недоразумений. Мы не мешаем друг другу. – Какие там особенные принципы!..
Белоярцев выносил это объяснение с спокойствием, делающим честь его уменью владеть собою, и довёл дело до того, что в первую пятницу в Доме было нечто вроде вечерочка. Были тут и граждане, было и несколько мирян. Даже здесь появился и приехавший из Москвы наш давний знакомый Завулонов. Белоярцев был в самом приятном духе: каждого он приветил, каждому, кем он дорожил хоть каплю, он попал в ноту.
– Вот чем люди прославлялись! – сказал он Завулонову, который рассматривал фотографическую копию с бруниевского «Медного змея». – Хороша идея!
Завулонов молча покряхтывал.
– Родись мы с вами в то время, – начинал Белоярцев, – что бы… можно сделать?
– Все равно вас бы тогда не оценили, – подсказывала Бертольди, не отличавшаяся от Белоярцева во всех подобных случаях.
– Ну и что ж такое? – говорил Белоярцев в другом месте, защищая какого-то мелкого газетного сотрудника, побиваемого маленьким путейским офицером. – Можно и сто раз смешнее написать, но что же в этом за цель? Он, например, написал: «свинья в ермолке», и смешно очень, а я напишу: «собака во фраке», и будет ещё смешнее. Вот вам и весь ваш Гоголь; вот и весь его юмор!
Через несколько минут не менее резкий приговор был высказан и о Шекспире.
– А черт его знает; может быть, он был дурак.
– Шекспир дурак!
– Ну да, нужных мыслей у него нет. – Про героев сочинял, что такое?
– Шекспир дурак! – вскрикивал, весь побагровев, путейский офицер.
– Очень может быть. В Отелле, там какую-то бычачью ревность изобразил… Может быть, это и дорого стоит… А что он человек бесполезный и ничтожный – это факт.
– Шекспир?
– Ну Шекспир же-с, Шекспир.
Вечер, впрочем, шёл совсем без особых гражданских онеров. Только Бертольди, когда кто-нибудь из мирян, прощаясь, протягивал ей руку, спрашивала:
– Зачем это?
Глава четырнадцатая.
Начало конца
Райнер выздоровел и в первый раз выехал к Евгении Петровне. Он встретил там Лизу, Полиньку Калистратову и Помаду. Появление последнего несказанно его удивило. Помада приехал из Москвы только несколько часов и прежде всего отправился к Лизе. Лизы он не застал дома и приехал к Евгении Петровне, а вещи его оставил у себя Белоярцев, который встретил его необыкновенно приветливо и радушно, пригласил погостить у них. Белоярцев в это время хотя и перестал почти совсем бояться Лизы и даже опять самым искренним образом желал, чтобы её не было в Доме, но, с одной стороны, ему хотелось, пригласив Помаду, показать Лизе своё доброжелательство и поворот к простоте, а с другой – непрезентабельная фигура застенчивого и неладного Помады давала ему возможность погулять за глаза на его счёт и показать гражданам, что вот-де у нашей умницы какие друзья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171