– Я не хотел отменить приёмного дня, чтобы не заставить кого-нибудь пройтись понапрасну, а у меня болен ребёнок; целую ночь не спали, и вот я получасом замешкался.
– Чем могу служить? – обратился он прежде всех к Лизе.
– Я ищу переводной работы, – отвечала она спокойно.
Папошников задумался, посмотрел на Лизу своими умными глазами, придававшими доброе выражение его некрасивому, но симпатичному лицу, и попросил Лизу подождать, пока он кончит с другими ожидающими его особами. Лиза опять села на кресло, на котором ожидала выхода Папошникова.
– Я пришёл за решительным ответом о моих работах, – приступил к редактору суровый старик. – Меня звут Жерлицын; я доставил две работы: экономическую статью и повесть.
– Помню-с, – отвечал Папошников. – «Экономическая статья о коммерческих двигателях»?
– Да.
– Она для нас неудобна.
– Почему?
– Неудобна; не отвечает направлению нашего журнала.
– А у вас какое же есть направление?
Папошников посмотрел на него и отвечал:
– Я вам её сейчас возвращу: она у меня на столе.
– Ну-с, а повесть?
– Повесть я не успел прочесть: потрудитесь наведаться на той неделе.
– Мне моё время дорого, – отвечал Жерлицын.
– И мне тоже, – сухо произнёс редактор.
– Так отчего же вы не прочитали, повесть у вас целую неделю пролежала.
– Оттого, что не имел времени, оттого, что много занятий. У меня не одна ваша рукопись, и вам, вероятно, известно, что рукописи в редакциях зачастую остаются по целым месяцам, а не по неделям.
– Имейте помощников.
– Имею, – спокойно отвечал Папошников.
– Сидите по ночам. У меня, когда я буду редактором, все в одну ночь будет очищаться.
Папошников ушёл в кабинет и, возвратясь оттуда с экономическою статьёю Жерлицына, подал её автору. Старик положил статью на стол, закурил папиросу и начал считать листы рукописи.
– Вы что прикажете? – отнёсся Папошников к блондину.
– Рассказ «Роды» прочтён или нет ещё?
– Прочтён-с давно.
– И когда вы его напечатаете?
Папошников погладил усы и, глядя в глаза блондину, тихо проговорил:
– И его нельзя печатать.
– Отчего-с?
Блондин беспокойно защипал бородку.
– Помилуйте, такие сцены.
– Там невежество крестьян выставляется.
– Да не в том, а что ж это: все это до голой подробности, как в курсе акушерства, рассказывается…
– Да ведь это все так бывает!
– Помилуйте, да мало ли чего на свете не бывает, нельзя же все так прямо и рассказывать. Журнал читается в семействах, где есть и женщины, и девушки, нельзя же нимало не щадить их стыдливости.
– Будто они, вы думаете, не понимают! Они все лучше нас с вами все знают.
– Да извольте, я и это вам уступлю, но пощадите же их уши, дайте что-нибудь приличию, пожалейте эстетический вкус.
– Нужно развивать вкус не эстетический, а гражданский.
Папошников добродушно рассмеялся и, тронув блондина за руку, сказал:
– Ну разве можно описывать, как ребёнок, сидя на полу, невежливо ведёт себя, пока мать разрядится? Ну что же тут художественного и что тут гражданского?
– Правда обстановки, – отстаивал блондин.
Редактор засмеялся.
– А п-п-позвольте узнать, – вскрикнул из-за стола Жерлицын, перелистывавший свою рукопись, – что же, тут в моей статье разве содержится что-нибудь против нравственности?
– Нет-с, – отвечал Папошников.
– Ну, против религии?
– Тоже нет-с.
– Ну, против вашей эстетики?
– Нет-с.
– Так против чего же?
– Против здравого смысла.
– А-а! Это другое дело, – протянул Жерлицын и, закурив новую папиросу, стал опять перелистывать рукопись, проверяя её со стороны здравого смысла.
Папошников вынес блондину его рассказ и обратился к тапёру.
– Повесть госпожи Жбановой?
– Будет напечатана, – отвечал редактор.
– Будет! в таком случае когда деньги?
– По напечатании-с.
– Она просит половину вперёд.
– Она этого не пишет.
– Она мне пишет; я её муж, и она мне поручила получать деньги.
– Нет-с, она просила деньги выслать ей за границу, и они так будут высланы, как она просила.
– Ну это и я ведь могу сделать; я здесь служу, можете обо мне узнать в придворной конторе, – с обиженным лицом резонировал тапёр.
– Ну так я скажу вам, что это уж сделано.
– Тогда не о чем и толковать по-пустому.
Тапёр встал и, разваливаясь, ушёл, никому не поклонившись.
– Я, – залебезил блондинчик, – думал вам, Савелий Савельич, предложить вот что: так как, знаете, я служу при женском учебном заведении и могу близко наблюдать женский вопрос, то я мог бы открыть у вас ряд статей во женскому вопросу.
– Ц! нет-с, – отвечал, отмахиваясь руками, редактор.
– Отчего же?
– Не читают-с, прокисло, надоело.
– Но я могу с другой стороны, не с отрицательной.
– С какой хотите, все равно.
– Да, а вы с какой хотите?
– Нет, уж Бог с ними. Барыням самим это прискучило.
– П-п-п-пааазвольте-с! – крикнул опять все сидящий за столом Жерлицын, дочитав скороговоркою во второй раз свою рукопись. – Вы у Жбановой повесть купили?
– Купил-с.
– И напечатаете её?
– И напечатаю.
– А эта госпожа Жбанова ни больше ни меньше как совершеннейший стервец.
Редактор слегка надвинул брови и заметил Жерлицыну, что он довольно странно выражается о женщине.
– Нет-с, я выражаюсь верно, – отвечал тот. – Я читал её повести, – бездарнейший стервец и только, а вы вот ею потчуете наших читателей; грузите её вместо балласта.
Папошников ничего не отвечал Жерлицыну и обратился к скромно ожидавшему в амбразуре окна смирненькому старичку.
– Нижнедевицкий купец Семён Лазарев, – отрекомендовался старичок и протянул свою опрятную руку. – Года с три будет назад, сюда наши в Петербург ехали по делам, так я с ними проектик прислал.
– О чем-с?
– Обо всем, там на гулянках написано, – весело разговаривал старичок. Папошников задумался.
– Большая рукопись? – спросил он.
– Большая-с, полторы стопы с лишком, – ещё веселее рассказывал Лазарев.
– Называется: «Размышления ипохондрика»?
– Вот, вот, вот, она и есть! Не напечатана ещё?
– Нет-с, ещё не напечатана.
– То-то, я думаю, все не слышно ничего; верно, думаю, ещё не напечатана. А может быть, не годится? – добавил он, спохватившись.
– Велика-с очень.
– Ну там ведь зато обо всем заключается: как все улучшить.
– Отличные, отличные есть мысли, помню хорошо, но объём!
– Это, впрочем, все дело рук наших: сократим.
– Нет, вы позвольте, мы сами выборку сделаем.
Выберем, что идёт к теперешнему времени, листка на четыре, на пять.
– Что ж, я извольте, а только имя же ведь моё внизу подпечатают?
– Ваше, ваше.
– То-то, а то я, знаете, раз желаю, чтобы читатели опять в одном и том же журнале моё сочинение видели.
– А вы разве писали в нашем журнале?
– Как же-с! В 1831 году напечатано моё стихотворение. Не помните-с?
– Не помню.
– Нет-с, есть. – А повторительно опять тоже такое дело: имел я в юных летах, когда ещё находился в господском доме, товарища, Ивана Ивановича Чашникова, и очень их любил, а они пошли в откупа, разбогатели и меня, маленького купца, неравно забыли, но, можно сказать, с презрением даже отвергли, – так я вот желаю, чтобы они увидали, что нижнедевицкий купец Семён Лазарев хотя и бедный человек, а может держать себя на точке вида.
– Будет, будет ваше имя, – успокоил и проводил до дверей нижнедевицкого купца Семена Лазаревича редактор Папошников.
– А п-п-паааззвольте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– Чем могу служить? – обратился он прежде всех к Лизе.
– Я ищу переводной работы, – отвечала она спокойно.
Папошников задумался, посмотрел на Лизу своими умными глазами, придававшими доброе выражение его некрасивому, но симпатичному лицу, и попросил Лизу подождать, пока он кончит с другими ожидающими его особами. Лиза опять села на кресло, на котором ожидала выхода Папошникова.
– Я пришёл за решительным ответом о моих работах, – приступил к редактору суровый старик. – Меня звут Жерлицын; я доставил две работы: экономическую статью и повесть.
– Помню-с, – отвечал Папошников. – «Экономическая статья о коммерческих двигателях»?
– Да.
– Она для нас неудобна.
– Почему?
– Неудобна; не отвечает направлению нашего журнала.
– А у вас какое же есть направление?
Папошников посмотрел на него и отвечал:
– Я вам её сейчас возвращу: она у меня на столе.
– Ну-с, а повесть?
– Повесть я не успел прочесть: потрудитесь наведаться на той неделе.
– Мне моё время дорого, – отвечал Жерлицын.
– И мне тоже, – сухо произнёс редактор.
– Так отчего же вы не прочитали, повесть у вас целую неделю пролежала.
– Оттого, что не имел времени, оттого, что много занятий. У меня не одна ваша рукопись, и вам, вероятно, известно, что рукописи в редакциях зачастую остаются по целым месяцам, а не по неделям.
– Имейте помощников.
– Имею, – спокойно отвечал Папошников.
– Сидите по ночам. У меня, когда я буду редактором, все в одну ночь будет очищаться.
Папошников ушёл в кабинет и, возвратясь оттуда с экономическою статьёю Жерлицына, подал её автору. Старик положил статью на стол, закурил папиросу и начал считать листы рукописи.
– Вы что прикажете? – отнёсся Папошников к блондину.
– Рассказ «Роды» прочтён или нет ещё?
– Прочтён-с давно.
– И когда вы его напечатаете?
Папошников погладил усы и, глядя в глаза блондину, тихо проговорил:
– И его нельзя печатать.
– Отчего-с?
Блондин беспокойно защипал бородку.
– Помилуйте, такие сцены.
– Там невежество крестьян выставляется.
– Да не в том, а что ж это: все это до голой подробности, как в курсе акушерства, рассказывается…
– Да ведь это все так бывает!
– Помилуйте, да мало ли чего на свете не бывает, нельзя же все так прямо и рассказывать. Журнал читается в семействах, где есть и женщины, и девушки, нельзя же нимало не щадить их стыдливости.
– Будто они, вы думаете, не понимают! Они все лучше нас с вами все знают.
– Да извольте, я и это вам уступлю, но пощадите же их уши, дайте что-нибудь приличию, пожалейте эстетический вкус.
– Нужно развивать вкус не эстетический, а гражданский.
Папошников добродушно рассмеялся и, тронув блондина за руку, сказал:
– Ну разве можно описывать, как ребёнок, сидя на полу, невежливо ведёт себя, пока мать разрядится? Ну что же тут художественного и что тут гражданского?
– Правда обстановки, – отстаивал блондин.
Редактор засмеялся.
– А п-п-позвольте узнать, – вскрикнул из-за стола Жерлицын, перелистывавший свою рукопись, – что же, тут в моей статье разве содержится что-нибудь против нравственности?
– Нет-с, – отвечал Папошников.
– Ну, против религии?
– Тоже нет-с.
– Ну, против вашей эстетики?
– Нет-с.
– Так против чего же?
– Против здравого смысла.
– А-а! Это другое дело, – протянул Жерлицын и, закурив новую папиросу, стал опять перелистывать рукопись, проверяя её со стороны здравого смысла.
Папошников вынес блондину его рассказ и обратился к тапёру.
– Повесть госпожи Жбановой?
– Будет напечатана, – отвечал редактор.
– Будет! в таком случае когда деньги?
– По напечатании-с.
– Она просит половину вперёд.
– Она этого не пишет.
– Она мне пишет; я её муж, и она мне поручила получать деньги.
– Нет-с, она просила деньги выслать ей за границу, и они так будут высланы, как она просила.
– Ну это и я ведь могу сделать; я здесь служу, можете обо мне узнать в придворной конторе, – с обиженным лицом резонировал тапёр.
– Ну так я скажу вам, что это уж сделано.
– Тогда не о чем и толковать по-пустому.
Тапёр встал и, разваливаясь, ушёл, никому не поклонившись.
– Я, – залебезил блондинчик, – думал вам, Савелий Савельич, предложить вот что: так как, знаете, я служу при женском учебном заведении и могу близко наблюдать женский вопрос, то я мог бы открыть у вас ряд статей во женскому вопросу.
– Ц! нет-с, – отвечал, отмахиваясь руками, редактор.
– Отчего же?
– Не читают-с, прокисло, надоело.
– Но я могу с другой стороны, не с отрицательной.
– С какой хотите, все равно.
– Да, а вы с какой хотите?
– Нет, уж Бог с ними. Барыням самим это прискучило.
– П-п-п-пааазвольте-с! – крикнул опять все сидящий за столом Жерлицын, дочитав скороговоркою во второй раз свою рукопись. – Вы у Жбановой повесть купили?
– Купил-с.
– И напечатаете её?
– И напечатаю.
– А эта госпожа Жбанова ни больше ни меньше как совершеннейший стервец.
Редактор слегка надвинул брови и заметил Жерлицыну, что он довольно странно выражается о женщине.
– Нет-с, я выражаюсь верно, – отвечал тот. – Я читал её повести, – бездарнейший стервец и только, а вы вот ею потчуете наших читателей; грузите её вместо балласта.
Папошников ничего не отвечал Жерлицыну и обратился к скромно ожидавшему в амбразуре окна смирненькому старичку.
– Нижнедевицкий купец Семён Лазарев, – отрекомендовался старичок и протянул свою опрятную руку. – Года с три будет назад, сюда наши в Петербург ехали по делам, так я с ними проектик прислал.
– О чем-с?
– Обо всем, там на гулянках написано, – весело разговаривал старичок. Папошников задумался.
– Большая рукопись? – спросил он.
– Большая-с, полторы стопы с лишком, – ещё веселее рассказывал Лазарев.
– Называется: «Размышления ипохондрика»?
– Вот, вот, вот, она и есть! Не напечатана ещё?
– Нет-с, ещё не напечатана.
– То-то, я думаю, все не слышно ничего; верно, думаю, ещё не напечатана. А может быть, не годится? – добавил он, спохватившись.
– Велика-с очень.
– Ну там ведь зато обо всем заключается: как все улучшить.
– Отличные, отличные есть мысли, помню хорошо, но объём!
– Это, впрочем, все дело рук наших: сократим.
– Нет, вы позвольте, мы сами выборку сделаем.
Выберем, что идёт к теперешнему времени, листка на четыре, на пять.
– Что ж, я извольте, а только имя же ведь моё внизу подпечатают?
– Ваше, ваше.
– То-то, а то я, знаете, раз желаю, чтобы читатели опять в одном и том же журнале моё сочинение видели.
– А вы разве писали в нашем журнале?
– Как же-с! В 1831 году напечатано моё стихотворение. Не помните-с?
– Не помню.
– Нет-с, есть. – А повторительно опять тоже такое дело: имел я в юных летах, когда ещё находился в господском доме, товарища, Ивана Ивановича Чашникова, и очень их любил, а они пошли в откупа, разбогатели и меня, маленького купца, неравно забыли, но, можно сказать, с презрением даже отвергли, – так я вот желаю, чтобы они увидали, что нижнедевицкий купец Семён Лазарев хотя и бедный человек, а может держать себя на точке вида.
– Будет, будет ваше имя, – успокоил и проводил до дверей нижнедевицкого купца Семена Лазаревича редактор Папошников.
– А п-п-паааззвольте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171