— И оставим все остальное висящим в воздухе?
— Почему бы и нет? Почему мы должны быть единственными людьми в мире, что-то улаживающими? Пусть эта несчастная штука так и висит там.
— До твоего следующего приступа?
— Правильно. — Она отпила большой глоток виски. — У тебя есть машина?
— Собственная? Нет.
— У меня тоже. А сейчас единственное, что надо сделать, — это сесть в машину и ехать долго-долго.
— «Забудь свои беды, будь счастлива»?
— Замечательные стихи для песни.
— «Когда ты в плохом настроении, подними голову и крикни: „Грядет прекрасный день!“» — закончил Палмер.
— Я и не подозревала, что ты так талантлив.
— Это еще что! — сказал Палмер, вставая. — Вот сейчас я покажу тебе свой талант. — Он снял ее черное пальто с крючка и протянул ей. — Я достану машину, не имея ничего, кроме кредитной карточки Герца.
Глава сорок шестая
На широкой автостраде Нью-Ингленд ярко-красный «корвет» с предательской легкостью делал 90 миль в час. И не успели они оглянуться, как оказались за Стамфордом, где свернули, полагаясь скорее на интуицию, и через несколько минут обнаружили нечто вроде гостиницы-мотеля. В огромной кровати из двух сдвинутых вместе они провели время до полуночи. И теперь Вирджиния настояла, чтобы назад в Нью-Йорк они ехали по более старому шоссе Меррит Паркуэй. Имеющее много светофоров, узкое и с более строгими ограничениями скорости, оно удлинило обратную поездку.
— Я тебе когда-нибудь говорила, что ненавижу спортивные машины? — спросила Вирджиния.
Палмер взглянул на стрелку спидометра и увидел, что она колеблется на 70 [Цифры на спидометре показывают мили, 1 миля равна 1603 м.]. Он отпустил акселератор. — Почему?
— Мужчину, ведущего спортивную машину, совершенно не интересуют женщины.
— Это факт?
— У него интимная близость с машиной, а не с сидящей рядом девушкой.
— Особый вид педерастии, так, что ли?
— А из-за этих чертовых сидений-люлек нельзя обниматься.
— Вот здесь ты права. — Палмер посмотрел на спидометр, скорость была пятьдесят пять. — Спортивные машины так послушны каждому движению водителя, что он должен концентрировать на них все свое внимание.
— А не на мне.
— Думаю, ты еще в состоянии вспомнить, что последние несколько часов на тебе концентрировалась вся моя энергия, если не сказать свирепость.
— Гм. Там ты был довольно-таки свирепым. Для такого пожилого человека, как ты.
— Спокойно. Не забывай, что я веду машину.
— Ты не дашь мне забыть это.
— Для пожилого человека я все-таки слишком молод, чтобы погибнуть в автомобильной катастрофе.
— Я просто пошутила.
— У меня и так сколько угодно больных мест.
Она начала поглаживать его бедро.
— Если хочешь, мы можем вернуться назад и побыть еще несколько часов в отеле, я бы сделала массаж.
— Перестань.
— Я неплохая массажистка.
— Не надо, черт побери.
— Это одно из больных мест?
— Ох, да.
— Именно здесь?
— Ну, пожалуйста!
— Оно, похоже, не больное, а просто безжизненное.
— Ты напоминаешь мне, — сказал Палмер, обнаружив, что ему трудно говорить нормальным тоном, — человека, который убил родителей, а затем потребовал особого обращения с ним, потому что он сирота. Прекрати.
— Я ошиблась. Это не умерло. Видишь?
— Через секунду я вывалюсь в траву.
— Не надо. Ты привлечешь полицейских.
Он вздрогнул.
— Боже мой, у тебя холодные руки. Прекрати.
Посмотри на спидометр, стрелка опять показывает 70. Я серьезно говорю, прекрати.
— Хорошо. — Она как можно дальше отодвинулась от него в своем сиденье-люльке. — Знаешь, что говорят о холодных руках?
— Я знаю, что говорят о подобных вещах в движущейся машине.
— Ты просто не можешь понять. — Она мягко рассмеялась и плотнее запахнула пальто. — Я пытаюсь наверстать двадцать лет за несколько недель.
— Ты хочешь сказать, что за двадцать лет ты не…
— Не совсем так, — прервала она. — Потому что были какието моменты, без особой охоты. Все было настолько плохо, что после я целыми месяцами избегала интимных отношений. Мог пройти даже целый год, и я решала, что я не просто холодная, а целиком замороженная. Но потом я брала себя в руки. Встречала когонибудь. Поразительно, насколько все это шаблонно — свидание днем за ленчем. Обеденное свидание. Свидание в ночном клубе или театре. Обед в его квартире. Попытка ухаживать. Какое-то «да». Какое-то «нет». Что-нибудь. Не имеет значения. Потому что иначе это плохо кончается. Или кончалось для меня. Теперь ты… Она долго молчала. — Можно включить радио? — наконец спросила она.
— Нет. Это не поможет. Лучше продолжай говорить.
— Как хочешь. — Она хотела поджать под себя ноги, но сиденье не позволило. — Ну, ладно, во всяком случае, теперь появился ты. Я как сейчас помню первый вечер в квартире Мака.
Это было первое импульсивное действие, которое я когда-либо совершала. Я правильно сказала? Какую-то минуту я лихорадочно размышляла; старый мозг Вирджинии Клэри, как всегда, настраивал меня против мужчины. В следующую минуту я перестала думать и мы уже обнимались, и ты знаешь, какие «русские горы» начались с того дня. И позже, когда щелкнув, мой мозг вновь включился, первой моей мыслью было — как здорово, когда не думаешь.
— Короче, ты ссылаешься на временное безумие.
— О, ты совершенно ничего не понял. Раньше, в баре, ты это понял. Ты сказал, что я слишком умна, чтобы легко проводить время с мужчинами. Не знаю, как насчет ума. Но я знаю, что множество вечеров я испортила тем, что сидела и думала. Это не принято делать в обществе представителя противоположного пола, разве что на работе и в тому подобных местах. Но когда вас только двое, тогда от вас ждут эмоциональной реакции: принимать его сигналы, передавать какие-то свои собственные. Пусть жизнь идет своим чередом.
— Ты так и поступаешь.
— Так тебе кажется.
— Очень даже кажется.
— Потому что я способна отвечать таким образом тебе. Ты первый за…— меня уже тошнит повторять — двадцать лет. Все очень странно. — Она достала из сумки две сигареты, закурила обе и протянула одну ему.
Палмер приоткрыл окно со своей стороны, чтобы дым выходил из их маленькой машины. Холодный ветер дунул ему в левое ухо.
— Почему странно? — спросил он.
— Потому что обычно так не бывает. Ведь можно подумать, что только эмоционально свободный человек способен разморозить меня. А ты совершенно не такой человек. Ты — мой двойник. Только ты был заморожен еще больше.
— В течение сорока пяти лет.
— Приятно, что ты так решительно в этом признаешься.
— Это правда. Я уже говорил тебе, помнишь?
— Я не поверила, — сказала она, — мне и сейчас трудно в это поверить. Почему именно ты должен был растопить меня? А вообще-то все очень просто. Мы ценим друг друга, потому что никто из нас не делает из нашей связи проблемы. Мы не доигрываем потому, что не умеем целиком отдаваться чувству. И это даже лучше для нас обоих, спокойнее.
— Ты говоришь об этом, как о театральной постановке.
Она энергично кивнула:
— Так оно и есть. Мы оба играли всю нашу жизнь, лгали себе, играли фальшивые роли в обществе.
— По-твоему, я играю фальшивую роль в обществе?
— Три, о которых я знаю.
— Да ну?
— Одна — роль банкира, другая — мужа и отца, третья — любовника. Они все разные. И ни в одной из них ты не играешь самого себя.
— Мы сегодня забрались довольно далеко, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176