Однако эта медлительность самолета ведущего спасла жизнь ведомому – первая ракета Казака взорвалась почти вплотную у сопла двигателя «миража», и там, где только что был изящный дельтавидный силуэт самолета, вдруг возник огненный шар… И шар этот оказался точно между ракетами, запущенными Дедом, и вторым самолетом, на который они шли…
Увидев, как еще два взрыва добавились к уже горящему в небе пламени, Дед вспомнил сказанное когда-то главным инженером эскадрильи: «Ракета дура. Думать за нее должен ты!» «Именно так», – подумал он, двигая ручку управления от себя. Уцелевший «мираж» уже успел выровняться и ушел вниз, стараясь зайти в хвост «сухому» Казака. Но отклоняемые сопла двигателей СУ-37 сделали этот более тяжелый самолет таким же маневренным, как и самолет его противника, и два истребителя совершили почти полный круг, не выиграв друг у друга практически ни метра.
Эта ситуация была неприятной для русского летчика – при уменьшении скорости полета более легкий французский самолет мог оказаться более маневренным, а Дед, отклонившийся далеко в сторону, вряд ли успеет подойти на дистанцию эффективного огня из пушки. Но в это время внизу, там, где крутилась пара Корсар – Хомяк, вспыхнуло пламя, охватившее один из «миражей». У боснийского пилота (который на самом деле был молодым немцем из бывшей ГДР), увидевшего эту картину, сдали нервы, и он из виража перешел в прямолинейный полет, не подумав, что при этом маневре подставит хвост продолжавшему энергичный разворот Казаку И тот не сплоховал, выпустив последнюю оставшуюся ракету вдогон уходящему самолету. Пуск оказался не слишком удачным, и «мираж» после взрыва ракеты мог бы еще держаться в воздухе, но деморализованный пилот поспешил катапультироваться.
* * *
Тем временем Корсар и Хомяк спикировали на нижнюю пару, но пилоты этих самолетов оказались в более выгодном положении и сумели вывести машины из-под возможного удара, снизив вероятность своего поражения настолько, что оба русских летчика не стали запускать ракеты – это было бы все равно что выбросить дорогостоящие боеприпасы. Вместо атаки тяжело нагруженным для удара по наземной цели «сухим» пришлось в свою очередь совершить маневр уклонения, используя для этого возможности своей аэродинамики и почти достигая максимально допустимых перегрузок; передний «мираж» воспользовался удобным случаем, и два «Сайдуиндера» стартовали с его консолей в сторону сербских истребителей. Те, чтобы сбить ракеты с курса, немедленно прибегли к системе противодействия оптико-электронным приборам, и в результате одна ракета вдруг завиляла в воздухе со все более размашистой амплитудой, в долю секунды промчалась мимо СУ-37, управляемого Хомяком, и исчезла из виду. Другая описала дугу и направилась точно в сторону одного из «миражей». Увидевший это Корсар злорадно ухмыльнулся. Но от боснийского истребителя отстрелилось подряд с полдесятка ярко вспыхивавших ловушек, и «Сайдуиндер» взорвался около одной из них.
– Хомяк, Хомяк, я Корсар, следи, я их подманиваю!
– Понял, не дурак…. – даже преобразованный декодирующей аппаратурой голос Хомяка выказывал недовольство. Но Корсар не стал на это обращать внимание – главное, его напарник удаляется сейчас в сторону солнца и, скорее всего, не виден пилотам «миражей», все внимание которых приковано к самолету Корсара. Вот один из них пристраивается чуть впереди, белые струйки инверсии срываются с его элеронов в моменты, когда пилот корректирует траекторию полета…
«Да они играют! Этот как бы подставляется мне, а второй заходит с тыла! Ну-ка, попробуем подыграть… – Корсар включил бортовую РЛС в режим захвата цели, хотя на подвесках и не осталось ракет с радиолокационным наведением. – Ничего, зато интенсивное облучение будет непременно зарегистрировано аппаратурой „миражей“, и ребятки там решат, что пилот „сухого“ попался на удочку и готовится к атаке».
«Как там этот, сзади? Его станция тоже работает на полную мощь, он приближается. Да где же Хомяк?!» СУ-37 Хомяка упал сверху, словно крылья перестали держать его в воздухе, но, оказавшись на одном уровне с «миражем», пристроившимся в хвост Корсару; мгновенно выровнялся, и с крыльевых держателей сорвались две ракеты Р-73. Дистанция была минимальной, меньше полукилометра, и пилот «миража» просто не успел уклониться.
Неизвестно, о чем этот пилот подумал в последнюю свою секунду, какому Богу молился, но катапультироваться он не стал. Оставшиеся мгновения жизни он использовал для того, чтобы выстрелить еще не захватившую как следует цель ракету в сторону самолета Корсара. Два разрыва прозвучали в небе почти одновременно, но одна Р-73, направленная Хомяком, подошла к «миражу» сзади, разворотив и частично оторвав ему хвост, а вторая превратила в крошево кабину и того, кто в ней находился. Запущенная же погибшим пилотом менее маневренная ракета средней дальности прошла мимо «сухого», не успев развернуться, и взорвалась впереди Корсара. Он рванул в сторону, чтобы не попасть под обломки.
«Удалось! – ликовал Корсар, услыхав глухой стук, негромкий, но передавшийся по всей конструкции самолета. – Однако все же немного зацепило. Только вот что? Сигнализация вроде молчит, машина послушна… Значит, ерунда! Хорошо, сколько их осталось? Один! И похоже, последний „мираж“ не горит желанием вступать в бой, пытается скрыться! Ракеты „воздух-воздух“ из всей группы остались только у меня… А, черт!» На экране наконец-то высветилась информация о повреждениях. Сам самолет был в порядке, но одна из Р-73 была повреждена – ее головка вообще не выдавала сигнала, зато вторая показывала на экране «захват цели». Боясь, что шестой самолет уйдет, Корсар выпустил исправную ракету, но вражеский летчик вовремя обнаружил опасность и сумел уйти от удара – «мираж» продолжил полет, оставляя за собой тонкий дымный след.
– Говорит Корсар, у меня неисправна последняя ракета. Работаем по наземной цели, этот пусть идет.
– Не боись, пират, сейчас он дойдет куда положено! – ответил Хомяк, и его истребитель ушел в сторону, вдогонку за «миражем».
Сравняв скорость своего полета со скоростью полета идущего чуть ниже впереди «миража» и уменьшив до пятисот метров дистанцию, русский летчик сверил положение маркера прицела пушки на лобовом стекле и плавным движением нажал на гашетку. Секундная очередь 30-миллиметровой пушки вспорола обшивку боснийского самолета, и вместо тонкого дымного следа за «миражем» вытянулся широкий хвост, в котором было все – и масло, и топливо, и гидрожидкость. Почти тут же из пораженного истребителя вылетел вверх еще один темный предмет, за которым потянулась тоненькая белая ниточка, на глазах превратившаяся в пухлый купол.
Хомяк сделал вираж вокруг повисшего в воздухе пилота. Того, что осталось в снарядном отсеке, вполне бы хватило, чтобы превратить катапультировавшегося летчика с его парашютом в лохмотья плоти и тряпья, уносимые ветром, но Хомяк не стал этого делать. Если б его спросили почему – из-за нежелания по-варварски добивать и так уже побежденного противника или из экономии снарядов, которые вполне могут пригодиться для другой цели, – он бы не ответил. Не потому, что был бы смущен, а потому, что и сам не знал.
Зворник. Бригада «Утро священной войны» под ударом Воздушный бой, происходивший в течение нескольких минут в небе на подступах к Зворнику, не остался незамеченным с земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115