Видите, имело смысл шпариться кипятком и трястись от холодной воды.
Но и этот Новый год без неприятностей не обошёлся. Под конец бала кто-то спёр у меня шифоновый шарф. Хорошо, хоть не бриллиантовое колье, которого у меня нет…
Добавочные развлечения доставили наши знакомые. Один из приятелей, не помню кто, внезапно решил вернуться в Варшаву. Надрызгался явно с перерывом в биографии, никаких убеждений и уговоров слушать не желал, заупрямился, невеста попыталась забрать у него ключи от зажигания, так он укусил её за палец. Сел в машину, кажется маленький итальянский «фиат», а может, «трабант», и двинулся. Хорошо, бензин кончился. Доехал до заправочной станции, рядом отделение милиции, радиофицированная машина стояла рядом. Менты заинтересовались странным водителем, взяли его в оборот.
— В Варшаву можете ехать, запретов нету, — объявили ему. — А машина останется здесь.
Немного покобенился, но уступил. А тут как раз заправлялась вторая машина — из Варшавы в Казимеж. Наш приятель, оказавшийся перед перспективой путешествия пешком, от столицы отказался и решил вернуться. Уселся в этот второй автомобиль.
Занятая одним пьяным, милиция не обращала внимания на второго. Тот, из Варшавы, забальзамирован был, видать, в стельку, краше нашего, казимежского, взял с места и на первом же повороте подвёл итог. Юзом проехал по утрамбованному снегу, перевернулся задом наперёд и врезался в фонарь.
Мы осмотрели машину утром. Оба, по-видимому, назюзились до одури, коль живы остались, пьяных сама природа бережёт. Водитель, правда, приземлился в больнице, а наш приятель успел вернуться к концу бала на собственных ногах. Кажется, отчасти протрезвел и просил прощения у невесты. В полдень его подбросили к заправочной станции, все умилялись, как ему повезло — попал в аварию, а машина в идеальном состоянии, рвался сам вести, но тут знакомые поставили вопрос ребром, за руль сел один из друзей, фартовый неудачник отправился в качестве пассажира и перед самой Варшавой потерял сознание.
После чего шесть месяцев провёл в гипсовом корсете, повредил-таки два верхних позвонка, не представляю, которые и в какой степени, поэтому распространяться не стану. Шесть месяцев уже говорят за себя. Лучше всех после многочисленных радостей выглядел автомобиль.
Во второй раз я оказалась в Чехословакии осенью того же года, во время волнений. Зачем меня туда черт понёс, не помню, может, было какое-то дело, а может, перчатки купить задумала? Войтек доехал со мной до Кудовы, там остался ждать, почему не поехал со мной в Прагу, боялся или ещё что?.. А может, запрещено было, меня-то это не касалось, учитывая переводы и гонорары. Во всяком случае, поехала я одна, сделала дела и отправилась обратно.
Конечно же, опять забыла автомобильную карту. Поначалу взяла правильный курс, возможно, удалось сориентироваться в сторонах света, однако вскоре начались трудности. Чехи закрасили важнейшие указатели, и на первом же большом перекрёстке я потеряла направление. Мне нужно на Градец-Крадове, а на столбе стоял Прдец и Йичинек. Немного дальше Стрна-Млыновка. Где, Боже мой, расположен этот Прдец?..
Ничего не поделаешь, заблудилась. Не жди меня в Кудове Дьявол, я бы и не подумала нервничать, деньги были, заночевала бы где-нибудь. А ему завтра утром на работу, как же я подведу. Вылезала у каждого указателя и старалась рассмотреть надписи под белой краской — никакого толку; поработали чехи на совесть, ничего нельзя разобрать. Петляя, объехала чуть ли не полстраны, большую часть пути меня сопровождали советские солдаты в джипе и вовсе не производили впечатления монстров, полыхающих огнём из пасти, напротив, казались доброжелательными и какими-то смущёнными. Возможно, политические события вовсе не возбуждали у них энтузиазма?.. Я не вникала в эти проблемы, интересовалась исключительно возвращением в Польшу.
Угодила на нужную дорогу, видимо, случайно. В горах стемнело, моросил дождик, светлело чуть-чуть с нашей стороны. Зато все окутал туман. Разъярённый Войтек места себе не мог найти — опоздала на четыре часа, а он настаивал на завтрашней работе, сел за руль, проехал треть трассы, поменялся со мной, чтобы немного поспать.
И опять я вела машину в невыгодных условиях, везло мне на эти погодные условия. По пути размышляла: о чем Войтек, собственно, думает, ведь упорно твердит, не умею-де водить, а сам дрыхнет хоть бы что. Рядом с человеком, который не умеет ездить, чуть не сутки провёл за рулём, вынужден спешить, да ещё в тумане, я бы глаз не сомкнула ни за какие сокровища мира!
Когда уже за Лодзью съехала на обочину и остановилась немного отдохнуть, он проснулся и учинил скандал. Почему, черт возьми, стою, надо ехать, ему на работу!!!
Разозлилась я так, что он перед работой успел даже побриться. Ярость всегда придавала мне сил…
* * *
В ноябре я снова уехала в Копенгаген.
Остановилась у Алиции в Биркероде, привезла ей всякую любимую снедь, между прочим, солёные огурцы, ароматом которых, не знаю уж, как это удалось, пропиталась моя думка. По-моему, они были завинчены намертво, да, видать, огуречный рассол имеет большую пробойную силу. Кроме огурцов, бигоса, колбасы и тому подобного постоянного набора, естественно, позаботилась о напитках. Нарезались мы вдвоём, Торкиль принял весьма скромное участие в нашем приёме и рано удалился спать. Что-то около полуночи.
Едва он закрыл спальню, я отправилась в сад набрать орехов. Густая лещина росла вдоль ограды, и я ужасно удивилась, что орехов не было. Да и кусты какие-то подозрительно голые. Вернувшись домой, потребовала от Алиции объяснения. Почему Торкиль пообрывал не только орехи, но и листву, кусты совсем голые, куда это годится. Алиция, по-видимому пребывавшая тоже под солидной мухой, отправилась выяснять причины безобразия к мужу. Торкиль, трезвый, удивлённый странными упрёками, с большим трудом втолковал нам: на дворе ноябрь, листва сама облетела.
Затем он снова удалился почивать, а мы уже в одиночестве по полной программе исполнили все народные песни, песни Войска Польского, песни демократические и довоенные, а также частушки и по мере сил отплясали танцы разных народов. В четыре утра одолел волчий голод — мяска бы горяченького! Мяса в доме не оказалось, Алиция открыла банку рыбной икры, которую надлежало поджаривать ломтиками, поджарили — мерзость такая, что не пошла даже под пьяную лавочку. Решили поискать чего-нибудь повкусней, Алиция рванула ящик с консервами, ящик вылетел со страшным грохотом, и она приземлилась в куче банок. Дом содрогнулся до основания, Торкиль проснулся и вышел осведомиться, что случилось.
Мы встретили его бурными радостными воплями, спать уже не отпустили, и к восходу солнца он у нас прекрасно отплясывал трояка и пел «Как гурали жито сеяли». Поведение наше, как выяснилось, достойно было всяческого порицания. И ещё раз, к слову, о датчанах: в комнате рядом с гостиной спал Тюре, сын Торкиля от первого брака, юноша взрослый, уже за двадцать. Спал, так сказать, чисто теоретически, на практике наши вопли доконали бы сурка и всех святых угодников. А Тюре, промучившись до утра, не дал о себе знать, даже когда его отец отплясывал трояка. А ведь любой нормальный польский парень ворвался бы с криком: «Заткнитесь, черт побери, я спать хочу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Но и этот Новый год без неприятностей не обошёлся. Под конец бала кто-то спёр у меня шифоновый шарф. Хорошо, хоть не бриллиантовое колье, которого у меня нет…
Добавочные развлечения доставили наши знакомые. Один из приятелей, не помню кто, внезапно решил вернуться в Варшаву. Надрызгался явно с перерывом в биографии, никаких убеждений и уговоров слушать не желал, заупрямился, невеста попыталась забрать у него ключи от зажигания, так он укусил её за палец. Сел в машину, кажется маленький итальянский «фиат», а может, «трабант», и двинулся. Хорошо, бензин кончился. Доехал до заправочной станции, рядом отделение милиции, радиофицированная машина стояла рядом. Менты заинтересовались странным водителем, взяли его в оборот.
— В Варшаву можете ехать, запретов нету, — объявили ему. — А машина останется здесь.
Немного покобенился, но уступил. А тут как раз заправлялась вторая машина — из Варшавы в Казимеж. Наш приятель, оказавшийся перед перспективой путешествия пешком, от столицы отказался и решил вернуться. Уселся в этот второй автомобиль.
Занятая одним пьяным, милиция не обращала внимания на второго. Тот, из Варшавы, забальзамирован был, видать, в стельку, краше нашего, казимежского, взял с места и на первом же повороте подвёл итог. Юзом проехал по утрамбованному снегу, перевернулся задом наперёд и врезался в фонарь.
Мы осмотрели машину утром. Оба, по-видимому, назюзились до одури, коль живы остались, пьяных сама природа бережёт. Водитель, правда, приземлился в больнице, а наш приятель успел вернуться к концу бала на собственных ногах. Кажется, отчасти протрезвел и просил прощения у невесты. В полдень его подбросили к заправочной станции, все умилялись, как ему повезло — попал в аварию, а машина в идеальном состоянии, рвался сам вести, но тут знакомые поставили вопрос ребром, за руль сел один из друзей, фартовый неудачник отправился в качестве пассажира и перед самой Варшавой потерял сознание.
После чего шесть месяцев провёл в гипсовом корсете, повредил-таки два верхних позвонка, не представляю, которые и в какой степени, поэтому распространяться не стану. Шесть месяцев уже говорят за себя. Лучше всех после многочисленных радостей выглядел автомобиль.
Во второй раз я оказалась в Чехословакии осенью того же года, во время волнений. Зачем меня туда черт понёс, не помню, может, было какое-то дело, а может, перчатки купить задумала? Войтек доехал со мной до Кудовы, там остался ждать, почему не поехал со мной в Прагу, боялся или ещё что?.. А может, запрещено было, меня-то это не касалось, учитывая переводы и гонорары. Во всяком случае, поехала я одна, сделала дела и отправилась обратно.
Конечно же, опять забыла автомобильную карту. Поначалу взяла правильный курс, возможно, удалось сориентироваться в сторонах света, однако вскоре начались трудности. Чехи закрасили важнейшие указатели, и на первом же большом перекрёстке я потеряла направление. Мне нужно на Градец-Крадове, а на столбе стоял Прдец и Йичинек. Немного дальше Стрна-Млыновка. Где, Боже мой, расположен этот Прдец?..
Ничего не поделаешь, заблудилась. Не жди меня в Кудове Дьявол, я бы и не подумала нервничать, деньги были, заночевала бы где-нибудь. А ему завтра утром на работу, как же я подведу. Вылезала у каждого указателя и старалась рассмотреть надписи под белой краской — никакого толку; поработали чехи на совесть, ничего нельзя разобрать. Петляя, объехала чуть ли не полстраны, большую часть пути меня сопровождали советские солдаты в джипе и вовсе не производили впечатления монстров, полыхающих огнём из пасти, напротив, казались доброжелательными и какими-то смущёнными. Возможно, политические события вовсе не возбуждали у них энтузиазма?.. Я не вникала в эти проблемы, интересовалась исключительно возвращением в Польшу.
Угодила на нужную дорогу, видимо, случайно. В горах стемнело, моросил дождик, светлело чуть-чуть с нашей стороны. Зато все окутал туман. Разъярённый Войтек места себе не мог найти — опоздала на четыре часа, а он настаивал на завтрашней работе, сел за руль, проехал треть трассы, поменялся со мной, чтобы немного поспать.
И опять я вела машину в невыгодных условиях, везло мне на эти погодные условия. По пути размышляла: о чем Войтек, собственно, думает, ведь упорно твердит, не умею-де водить, а сам дрыхнет хоть бы что. Рядом с человеком, который не умеет ездить, чуть не сутки провёл за рулём, вынужден спешить, да ещё в тумане, я бы глаз не сомкнула ни за какие сокровища мира!
Когда уже за Лодзью съехала на обочину и остановилась немного отдохнуть, он проснулся и учинил скандал. Почему, черт возьми, стою, надо ехать, ему на работу!!!
Разозлилась я так, что он перед работой успел даже побриться. Ярость всегда придавала мне сил…
* * *
В ноябре я снова уехала в Копенгаген.
Остановилась у Алиции в Биркероде, привезла ей всякую любимую снедь, между прочим, солёные огурцы, ароматом которых, не знаю уж, как это удалось, пропиталась моя думка. По-моему, они были завинчены намертво, да, видать, огуречный рассол имеет большую пробойную силу. Кроме огурцов, бигоса, колбасы и тому подобного постоянного набора, естественно, позаботилась о напитках. Нарезались мы вдвоём, Торкиль принял весьма скромное участие в нашем приёме и рано удалился спать. Что-то около полуночи.
Едва он закрыл спальню, я отправилась в сад набрать орехов. Густая лещина росла вдоль ограды, и я ужасно удивилась, что орехов не было. Да и кусты какие-то подозрительно голые. Вернувшись домой, потребовала от Алиции объяснения. Почему Торкиль пообрывал не только орехи, но и листву, кусты совсем голые, куда это годится. Алиция, по-видимому пребывавшая тоже под солидной мухой, отправилась выяснять причины безобразия к мужу. Торкиль, трезвый, удивлённый странными упрёками, с большим трудом втолковал нам: на дворе ноябрь, листва сама облетела.
Затем он снова удалился почивать, а мы уже в одиночестве по полной программе исполнили все народные песни, песни Войска Польского, песни демократические и довоенные, а также частушки и по мере сил отплясали танцы разных народов. В четыре утра одолел волчий голод — мяска бы горяченького! Мяса в доме не оказалось, Алиция открыла банку рыбной икры, которую надлежало поджаривать ломтиками, поджарили — мерзость такая, что не пошла даже под пьяную лавочку. Решили поискать чего-нибудь повкусней, Алиция рванула ящик с консервами, ящик вылетел со страшным грохотом, и она приземлилась в куче банок. Дом содрогнулся до основания, Торкиль проснулся и вышел осведомиться, что случилось.
Мы встретили его бурными радостными воплями, спать уже не отпустили, и к восходу солнца он у нас прекрасно отплясывал трояка и пел «Как гурали жито сеяли». Поведение наше, как выяснилось, достойно было всяческого порицания. И ещё раз, к слову, о датчанах: в комнате рядом с гостиной спал Тюре, сын Торкиля от первого брака, юноша взрослый, уже за двадцать. Спал, так сказать, чисто теоретически, на практике наши вопли доконали бы сурка и всех святых угодников. А Тюре, промучившись до утра, не дал о себе знать, даже когда его отец отплясывал трояка. А ведь любой нормальный польский парень ворвался бы с криком: «Заткнитесь, черт побери, я спать хочу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85