Все водители действовали словно в цирковом аттракционе. Автокар и машина с горы притормозили, а тот, снизу, обгонявший, втёрся между ними — разминулись на миллиметры. Мой воздыхатель тоже доставил много эмоций: например, одной рукой жестикулировал, а второй пытался погладить меня по колену, я вежливо попросила хоть одну конечность держать на баранке. В последний день, а вернее, ночь, когда мы уже собирались в Катанию, в центре Таормины появилось препятствие — перед гостиницей припарковался лимузин, и автокар никак не мог втиснуться в оставшуюся щель. Вопреки всему и вся попробовал проехать, левым боком шаркал по стене здания, а правым по лимузину, и протиснулся бы, не случись малюсенький ризалит, выступавший всего-то на два сантиметра. И тут автокар застопорило. Было два ночи, из гостиницы вывалился хмырь в халате, сообщил, лимузин не его, надо поискать владельца. Появился шанс опоздать на самолёт. Но владелец обнаружился, полетел было на водителя автокара с кулаками, да не смог до него добраться. От «mamma mia» и «porca miseria» загустел воздух, наконец машины разъехались — автокар дал задний ход, недурно помятый лимузин отчалил, для нас освободилась дорога.
Лампочки в гостинице «Минерва» давали слишком мало света, только вернувшись к фру Скифтер, я рассмотрела себя в зеркале. И обомлела: помолодела на десять лет и сказочно похорошела. И как же после этого мне не любить Таормину?..
* * *
Вскоре после Алиции в Польшу уехал Мартин. Мы вместе сидели на ступеньках у входа в дом на бульваре Андерсена и горевали от всей души. Бог знает, почему сидели на лестнице, с равным успехом могли горевать в комнате. Вроде бы уж хватит Дании, соскучились по родине, а с другой стороны, возвращаешься словно в тюрьму. Отправиться в новую поездку — ещё бабушка надвое сказала, полно трудностей, дадут ли, к примеру, паспорт, возьмут и откажут без всякой видимой причины, потому только, что у любого буцефала так левая нога захочет, и что?..
Именно такова подлинная причина наших бесконечных поездок. Всю болтовню насчёт заработков, жадности, обогащения можно спокойно подложить под трамвай, хотя в самом желании разбогатеть нет опять-таки ничего уж такого зазорного. Разумеется, многие уезжают исключительно ради денег, чему, впрочем, трудно удивляться, но самое главное, в этих западных странах люди чувствовали себя людьми. Имели право сами решать, что и как, без особого на то разрешения первого встречного чинуши, наделённого властью. Такой чинуша всю жизнь мне определит исходя из своих представлений, а по какому праву, черт побери?!..
Раньше всех сформулировала своё отношение к делу Алиция.
— Я откровенно заявляю, — поведала она как-то. — Предпочитаю жить здесь хоть под мостом и жрать картофельные очистки, нежели там купаться в икре с шампанским. Primo, ни один старый хрен не диктует мне, что делать и как делать; как хочу, так и живу, например, в любую минуту могу поехать в Вену, a secundo, здесь мне никто не лжёт, лапшу на уши не вешает. Здесь не врут, может, заметила случайно? А у нас лгут на каждом шагу. Лжи не выношу, с меня хватит.
Решила выйти за Торкиля и остаться в Дании навсегда. Я поняла её прекрасно, хотя и не полностью: масштабы нашей лжи тогда ещё не доходили до меня в полном объёме. Позже поняла все это гораздо лучше.
С заключением брака неприятностей у Алиции тоже хватило, подробностей не знаю, была в это время в Копенгагене, а все осложнения, разумеется, обрушились в Польше. Сдаётся, очередная властелинша в паспортном бюро сообщила ей, что получит паспорт и уедет лишь в том случае, если принесёт справку насчёт датского мужа и свидетельство о заключении брака. Алиция едва не отказалась от Торкиля назло бабе. Непременным условием заключения брака является пребывание будущего мужа в Польше в течение по меньшей мере тридцати дней. Торкиль взял отпуск и приехал — Алицию он любил очень. Аккурат тут же тяжело заболела последняя родственница Алиции, тётка, жившая в Вельске. Алиция забрала жениха с собой в Бельск, где раздваивалась на равные половины: ухаживала за тёткой и пыталась хоть как-нибудь развлечь Торкиля…
Ничего не поделаешь, здесь неизбежны интимные подробности. Тётка уже не поднималась с постели, нуждалась в уходе, то и дело тихонько просила:
— Писать…
Торкиль глухотой не страдал, слышал эти тихие просьбы, хотя Алиция выгоняла его на прогулки и экскурсии. Ездил, конечно, ходил в горы, однажды выбрался на Климчок.
На горе съел бутерброд, запил пивом, спустился, осмотрелся в поисках соответствующего объекта, не обнаружил, наткнулся на двух баб, мывших пол в какой-то забегаловке. И к этим деревенским бабам с подоткнутыми подолами элегантно обратился:
— Do you speak English?
Бабы бросили своё занятие и уставились на него во все глаза. Торкиль попробовал иначе.
— Parlez-vous franзais? Снова не получил ответа.
— Sprechen Sie deutsch? — осведомился он почти в отчаянии.
Бабы с поломойными тряпками в руках таращились на него, будто на говорящую лошадь. Торкиль сказал «dablju si», «nul nul» — никакой реакции. И вдруг он вспомнил больную тётку Алиции.
— Писать! — охнул он.
Бабы расцвели от радости — поняли иностранца! Побросали тряпки, схватили его за руку, поволокли в соответствующее помещение, скандально компрометирующее страну, тем не менее служившее санитарным узлом. У меня слезы текли от хохота, когда Алиция рассказала мне этот эпизод, только датчанин способен на нечто этакое — «Parlez-vous franзais» к бабам, моющим пол под Климчаком!..
Проблемой оставался для Алиции и Янек, хотя вопрос о расставании обсуждался с ним не раз. Янек вёл себя благородно и по-джентльменски, они остались друзьями, и Алиция во что бы то ни стало жаждала одарить его, позвонила, велела мне купить и переслать ортальоновый плащ соответствующего размера, у нас тогда раритет.
Мартина в универмаг я затащила силой — надо же на кого-то плащ примерить, на номер размера надеяться не приходилось — везде разные. Мартин ненавидел примерять одежду, можно сказать, пожертвовал собой, стоял столб столбом, с закрытыми глазами и сжатыми зубами, а я безумствовала вокруг него, стараясь выбрать наилучший вариант. Продавщицы посматривали на нас странновато и нерешительно, но я в раже не обратила внимания.
Выбрали наконец, я отослала и получила от Алиции письмо, начинавшееся так: «Янек, хотя мы и разошлись с ним, пол не менял…»
Да-да, купили дамский плащ гигантского размера, на чудовищно огромную бабу. Алиция ласково спрашивала, что с ним делать, ибо Горпин в Польше мало. Кажется, ей удалось-таки плащ загнать.
История с колбасой, увековеченная в «Лесе», тоже подлинная. Мартин получил из Польши колбасу, а может, и можжевёловку к тому же, его шеф, интересовавшийся польским языком, запомнил название продукта и почти правильно произнёс:
— Кал… баса…
— Моча тенора, — машинально пробормотал Мартин.
Шеф обладал хорошим слухом и с интересом спросил, о чем речь. Мартин растерялся от смущения и разъяснил — так, мол, называется сорт колбасы. Шеф запомнил.
Во время первого пребывания в Дании я начала писать «Крокодила из страны Шарлотты» и сразу убила Алицию лишь с одной целью — написать про рысаков в Шарлоттенлунде. Рысаки на Аматёре не вдохновляли меня, хотя там я выиграла на Хермода, там Флоренс пришла первой на короткой дистанции, там состоялись скандинавско-советские состязания по конному спорту, и мы с Мартином испереживались, на кого ставить из патриотических соображений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Лампочки в гостинице «Минерва» давали слишком мало света, только вернувшись к фру Скифтер, я рассмотрела себя в зеркале. И обомлела: помолодела на десять лет и сказочно похорошела. И как же после этого мне не любить Таормину?..
* * *
Вскоре после Алиции в Польшу уехал Мартин. Мы вместе сидели на ступеньках у входа в дом на бульваре Андерсена и горевали от всей души. Бог знает, почему сидели на лестнице, с равным успехом могли горевать в комнате. Вроде бы уж хватит Дании, соскучились по родине, а с другой стороны, возвращаешься словно в тюрьму. Отправиться в новую поездку — ещё бабушка надвое сказала, полно трудностей, дадут ли, к примеру, паспорт, возьмут и откажут без всякой видимой причины, потому только, что у любого буцефала так левая нога захочет, и что?..
Именно такова подлинная причина наших бесконечных поездок. Всю болтовню насчёт заработков, жадности, обогащения можно спокойно подложить под трамвай, хотя в самом желании разбогатеть нет опять-таки ничего уж такого зазорного. Разумеется, многие уезжают исключительно ради денег, чему, впрочем, трудно удивляться, но самое главное, в этих западных странах люди чувствовали себя людьми. Имели право сами решать, что и как, без особого на то разрешения первого встречного чинуши, наделённого властью. Такой чинуша всю жизнь мне определит исходя из своих представлений, а по какому праву, черт побери?!..
Раньше всех сформулировала своё отношение к делу Алиция.
— Я откровенно заявляю, — поведала она как-то. — Предпочитаю жить здесь хоть под мостом и жрать картофельные очистки, нежели там купаться в икре с шампанским. Primo, ни один старый хрен не диктует мне, что делать и как делать; как хочу, так и живу, например, в любую минуту могу поехать в Вену, a secundo, здесь мне никто не лжёт, лапшу на уши не вешает. Здесь не врут, может, заметила случайно? А у нас лгут на каждом шагу. Лжи не выношу, с меня хватит.
Решила выйти за Торкиля и остаться в Дании навсегда. Я поняла её прекрасно, хотя и не полностью: масштабы нашей лжи тогда ещё не доходили до меня в полном объёме. Позже поняла все это гораздо лучше.
С заключением брака неприятностей у Алиции тоже хватило, подробностей не знаю, была в это время в Копенгагене, а все осложнения, разумеется, обрушились в Польше. Сдаётся, очередная властелинша в паспортном бюро сообщила ей, что получит паспорт и уедет лишь в том случае, если принесёт справку насчёт датского мужа и свидетельство о заключении брака. Алиция едва не отказалась от Торкиля назло бабе. Непременным условием заключения брака является пребывание будущего мужа в Польше в течение по меньшей мере тридцати дней. Торкиль взял отпуск и приехал — Алицию он любил очень. Аккурат тут же тяжело заболела последняя родственница Алиции, тётка, жившая в Вельске. Алиция забрала жениха с собой в Бельск, где раздваивалась на равные половины: ухаживала за тёткой и пыталась хоть как-нибудь развлечь Торкиля…
Ничего не поделаешь, здесь неизбежны интимные подробности. Тётка уже не поднималась с постели, нуждалась в уходе, то и дело тихонько просила:
— Писать…
Торкиль глухотой не страдал, слышал эти тихие просьбы, хотя Алиция выгоняла его на прогулки и экскурсии. Ездил, конечно, ходил в горы, однажды выбрался на Климчок.
На горе съел бутерброд, запил пивом, спустился, осмотрелся в поисках соответствующего объекта, не обнаружил, наткнулся на двух баб, мывших пол в какой-то забегаловке. И к этим деревенским бабам с подоткнутыми подолами элегантно обратился:
— Do you speak English?
Бабы бросили своё занятие и уставились на него во все глаза. Торкиль попробовал иначе.
— Parlez-vous franзais? Снова не получил ответа.
— Sprechen Sie deutsch? — осведомился он почти в отчаянии.
Бабы с поломойными тряпками в руках таращились на него, будто на говорящую лошадь. Торкиль сказал «dablju si», «nul nul» — никакой реакции. И вдруг он вспомнил больную тётку Алиции.
— Писать! — охнул он.
Бабы расцвели от радости — поняли иностранца! Побросали тряпки, схватили его за руку, поволокли в соответствующее помещение, скандально компрометирующее страну, тем не менее служившее санитарным узлом. У меня слезы текли от хохота, когда Алиция рассказала мне этот эпизод, только датчанин способен на нечто этакое — «Parlez-vous franзais» к бабам, моющим пол под Климчаком!..
Проблемой оставался для Алиции и Янек, хотя вопрос о расставании обсуждался с ним не раз. Янек вёл себя благородно и по-джентльменски, они остались друзьями, и Алиция во что бы то ни стало жаждала одарить его, позвонила, велела мне купить и переслать ортальоновый плащ соответствующего размера, у нас тогда раритет.
Мартина в универмаг я затащила силой — надо же на кого-то плащ примерить, на номер размера надеяться не приходилось — везде разные. Мартин ненавидел примерять одежду, можно сказать, пожертвовал собой, стоял столб столбом, с закрытыми глазами и сжатыми зубами, а я безумствовала вокруг него, стараясь выбрать наилучший вариант. Продавщицы посматривали на нас странновато и нерешительно, но я в раже не обратила внимания.
Выбрали наконец, я отослала и получила от Алиции письмо, начинавшееся так: «Янек, хотя мы и разошлись с ним, пол не менял…»
Да-да, купили дамский плащ гигантского размера, на чудовищно огромную бабу. Алиция ласково спрашивала, что с ним делать, ибо Горпин в Польше мало. Кажется, ей удалось-таки плащ загнать.
История с колбасой, увековеченная в «Лесе», тоже подлинная. Мартин получил из Польши колбасу, а может, и можжевёловку к тому же, его шеф, интересовавшийся польским языком, запомнил название продукта и почти правильно произнёс:
— Кал… баса…
— Моча тенора, — машинально пробормотал Мартин.
Шеф обладал хорошим слухом и с интересом спросил, о чем речь. Мартин растерялся от смущения и разъяснил — так, мол, называется сорт колбасы. Шеф запомнил.
Во время первого пребывания в Дании я начала писать «Крокодила из страны Шарлотты» и сразу убила Алицию лишь с одной целью — написать про рысаков в Шарлоттенлунде. Рысаки на Аматёре не вдохновляли меня, хотя там я выиграла на Хермода, там Флоренс пришла первой на короткой дистанции, там состоялись скандинавско-советские состязания по конному спорту, и мы с Мартином испереживались, на кого ставить из патриотических соображений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85