Играли вчетвером — его пассия даже не различала карт. Моим партнёром оказался Юрек, и я изо всех сил карабкалась на вершины интеллекта, чувства мои, естественно, мешали при этом неимоверно. Объявила пять бубён, которые сделали бы нам большой роббер, риск, конечно, был, но я начала розыгрыш и поняла, что выигрываю. Успех! Марек держит последний малый козырь, взятку я возьму — есть чем, остальное зависит от меня, выхожу королём пик…
В нервах и сердечных страданиях поспешила на один ход и пошла королём пик, уверенная, что последний козырь уже отобрала. Марек перебил, я просадила, а ведь игра была моя!
— Так я и знал, что она отберёт эту последнюю бубну, — снисходительно бросил Марек.
Юрек держался по-джентльменски, промолчал. Михал, охая, ползал под столом. Что оставалось делать? Разреветься или захохотать; выбрала второе. Если я и могла рассчитывать на внимание Юрека, в этот момент потеряла его навсегда.
На лыжах оба ходили как боги. Марек даже лучше Юрека. Это уж так, к слову. Лыжная бесталанность, понятно, сыграла тоже свою роль в моем поражении.
В Варшаву я вернулась с ворохом впечатлений и с новыми силами. В первой части «Клина» рассказано, что я вытворяла, чтобы расшифровать фраера из телефона, в одном только соврала. Номер получила доверительно, под большим секретом и вовсе не звонила всем подряд, чтобы добраться до него. От кого получила, не скажу. Во всей этой чертовщине, по-видимому, увязла основательно, потому как именно тогда разразился кухонный катаклизм.
Скорей всего подтекало или засорилось, не помню, отчётливые воспоминания связаны лишь с водопроводчиком. Перекрыли воду в подвале, он проверил в чем дело. Авария фундаментальная — надо менять трубы; зашпунтовал отверстие от снятого крана. Мы стояли напротив раковины, у буфета, и решали, что предпринять, в этот момент кто-то открыл воду в подвале, шпунт выбило с силой оружейного снаряда, мощная струя обрушилась на водопроводчика, штукатурка со стены грохнулась в раковину, и все коммуникации предстали в полной красе.
Водопроводчик отнёсся к делу философски.
— Ну, теперь легче, — утешил он меня, вытираясь тряпкой. — Все видно. Только вот ремонтик придётся сделать.
Я не артачилась: в подвале ждал своего часа купленный на стройке кафель, штукатурка все равно рухнула, даже отбивать не надо, прямой смысл сразу положить кафель. Если уж класть в кухне, надо и ванную цивилизовать.
Мои недавние строительные контакты сработали, заполучила прекрасных кафельщиков, с рабочим классом всегда умела договориться. Условились насчёт сроков, успеть бы до Пасхи, потому как после праздников пойдут другие заказы, начали уточнять детали.
— Цемент есть, известь есть, кирпич есть, — перечислили они. — Все, как положено, по счёту. Кафель вы, пани инженерша, имеете. Остаётся только песок. Песок наши клиенты сами достают.
И вот я начала сама доставать песок.
Подобно Костюшко на краковской рыночной площади, с левой рукой на сердце и саблей в правой руке, клянусь, совершила все возможное и даже больше с целью легальной закупки песка для ремонта. События разворачивались как раз после зимы столетия, в Висле песок ещё не копали, на некоторых стройках запас песку имелся, но не имелось самосвала, а у обладателей самосвалов не было песку. Кафельщики обитали стены в ванной. Я впала в панику и решила песок украсть.
Неподалёку от моего дома обновляли особняк Шустера. Зима задержала строителей, пирамида смёрзшегося песку лежала около самого забора, даже на улицу высыпалось, к подножию большого дерева. Крала я песок с помощью мусорных ведёрок, старой детской коляски и старшего сына, дерево же у особняка держала в уме в качестве камуфляжа: вовсе не краду, а проявляю заботу о природе, откапываю вот дерево, чтобы не засохло.
Первую кучу песку мы высыпали во дворе, и тотчас же её кто-то стырил. Возможно, песок растащили дети, во всяком случае, никаких следов от него не осталось. Следующую порцию мы высыпали в подвале, спешили как на пожар — кафельщики подгоняли. Изо дня в день во второй половине суток катались мы туда-сюда, продолжалась катавасия шесть дней, первые два сошли на льготных условиях: подмораживало, и коляска довольно прилично катилась по твёрдому грунту, а с третьего дня ударила весна. Утопая в слякоти, волокли мы с ребёнком треклятую коляску, тяжеленную как черт те что. И вдруг обнаружилось: каторжная работа имела воспитательный аспект.
— Мам, я ни за что не стану вором! — решительно отрезал мой сын, когда мы проезжали мимо семенной лавки.
— Что ты говоришь? — заинтересовалась я. — А почему же это?
— Больно уж тяжёлая работа.
Когда на улице Людовой с бордюра соскользнуло одно колесо и все содержимое коляски вывалилось на Ежи, он принял очередное решение.
— И на море никогда не поеду, — мрачно сообщил он, вылезая из-под вёдер и отряхиваясь от жидкой грязи.
— Что так? — пропыхтела я, втаскивая коляску на тротуар.
— Знаешь, как увижу песок, плохо становится…
В самом конце песочного мероприятия кто-то спёр и коляску, оставленную под лестницей. Слава Богу, песку мы уже навозили.
Напоминаю вам, уважаемые читатели, сколько бы ни рассказывала про всякие побочные отдельные события, стремилась к одному — поведать о начале моих чувств к милиции. Ясное дело, чувства возникли не в ходе песочной эпопеи, песочные подвиги я предпочитала совершать, не встречая поблизости милиции. Сейчас приступлю к обстоятельствам воспламенения этих чувств.
Януш, само собой, не шёл из головы, и я добросовестно обдумывала всякие дипломатические приёмы, чтобы встретиться с ним как бы случайно. Явно встречаться не могла себе позволить: бегаю за мужиком, который чхать на меня хотел, — Господи Боже, компрометация фундаментальная, не стану хотя бы усугублять! В принципе я давно поставила на нем крест, но мне нравилось бывать в его обществе — никто не умел так красиво танцевать английский вальс, да и относился он ко мне прямо-таки трогательно, и я от души радовалась каждой встрече. В рамках такой дипломатической операции я взялась выполнять какое-то поручение в Лодзи, не помню уже какое, наверняка что-то связанное с моими паломничествами по домам культуры. В Лодзь я добиралась откуда-то, поезд приходил утром, я воспользовалась случаем, адрес знала, послала телеграмму с просьбой снять мне номер в гостинице. Ответа получить не могла — то и дело переезжала с места на место.
В Лодзь приехала ровно в полночь, обдумывая по пути создавшуюся неординарную ситуацию. Возможно, Януш заказал мне номер, но как, черт побери, об этом узнать? Адрес? Без толку — он снимает комнату у какой-то особы, фамилия которой мне неизвестна. Телефона тоже не знаю, в телеграмме не сообщила, когда приеду и на какой вокзал — сама этого не ведала. Нанести визит посреди ночи — нет уж, кое-какие остатки приличий надлежит соблюсти. А ночь тёмная, в городе никогда не была…
В пять минут первого я ворвалась в железнодорожное отделение милиции Лодзь-Фабричная со страстным признанием:
— Уважаемые паны, я обожаю милицию!
Присутствующие в помещении паны повскакивали с мест.
— Дорогая пани! — с энтузиазмом откликнулись уважаемые паны. — Такое мы слышим впервые в жизни! Для вас — все, что угодно!
Я объяснила: всего не потребую, но кое-что — да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
В нервах и сердечных страданиях поспешила на один ход и пошла королём пик, уверенная, что последний козырь уже отобрала. Марек перебил, я просадила, а ведь игра была моя!
— Так я и знал, что она отберёт эту последнюю бубну, — снисходительно бросил Марек.
Юрек держался по-джентльменски, промолчал. Михал, охая, ползал под столом. Что оставалось делать? Разреветься или захохотать; выбрала второе. Если я и могла рассчитывать на внимание Юрека, в этот момент потеряла его навсегда.
На лыжах оба ходили как боги. Марек даже лучше Юрека. Это уж так, к слову. Лыжная бесталанность, понятно, сыграла тоже свою роль в моем поражении.
В Варшаву я вернулась с ворохом впечатлений и с новыми силами. В первой части «Клина» рассказано, что я вытворяла, чтобы расшифровать фраера из телефона, в одном только соврала. Номер получила доверительно, под большим секретом и вовсе не звонила всем подряд, чтобы добраться до него. От кого получила, не скажу. Во всей этой чертовщине, по-видимому, увязла основательно, потому как именно тогда разразился кухонный катаклизм.
Скорей всего подтекало или засорилось, не помню, отчётливые воспоминания связаны лишь с водопроводчиком. Перекрыли воду в подвале, он проверил в чем дело. Авария фундаментальная — надо менять трубы; зашпунтовал отверстие от снятого крана. Мы стояли напротив раковины, у буфета, и решали, что предпринять, в этот момент кто-то открыл воду в подвале, шпунт выбило с силой оружейного снаряда, мощная струя обрушилась на водопроводчика, штукатурка со стены грохнулась в раковину, и все коммуникации предстали в полной красе.
Водопроводчик отнёсся к делу философски.
— Ну, теперь легче, — утешил он меня, вытираясь тряпкой. — Все видно. Только вот ремонтик придётся сделать.
Я не артачилась: в подвале ждал своего часа купленный на стройке кафель, штукатурка все равно рухнула, даже отбивать не надо, прямой смысл сразу положить кафель. Если уж класть в кухне, надо и ванную цивилизовать.
Мои недавние строительные контакты сработали, заполучила прекрасных кафельщиков, с рабочим классом всегда умела договориться. Условились насчёт сроков, успеть бы до Пасхи, потому как после праздников пойдут другие заказы, начали уточнять детали.
— Цемент есть, известь есть, кирпич есть, — перечислили они. — Все, как положено, по счёту. Кафель вы, пани инженерша, имеете. Остаётся только песок. Песок наши клиенты сами достают.
И вот я начала сама доставать песок.
Подобно Костюшко на краковской рыночной площади, с левой рукой на сердце и саблей в правой руке, клянусь, совершила все возможное и даже больше с целью легальной закупки песка для ремонта. События разворачивались как раз после зимы столетия, в Висле песок ещё не копали, на некоторых стройках запас песку имелся, но не имелось самосвала, а у обладателей самосвалов не было песку. Кафельщики обитали стены в ванной. Я впала в панику и решила песок украсть.
Неподалёку от моего дома обновляли особняк Шустера. Зима задержала строителей, пирамида смёрзшегося песку лежала около самого забора, даже на улицу высыпалось, к подножию большого дерева. Крала я песок с помощью мусорных ведёрок, старой детской коляски и старшего сына, дерево же у особняка держала в уме в качестве камуфляжа: вовсе не краду, а проявляю заботу о природе, откапываю вот дерево, чтобы не засохло.
Первую кучу песку мы высыпали во дворе, и тотчас же её кто-то стырил. Возможно, песок растащили дети, во всяком случае, никаких следов от него не осталось. Следующую порцию мы высыпали в подвале, спешили как на пожар — кафельщики подгоняли. Изо дня в день во второй половине суток катались мы туда-сюда, продолжалась катавасия шесть дней, первые два сошли на льготных условиях: подмораживало, и коляска довольно прилично катилась по твёрдому грунту, а с третьего дня ударила весна. Утопая в слякоти, волокли мы с ребёнком треклятую коляску, тяжеленную как черт те что. И вдруг обнаружилось: каторжная работа имела воспитательный аспект.
— Мам, я ни за что не стану вором! — решительно отрезал мой сын, когда мы проезжали мимо семенной лавки.
— Что ты говоришь? — заинтересовалась я. — А почему же это?
— Больно уж тяжёлая работа.
Когда на улице Людовой с бордюра соскользнуло одно колесо и все содержимое коляски вывалилось на Ежи, он принял очередное решение.
— И на море никогда не поеду, — мрачно сообщил он, вылезая из-под вёдер и отряхиваясь от жидкой грязи.
— Что так? — пропыхтела я, втаскивая коляску на тротуар.
— Знаешь, как увижу песок, плохо становится…
В самом конце песочного мероприятия кто-то спёр и коляску, оставленную под лестницей. Слава Богу, песку мы уже навозили.
Напоминаю вам, уважаемые читатели, сколько бы ни рассказывала про всякие побочные отдельные события, стремилась к одному — поведать о начале моих чувств к милиции. Ясное дело, чувства возникли не в ходе песочной эпопеи, песочные подвиги я предпочитала совершать, не встречая поблизости милиции. Сейчас приступлю к обстоятельствам воспламенения этих чувств.
Януш, само собой, не шёл из головы, и я добросовестно обдумывала всякие дипломатические приёмы, чтобы встретиться с ним как бы случайно. Явно встречаться не могла себе позволить: бегаю за мужиком, который чхать на меня хотел, — Господи Боже, компрометация фундаментальная, не стану хотя бы усугублять! В принципе я давно поставила на нем крест, но мне нравилось бывать в его обществе — никто не умел так красиво танцевать английский вальс, да и относился он ко мне прямо-таки трогательно, и я от души радовалась каждой встрече. В рамках такой дипломатической операции я взялась выполнять какое-то поручение в Лодзи, не помню уже какое, наверняка что-то связанное с моими паломничествами по домам культуры. В Лодзь я добиралась откуда-то, поезд приходил утром, я воспользовалась случаем, адрес знала, послала телеграмму с просьбой снять мне номер в гостинице. Ответа получить не могла — то и дело переезжала с места на место.
В Лодзь приехала ровно в полночь, обдумывая по пути создавшуюся неординарную ситуацию. Возможно, Януш заказал мне номер, но как, черт побери, об этом узнать? Адрес? Без толку — он снимает комнату у какой-то особы, фамилия которой мне неизвестна. Телефона тоже не знаю, в телеграмме не сообщила, когда приеду и на какой вокзал — сама этого не ведала. Нанести визит посреди ночи — нет уж, кое-какие остатки приличий надлежит соблюсти. А ночь тёмная, в городе никогда не была…
В пять минут первого я ворвалась в железнодорожное отделение милиции Лодзь-Фабричная со страстным признанием:
— Уважаемые паны, я обожаю милицию!
Присутствующие в помещении паны повскакивали с мест.
— Дорогая пани! — с энтузиазмом откликнулись уважаемые паны. — Такое мы слышим впервые в жизни! Для вас — все, что угодно!
Я объяснила: всего не потребую, но кое-что — да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85