Нет, то не было прощением обидчику, просто подсознательная потребность усыпить его мимолетной заботкой, чтобы внезапностью в недалеком будущем обеспечить себе надежную глубину мщенья. Оставив задремавшего Дымкова в машине, несмотря на головную боль, она вышла проводить отца до подъезда.
– Ты был почти блистателен сегодня, Дюрсо. Еще не видела такого, словно третье измеренье в тебе открыла... – и осеклась на злосчастной оговорке, но, по счастью, тот не понял. – Что-нибудь случилось?
– С поездкой все налаживается. Сам Скуднов высказался решительно за. Вообще хорошие известия.
Дочь с досадой взглянула на небо, много ли осталось дождя.
– У тебя плохой вид последнюю неделю, не запускай. Позавчера тетя Эмма прислала новинку от бессонницы, все без ума в Милане... Хочешь?
Он усмехнулся на слишком непривычные, в их обиходе, нотки ласки и тревоги:
– Берегись сентиментальности, дочка, она тебя старит. Плюс к тому насчет поездки, то я закинул за тебя словцо. Хотя не ветрогон, но у них не принято отпускать за границу без женского глаза. Мне не углядеть за ним без тебя.
Жестокая отплата была целиком в духе сложившихся отношений.
– Очень мило с твоей стороны, но напрасные хлопоты. Не собиралась примазываться к твоей фортуне. Сам как-нибудь держи покрепче в зубах свой кусочек сыра.
Припустивший дождик и замеченное в машине шевеленье третьего пассажира удержали Юлию от сочувственного соображенья о почти невыполнимости ее совета при вставных челюстях. Между тем, привалившего счастья хватило бы и на ее долю. Если минувший месяц не изобиловал благоприятными новостями, улов одного нынешнего вечера с лихвой возмещал сопряженную с выездными делами трату нервов. Со слов чьего-то ходового племянника, имевшего по приятельству доступ в полувысшие этажи, стало известно о последовавшем на днях куда следует сердитом звонке из секретариата самого Скуднова – немедленно прекратить ведущееся доследование о преступном исчезновении задержанного иллюзиониста из милицейского отделения. Другая резвая птичка, имевшая обыкновение лакомиться вкусными крошками, что заодно с сором выметаются из-под больших наркоматовских столов, подтвердила поступившие сутками раньше известия о якобы вполне сочувственном отношении кое-кого повыше к предполагаемому турне аттракциона Бамба по северной Европе. В самом согласии такого лица заключалась автоматическая команда подчиненным инстанциям насчет срочной заготовки паспортов, выписки суточных, шитья фраков, наконец, по неприличию заявляться на придворный прием в партикулярном пиджаке.
Особым предзнаменованьем грядущих метаморфоз был полученный Дымковым сувенир от одной завуалированной скандинавской особы, наслышанной о невинном дымковском пристрастии. То была дивная именная зажигалка, где рождение искры, основанное на каком-то изящном, недовыясненном до конца электронном парадоксе, сверх того сопровождалось музыкальным моментом на полдюжину тактов; в пламени танцевали цветные струйки. Главный криминал заключался не только в ювелирной ценности безделушки, в качестве изделия из червонного золота подлежащей незамедлительному изъятию вместе с владельцем как на предмет выяснения, где припрятано остальное, но и за какие потаенные услуги прислана – хорошо еще, если только из преисподней. Вручение произошло часа за полтора до вечернего представленья, после неразборчивого телефонного звонка, и потом на квартиру перетрусившего Дюрсо нагрянул среднего ранга иностранный дипломат в сопровождении фотографа и лиц явно отечественной принадлежности. В предположении подстроенной ловушки старик оказал буйное сопротивление плюс бдительность, требовал удостоверения личности у гостя, на все уловки отвечавшего холодной понятливой улыбкой, – ссылался на срочное заболевание партнера, предварительно запертого в чулане, все перегибался через подоконник взглянуть на улицу, где, по его расчетам, к заграничному лимузину должен был пришвартоваться обязательный в таких случаях черный ворон, и под конец для профилактики принялся поносить мировой империализм, так что наблюдающий гражданин в штатском посоветовал ему, с убеждающим пожатьем запястья, не подымать хай и панику.
Совершившийся безнаказанно визит иностранца и церемония немыслимы были без ведома главной личности того времени, – немудрено, что беглое сопоставление перечисленных обязательств качнуло совсем было приунывшего старика в самый безрассудный оптимизм. Так как ничего тогда не делалось без тайного умысла, то окрыленному Дюрсо, при его незаурядном уме, не составило труда разгадать побудительные причины оказанного ему сверху покровительства. Ясно, помимо нормальных гастролей, на коллектив Бамба возлагалось более широкое политическое задание – не только установить братские связи со шведско-норвежскими иллюзионистами, чтобы под прикрытием дружбы перевоспитать в прогрессивном духе, как учит нас товарищ Скуднов, но и вообще покорить сердца самой широкой общественности с дальнейшей целью отвлечь сенсацией Бамба внимание тамошних правительственных кругов от подпольно-революционного демарша, который к тому времени подоспеет с нашей стороны. Ради стоящей цели Дюрсо охотно брался пустить в ход накопленный житейский опыт, хорошие манеры и природное свое обаяние, коего, прикинуть на глазок, вполне хватило бы на всю срединную Европу, что потребовало бы продления командировки на второй, даже третий срок. Следовало ожидать, что внезапный, пусть пока воображаемый скачок из абсолютного ничтожества в элиту роковым образом ускорит его душевное заболеванье, – тем любопытней проследить, как с развитием маньякальной идеи из его расчетов постепенно выпадал сам Дымков... В той поздней фазе только деятельностью на международно-государственном поприще и мог он возместить огорчения Джузеппе, посмертное презрение которого, к слову сказать, незадачливый отпрыск все острей ощущал на себе весь последний месяц. Но и в апогее европейской славы новый Талейран, достигнув всех показателей духовного и материального достатка, он не останется невозвращенцем, как повелевало бы простое благоразумие, а в укор не ценившему его советскому правительству, хорошо бы даже пешком, при всех его орденах, лентах и регалиях, вернется на родину в свою убогую нетопленую трехкомнатную квартирку, чтобы замерзающей рукой, при оплывшей свече непременно набросать рапорт любимому отцу всех детей на свете о перевыполнении задания... С тех пор, к сумеркам в особенности, разгорался лихорадочный бред его головокружительного преображения.
И потом всю ночь, всякий раз с новыми обогащенными подробностями, разыгрывается в разгоряченном мозгу один и тот же навязчивый вариант ожидаемого преображенья. Величайший человек всех континентов и революций, не говоря уж о временах и народах, острым глазом давно заприметивший бедного хромого балаганщика со своей орлиной высоты, однажды призывает к себе в советники старого Дюрсо, который и сам не прочь годок-другой до пенсии, если создадут условия, поработать титаном для человечества. Случались и в прошлом такие двойные звезды дружбы и сотрудничества, но ничто не сближает так, как хомут всемирно-исторической ответственности на опасном перегоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191