Конечно, все было не так хорошо, да и потрудиться приходилось основательно, но все же это лучше, чем ничего. Тем более что все можно было сделать здесь же, на лесистых склонах холмов, меньше чем в миле от поместья.
Сюда, в этот глухой уголок, никто никогда не забредал - именно поэтому Борис так любил его. Лес здесь не рубили уже лет пятьсот, и лесники не посещали густо заросшие соснами склоны. Только редко проникавшие сквозь чашу солнечные лучи иногда освещали землю, да лесные голуби нарушали вечную тишину воркованием и хлопаньем крыльев, а иногда вдруг раздавался тихий шорох каких-то таинственных, невидимых ползающих существ. Это было царство пляшущих в лучах света пылинок, сосновых шишек и иголок, грибов и странно молчаливых, перелетающих с дерева на дерево белок.
Холмы находились на древней Валашской равнине, простирающейся от предгорий Альп, расположенных в сорока пяти милях отсюда. По своей форме они напоминали распятие - центральный хребет, длиной около двух миль, тянулся с севера на юг, а с востока на запад его пересекал другой, длиной примерно с милю, выполнявший роль перекладины. Вокруг холмов поля были разделены множеством стен, заборов, оград, иногда встречались небольшие аллеи деревьев, однако в непосредственной близости от холмов поля оставались невозделанными и зеленели высокой травой и зарослями чертополоха. Иногда приемный отец Бориса пускал сюда попастись лошадей или скот, но это случалось довольно редко. Лаже дикие звери опасались забредать сюда, иногда они, словно испугавшись чего-то, убегали подальше от этих чересчур уж тихих полей, ломая заборы и перескакивая через изгороди.
Однако маленький Борис Драгошани относился к этим местам совершенно иначе. Здесь он мог поохотиться на крупного зверя, проникнуть в неведомые джунгли Амазонки, отправиться на поиски исчезнувших городов инков.
Все это можно было сделать лишь при условии, что приемный отец Бориса никогда не узнает, чем занимается мальчик, а главное - где он играет. Несмотря на строгий запрет, таинственные леса привлекали Бориса, - в них было что-то такое, что словно магнитом тянуло его сюда.
Именно по такому лесу и пробирался сейчас Борис, карабкаясь от дерева к дереву по одному из крутых склонов в центре распятия. Пыхтя и задыхаясь, он тащил за собой большую картонную коробку, служившую ему тележкой - почти такой же, как на катальных горках, только без колес. Путь наверх был долгим, но дело того стоило. Он прокатится еще разочек, на этот раз с самой вершины холма, и тогда уж пойдет домой. Солнце уже опустилось к горизонту и, судя по всему, Борису и так попадет за опоздание, так что, если он еще раз прокатится, хуже не будет.
Добравшись до вершины, он остановился, чтобы перевести дыхание, на минутку присел, отмахиваясь от комаров, летавших в бледных лучах солнца, проникавших сквозь ветки высоких густых сосен, а затем потащил коробку дальше по гребню - к тому месту, откуда к самому подножию вела своего рода просека. Когда-то в незапамятные времена здесь и в самом деле прорубили просеку, однако потом лесорубы вдруг вспомнили (а может быть, им кто сказал), что это за место. С тех пор просека почти заросла молодыми деревцами, но след от нее все же остался. Именно по этому следу Борис и собирался совершить свой безрассудно опасный спуск.
Поставив коробку на самый край, Борис забрался в нее и вцепился руками в боковые стенки, а затем начал легонько подталкивать ее вперед, пока она не заскользила вниз.
Поначалу коробка двигалась ровно, легко скользя по ковру из сосновых игл и жесткой травы между кустами и тонкими стволами деревьев, точно следуя по линии бывшей просеки. Но потом... Борис был еще ребенок. Он не мог предвидеть опасность, не принял во внимание крутизну склона и силу ускорения.
Коробка быстро набрала скорость, спуск и в самом деле стал таким же головокружительно ужасным, как и спуск на тележке с “восьмерки”. Задев за кочку травы, коробка подпрыгнула, затем снова опустилась на землю, с силой ударившись о ствол молодого дерева, и с ошеломляющей скоростью понеслась вниз по почти отвесному склону, виляя из стороны в сторону и задевая о стволы сосен, густо росших по бокам бывшей просеки. Контролировать спуск бешено несущейся под уклон “тележки” не было никакой возможности - Борис не мог ни затормозить, ни свернуть в сторону. Все, что ему оставалось, - это лететь туда, куда несла его коробка.
Его швыряло, обо что-то ударяло, коробка кренилась то влево, то вправо. Борис был уже весь в синяках, и ужас его с каждой секундой все возрастал. Он с грохотом катался по коробке, как высохшая горошина в стручке.
Теперь, когда он оказался вне просеки, последние лучи дневного света окончательно исчезли. Чтобы защититься От невидимых в темноте, но больно хлеставших веток, Борис пригнул голову. А кошмарный спуск продолжался. Однако деревья вокруг росли все гуще, и, по-видимому, ужасному полету скоро должен был прийти конец.
Достигнув того места, где почва под деревьями была глинистой и каменистой, а корни над ее поверхностью бугрились, словно туловища толстых змей, коробка развалилась на части. Со страшным треском дно вырвалось из-под Бориса, а стенки, в которые он из последних сил в ужасе вцепился, сломались. Едва не ударившись головой о ствол дерева, Борис полетел кувырком. Катясь вверх ногами, подпрыгивая и скользя, он не замечал треска ломавшихся под его тяжестью тонких веток - он видел только проблески неба сквозь вершины темных сосен и ощущал болезненные толчки и удары во время стремительного падения, которое, казалось, никогда не прекратится. Последнее, что он почувствовал, - удар о край или обломок скалы, а затем - чернота, мрак, во всяком случае, на какое-то время...
Он пробыл без сознания, вероятно, не более минуты, а может быть, и пять... или пятьдесят... Возможно, он и вовсе не терял сознания. Его кто-то сильно, очень сильно встряхнул. Если он не умер до этого, то все происшедшее дальше вполне могло убить его. Он мог умереть от страха.
В голове его все кружилось, и вдруг он услышал, как чей-то голос произнес:
«Кто ты? Почему ты пришел сюда? Ты... предлагаешь себя мне?»
Голос был зловещий, невыносимо зловещий. В нем было заключено абсолютно все, что только может привести в ужас. Борис был всего лишь маленьким мальчиком и не понимал значения таких слов, как животный, садистский, дьявольский, или таких выражений, как “силы тьмы”; он не знал также, как можно пробудить эти силы. Он боялся скрипа ступеньки на темной лестнице, приходил в ужас, слыша, как стучат ветки в окно его спальни, когда все в доме спят, пугался неожиданного прыжка лягушки, при виде движения жабы или замершего неподвижно пруссака. Он вздрагивал, когда включался свет, а когда заяц-пруссак стремительно срывался с места, почувствовав, что его обнаружили, Борис и вовсе обмирал.
Однажды, спустившись в глубокий погреб, где приемный отец Бориса хранил запас вин, а на холодных полках лежали завернутые в муслин головки сыра, Борис услышал стрекот сверчков. В тонком луче маленького фонарика он сумел увидеть одного, серо-белого из-за постоянного пребывания в темноте. Он подошел ближе и хотел наступить на него, но насекомое прыгнуло и исчезло. Он нашел другого, но случилось то же самое. Еще одного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Сюда, в этот глухой уголок, никто никогда не забредал - именно поэтому Борис так любил его. Лес здесь не рубили уже лет пятьсот, и лесники не посещали густо заросшие соснами склоны. Только редко проникавшие сквозь чашу солнечные лучи иногда освещали землю, да лесные голуби нарушали вечную тишину воркованием и хлопаньем крыльев, а иногда вдруг раздавался тихий шорох каких-то таинственных, невидимых ползающих существ. Это было царство пляшущих в лучах света пылинок, сосновых шишек и иголок, грибов и странно молчаливых, перелетающих с дерева на дерево белок.
Холмы находились на древней Валашской равнине, простирающейся от предгорий Альп, расположенных в сорока пяти милях отсюда. По своей форме они напоминали распятие - центральный хребет, длиной около двух миль, тянулся с севера на юг, а с востока на запад его пересекал другой, длиной примерно с милю, выполнявший роль перекладины. Вокруг холмов поля были разделены множеством стен, заборов, оград, иногда встречались небольшие аллеи деревьев, однако в непосредственной близости от холмов поля оставались невозделанными и зеленели высокой травой и зарослями чертополоха. Иногда приемный отец Бориса пускал сюда попастись лошадей или скот, но это случалось довольно редко. Лаже дикие звери опасались забредать сюда, иногда они, словно испугавшись чего-то, убегали подальше от этих чересчур уж тихих полей, ломая заборы и перескакивая через изгороди.
Однако маленький Борис Драгошани относился к этим местам совершенно иначе. Здесь он мог поохотиться на крупного зверя, проникнуть в неведомые джунгли Амазонки, отправиться на поиски исчезнувших городов инков.
Все это можно было сделать лишь при условии, что приемный отец Бориса никогда не узнает, чем занимается мальчик, а главное - где он играет. Несмотря на строгий запрет, таинственные леса привлекали Бориса, - в них было что-то такое, что словно магнитом тянуло его сюда.
Именно по такому лесу и пробирался сейчас Борис, карабкаясь от дерева к дереву по одному из крутых склонов в центре распятия. Пыхтя и задыхаясь, он тащил за собой большую картонную коробку, служившую ему тележкой - почти такой же, как на катальных горках, только без колес. Путь наверх был долгим, но дело того стоило. Он прокатится еще разочек, на этот раз с самой вершины холма, и тогда уж пойдет домой. Солнце уже опустилось к горизонту и, судя по всему, Борису и так попадет за опоздание, так что, если он еще раз прокатится, хуже не будет.
Добравшись до вершины, он остановился, чтобы перевести дыхание, на минутку присел, отмахиваясь от комаров, летавших в бледных лучах солнца, проникавших сквозь ветки высоких густых сосен, а затем потащил коробку дальше по гребню - к тому месту, откуда к самому подножию вела своего рода просека. Когда-то в незапамятные времена здесь и в самом деле прорубили просеку, однако потом лесорубы вдруг вспомнили (а может быть, им кто сказал), что это за место. С тех пор просека почти заросла молодыми деревцами, но след от нее все же остался. Именно по этому следу Борис и собирался совершить свой безрассудно опасный спуск.
Поставив коробку на самый край, Борис забрался в нее и вцепился руками в боковые стенки, а затем начал легонько подталкивать ее вперед, пока она не заскользила вниз.
Поначалу коробка двигалась ровно, легко скользя по ковру из сосновых игл и жесткой травы между кустами и тонкими стволами деревьев, точно следуя по линии бывшей просеки. Но потом... Борис был еще ребенок. Он не мог предвидеть опасность, не принял во внимание крутизну склона и силу ускорения.
Коробка быстро набрала скорость, спуск и в самом деле стал таким же головокружительно ужасным, как и спуск на тележке с “восьмерки”. Задев за кочку травы, коробка подпрыгнула, затем снова опустилась на землю, с силой ударившись о ствол молодого дерева, и с ошеломляющей скоростью понеслась вниз по почти отвесному склону, виляя из стороны в сторону и задевая о стволы сосен, густо росших по бокам бывшей просеки. Контролировать спуск бешено несущейся под уклон “тележки” не было никакой возможности - Борис не мог ни затормозить, ни свернуть в сторону. Все, что ему оставалось, - это лететь туда, куда несла его коробка.
Его швыряло, обо что-то ударяло, коробка кренилась то влево, то вправо. Борис был уже весь в синяках, и ужас его с каждой секундой все возрастал. Он с грохотом катался по коробке, как высохшая горошина в стручке.
Теперь, когда он оказался вне просеки, последние лучи дневного света окончательно исчезли. Чтобы защититься От невидимых в темноте, но больно хлеставших веток, Борис пригнул голову. А кошмарный спуск продолжался. Однако деревья вокруг росли все гуще, и, по-видимому, ужасному полету скоро должен был прийти конец.
Достигнув того места, где почва под деревьями была глинистой и каменистой, а корни над ее поверхностью бугрились, словно туловища толстых змей, коробка развалилась на части. Со страшным треском дно вырвалось из-под Бориса, а стенки, в которые он из последних сил в ужасе вцепился, сломались. Едва не ударившись головой о ствол дерева, Борис полетел кувырком. Катясь вверх ногами, подпрыгивая и скользя, он не замечал треска ломавшихся под его тяжестью тонких веток - он видел только проблески неба сквозь вершины темных сосен и ощущал болезненные толчки и удары во время стремительного падения, которое, казалось, никогда не прекратится. Последнее, что он почувствовал, - удар о край или обломок скалы, а затем - чернота, мрак, во всяком случае, на какое-то время...
Он пробыл без сознания, вероятно, не более минуты, а может быть, и пять... или пятьдесят... Возможно, он и вовсе не терял сознания. Его кто-то сильно, очень сильно встряхнул. Если он не умер до этого, то все происшедшее дальше вполне могло убить его. Он мог умереть от страха.
В голове его все кружилось, и вдруг он услышал, как чей-то голос произнес:
«Кто ты? Почему ты пришел сюда? Ты... предлагаешь себя мне?»
Голос был зловещий, невыносимо зловещий. В нем было заключено абсолютно все, что только может привести в ужас. Борис был всего лишь маленьким мальчиком и не понимал значения таких слов, как животный, садистский, дьявольский, или таких выражений, как “силы тьмы”; он не знал также, как можно пробудить эти силы. Он боялся скрипа ступеньки на темной лестнице, приходил в ужас, слыша, как стучат ветки в окно его спальни, когда все в доме спят, пугался неожиданного прыжка лягушки, при виде движения жабы или замершего неподвижно пруссака. Он вздрагивал, когда включался свет, а когда заяц-пруссак стремительно срывался с места, почувствовав, что его обнаружили, Борис и вовсе обмирал.
Однажды, спустившись в глубокий погреб, где приемный отец Бориса хранил запас вин, а на холодных полках лежали завернутые в муслин головки сыра, Борис услышал стрекот сверчков. В тонком луче маленького фонарика он сумел увидеть одного, серо-белого из-за постоянного пребывания в темноте. Он подошел ближе и хотел наступить на него, но насекомое прыгнуло и исчезло. Он нашел другого, но случилось то же самое. Еще одного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125