– Раз-два – взяли! Еще раз – взяли!
Грузчики, помогая себе зычными возгласами, снова навалились на неподъемный буфет, да, видно, усердие их было не совсем ловким: в деревянной махине что-то тут же жалобно заскрипело, а скрип этот завершился оглушительным треском.
– Яша! – простонала Извалова. Она рванулась было к грузчикам, однако удержалась – то, о чем сказал Щетинин, было куда важнее всяких буфетов.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста, – живо сказала Извалова. – Дай бог, чтоб нашлись, но только как же так – я не понимаю, ведь я сама прятала… Неужели…
– Да вот, представьте себе. Итак… – Максим Петрович оглянулся, отыскивая взглядом Евстратова, который сразу, войдя во двор, отстал, куда-то исчез, а сейчас бродил по малиннику, к чему-то внимательно приглядываясь, словно что-то ища…
– Товарищ Поперечный! – позвал Максим Петрович Костю. – Будьте добры, пригласите сюда участкового уполномоченного…
Подошел Евстратов, держа в руке длинный гаечный ключ.
– В малиннике нашел, – пояснил он. – Вещь полезная, а валяется, ишь, заржавел как! Виноват, товарищ капитан, – добродушно улыбнулся Евстратов, встретив строгий, вопрошающий взгляд Щетинина. – Увлекся… Сентябрь месяц, понимаете, а глядите – ягода! Последушки…
На его широкой ладони краснели собранные им в малиннике ягоды. Максим Петрович укоризненно покачал головой. «Ведь вот, – подумал он, – и не мальчик как будто, а тоже – вроде Кости… Ягодками увлекся!».
Максим Петрович взял ключ, повертел его в руках. Тяжелый, черт! Грубо высеченные зубилом, на нем четко виднелись кривоватые буквы: «С. Л.». Какое-то неприятное воспоминание было связано с тяжелым железным ключом… Какое? А! Тогда ночью, когда ловили «привидение», в малиннике, за конурою убитого Пирата, больно ушиб ногу об этот самый ключ…
– Ваше хозяйство? – Максим Петрович протянул Изваловой ключ.
– Не знаю… Валерьяна Александрыча, может быть, – пожала плечами Извалова. – Я в этих железяках не разбираюсь…
– Ну, ладно, – сказал Максим Петрович, кладя ключ на подоконник. – Давайте приступать.
Начали с дальней комнаты – той самой спальни, где стоял комод, из которого, по утверждению Изваловой, были похищены деньги. Искали тщательно, проверяя, прощупывая, перетряхивая каждую вещь, пробуя половицы, обстукивая стены, шаря в отдушниках, в топках двух печей. С детским любопытством, вытянув шеи, ходили понятые. Ими были те двое грузчиков, с которыми пререкался Малахин. Сам он ни минуты не оставался бездеятельным: стараясь всячески помочь работникам милиции, передвигал мебель, прощупывал матрацы, присматривался к половицам, пробовал приподнять иные из них, казавшиеся подозрительными, подавал советы. Его маленькие вострые глазки зорко поглядывали из-под набрякших, склеротических, чуть подрагивающих век, внимательно следя за тем, как перетряхивались, прощупывались одеяла, одежда, как перебиралось содержимое ящиков, шкафов, сундуков, каких-то затрапезных, кисловато и остро пахнущих прадедовских укладок.
Всякий раз, как обшаривались печные отдушники, у Кости замирало сердце: вот сейчас… вот сейчас… Их было три в доме – с медными блестящими закрышечками на цепочках, – и все три оказались пустыми. Наконец он не выдержал:
– Позвольте мне… У меня руки длинные, тут нужно поглубже залезать, – просительно сказал Костя, и, засучив рукав рубахи до самого плеча, проверил каждый из отдушников, весь перемазавшись той самой черной, жирной сажею, которую так живо представлял себе еще в вагоне, думая о поисках спрятанных денег, но так ничего и не нашел.
Возбуждение его упало, он весь потух, сомнение закрадывалось в душу, просачивалось по капельке. Некоторое время он совершенно механически продолжал обыск, помогая Максиму Петровичу и Евстратову выдвигать и задвигать ящики, подымать диванный матрац, обстукивать стены, перебирать, перелистывать бумаги и книги покойного Извалова.
Евгения Васильевна ходила, затаив дыхание, почему-то на цыпочках, иногда удивленно вскрикивая, хлопая в ладошки, когда обнаруживалась какая-нибудь вещица, давно пропавшая, о которой все уже позабыли – очки Валерьяна Александровича, завалившиеся за шкаф, косынка с эмблемой молодежного фестиваля, бог весть как очутившаяся в пыльном чреве старого дивана, чайная ложечка, трубочка бигуди… Вскрикивала и смеялась она деланно, кокетливо, играя под девочку, и это раздражало Костю, он искоса, неприязненно поглядывал на нее, так же, как и тогда, летом, когда она неожиданно застала его в пустом доме… Но четверть часа спустя забыл и про Извалову и про отдушники, когда в старом, запыленном сундуке, в куче бумажного хлама, обнаружил растрепанный переплетенный комплект журнала «Мир Приключений» за тысячу девятьсот девятый год.
– Разрешите мне взять на несколько дней это? – краснея, конфузясь, как школьник, обратился он к Изваловой.
– Ах, да пожалуйста, возьмите совсем, – сказала она, даже и не взглянув на книгу. – Я все равно хотела выбросить этот хлам…
Костя был счастлив. Он так и впился в старую, пахнущую мышами и затхлостью сундука книгу.
Но вот обыск закончился. Ни в доме, ни на чердаке, ни в сарае не нашлось ничего похожего на то, что искали.
Максим Петрович устало опустился на круглый табурет возле пианино.
– Теперь можно грузить? – робко спросила Извалова.
– Пожалуйста, – рассеянно ответил Максим Петрович, открывая крышку пианино. – Да, Евгения Васильевна! – окликнул он Извалову, кинувшуюся было к грузчикам, возле которых уже громыхал горластый Малахин. – Простите, на минуточку…
– Да? – обернулась Извалова.
– Я бы, знаете, советовал вам инструментик отремонтировать как следует, – сказал Максим Петрович, беря несколько аккордов. – Очень уж он у вас запущен…
Он довольно бойко отстукал какую-то простенькую пьеску, затем, наклонив голову, прислушиваясь, побубнил по басовым клавишам, что-то сердито хмыкнул и неожиданно, шумно, с тою мнимою техничностью, какой любят щегольнуть профессионалы-настройщики, в каком-то бравурном упражнении промчался пальцами по всей клавиатуре – от нижнего до верхнего регистров, но вдруг, оборвав игру, стал выстукивать несколько самых крайних верхних клавиш. Они не звучали, издавали пустой деревянный туповатый стук, словно что-то мешало молоточкам прикоснуться к струнам.
– Странно… – весь насторожившись, с некоторой даже тревогой в голосе пробормотал Максим Петрович.
Профессионально точным движением он снял переднюю стенку корпуса пианино. Ослепительно, словно косые струи солнечного дождя, блеснули золотые струны – волшебная, таинственная внутренность инструмента, и на клавиатуру с легким, сухим стуком упал небольшой сверток…
– Ах! – вырвалось у Изваловой.
Дрожащими руками Максим Петрович развернул газету: в ней, аккуратно сложенные, одна к одной, лежали шесть тоненьких, похожих на игральные карты пачек, крест-накрест запечатанных пестренькими зеленоватыми бандеролями.
– Деньги! – истерически вскрикнула Извалова. – Яша! Яша! Деньги нашлись! Да Яша же! Деньги!
Раздался какой-то странный возглас, и в комнату вбежал Малахин. Он так и замер над пачками, скучно, буднично, как самая обыкновенная вещь, лежащими на развернутом листе «Учительской газеты».
– Товарищ Поперечный! – позвал Максим Петрович Костю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151