Миссис Эстер Брюнер, также из немаленького списка Маккарти, была временно отстранена, когда ее муж покинул свой высокоответственный пост в ВМФ на время следствия. Другие же с тех пор тихо расслабились.
Вообще администрация Трумэна слишком часто ставила свое политическое будущее выше блага страны – будь то вопросы безопасности, или же покровительство неумехам и нерадивым работникам, а также дружкам из Канзас-сити. Безопасность в современном вашингтонском понимании заключается в засекречивании всех правительственных архивов, которые могут представлять опасность для администрации, и рассекречивании тех, что могут помочь в политической борьбе. Когда в октябре 1947 года Филипп Джессап давал показания перед сенатским комитетом, ему позволили огласить содержание документов, которые могли бы помочь ему в прояснении его позиции. А когда генерал Уиллоби предстал перед комиссией Маккаррана, его руки были связаны правительственным указом о неразглашении имен американцев, участвовавших в советской нелегальной деятельности в Японии. И какой бы документ ни был обнародован впоследствии под давлением общественности – это случается слишком поздно.
Когда 2 июля 1946 года помощник госсекретаря Дина Ачесона сообщил публике, что обвинения в сокрытии коммунистов в Госдепартаменте были вызваны «скорее тревогой, нежели фактами», это было воспринято как правдивое заявление. Однако публика могла не знать, что 26 июля 1946 года – 24 дня спустя – Госсекретарь Джеймс Бирнс признал в частном письме, что после тщательного просеивания Советом по благонадежности, 284 сотрудника Госдепартамента получили неблагоприятные отзывы, но лишь 79 из них были уволены. Именно это письмо имел в виду сенатор Маккарти в своей речи в Вилинге, Западная Виргиния, когда говорил, что среди оставшихся 205 у него есть показания на 57, как состоящих в компартии или людей, лояльных к коммунизму, но по-прежнему пребывающих в Госдепартаменте, что вызвало взрыв нечистой игры и атак на него со стороны либералов. Эти самые либералы по-прежнему настаивали на том, что утверждения, будто сочувствующие коммунистам остались на службе в Госдепартаменте, не соответствует фактам. Они утверждали также, что единственное, что соответствует истине, это что из 79 уволенных лишь 40 были уволены из-за мании подозрительности.
Публика, однако, не знала, что ФБР подготовило список для Госдепартамента, в котором, по словам одного из их официальных представителей, «были перечислены «агенты», «коммунисты», «симпатизирующие» и «подозреваемые» сотрудники Госдепартамента по состоянию на 15 мая 1947 года.
Из таблицы явствовало, что агентов было 20, коммунистов – 13, симпатизирующих – 14, подозреваемых – 77».
Публика лишь повторяла заверения Ачесона, Пенрифоя и президента, что проникновение коммунистов в правительство – дело прошлого. Доклад же офицера безопасности, аккуратно проштампованный «SECRET», лежит, спрятанный в архивах.
Еще раз, уже 10 июня 1947 года, комиссия Сената по ассигнованиям направила письмо госсекретарю Маршаллу, в котором предупреждала, что «под руководством администрации Дина Ачесона «была продумана и реализована программа» защиты персонала Госдепартамента, придерживающегося коммунистических убеждений в Госдепартаменте. Маршалл, однако, не соизволил даже подтвердить получение этого документа.
«Ревизионисты», пересматривающие современную истории, не те несостоявшиеся люди, что не получили признания в академических кругах. Настоящие ревизионисты – это официальные историки, готовые принять за евангельскую истину любые фальсификации правительственных чиновников, ответственных за связи с общественностью или лукавые заявления выше – или нижестоящих чиновников, не согласующиеся с глубоко упрятанными в архивах протоколами. И дело Зорге – показательнейший пример этого. В 1949 году Пентагон подготовил так называемый «Доклад Уиллоби» по делу Зорге, Смедли и другим. Доклад был подготовлен сотрудниками армейской разведки и заверен юристами-экспертами.
Однако Агнес Смедли пригрозила генералу Макартуру судебным иском. Угроза явно нелепая, но либеральная пресса истошно разоралась, и министр обороны Кеннет Ройял срочно отозвал доклад и ретировался, поджав хвост. И не успели еще похоронить копии этого доклада в пентагоновских архивах, как уже был создан миф о том, что Министерство обороны «отвергло» доклад, усомнившись в его истинности, чем выдало Агнес Смедли и другим, обозначенным в нем, своего рода сертификат о безупречной репутации. Миф этот жив и по сию пору, хотя даже беглый взгляд, брошенный на содержание газеты «Нью-Йорк таймс», способен легко разрушить его.
Вот так обстояли дела с политикой Соединенных Штатов на Дальнем Востоке. Давая показания перед сенатскими комитетами по разведке и международным отношениям, собравшимся на совместное заседание, чтобы установить причины, приведшие к внезапной отставке Макартура с поста главнокомандующего силами ООН в Корее, Дин Ачесон неоднократно повторил две догмы, которых придерживалась правительственная пропаганда в отношении причин тех потрясающих уступок, сделанных России, с целью вовлечь ее в войну на Тихом океане в 1945 году.
Ачесон под присягой утверждал, что когда подписывались ялтинские соглашения, погубившие националистический Китай, «мы еще не знали, есть у нас атомная бомба или нет». Хотя генерал Лесли Гроувс недвусмысленно подтвердил тот факт, что еще до Ялты он и министр обороны Симпсон информировали президента Рузвельта о том, что А-бомба была «на 99% – свершившийся факт» и что использование первой такой бомбы – вопрос нескольких месяцев. Полковник Уильям Консидайн из «Манхэттенского проекта» срочно вылетел на Мальту, чтобы перехватить американскую делегацию, направлявшуюся на Крымскую конференцию и уведомить госсекретаря Стеттиниуса о том, что «бомбу можно испытывать и что Гроувс перепроверил утверждения ученых об этом и что вероятная дата – 1 августа (1945)».
Ачесон под присягой утверждал: «Это было мнение военных (во время Ялты), разделявшееся всеми, что взятие Японии потребовало бы массированной высадки на островах и что прогноз этого сражения был крайне неблагоприятен: это была бы кровавая и ужасная битва. И потому было крайне важно, чтобы русские вступили в войну на Дальнем Востоке».
И тем не менее еще за семь месяцев до Ялты, адмирал Нимитц и генерал Макартур встретились в Гонолулу, чтобы обсудить тихоокеанскую стратегию, и, по словам адмирала Лики, пришли к соглашению, что «Японию можно вынудить принять наши условия капитуляции, используя военно-морские и военно-воздушные силы, но без вторжения на японскую землю». Адмирал Кинг, присутствовавший на переговорах в Ялте, сообщил президенту, что «блокада и бомбардировки могут заставить Японию капитулировать». Вступление русских в войну «ускорило бы эту капитуляцию», сказал он, но высказал при этом мнение, что президенту Рузвельту не следует уступать им больше, чем южную часть Сахалина в качестве «подачки», поскольку русские в любом случае и сами хотели бы вступить в эту войну. Но вместо этого Советскому Союзу была обеспечена военная и экономическая гегемония в Маньчжурии, а также порт Дайрен.
Более того, существовал доклад, подготовленный пятьюдесятью специалистами Министерства обороны – многие из которых были достаточно высокого ранга, – где указывались серьезные военные и политические последствия вступления русских в войну на Тихом океане, и следовал однозначный вывод, что такое вступление следует любым способом предотвратить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58