— прервал он себя. — Считайте до десяти.
Через десять секунд донеслось еще два разрыва. Горбунов захохотал.
— Самое интересное — рассуждать за противника. Как раз за немцев это не так трудно: немец — педант, он любит бефель и орднунг, у него все расписано и разложено по полочкам. Стоит батарея, а в окопчике сидит лейтенантик: планшетка, светящийся карандашик — я видел, очень хороши, нам бы такие. Город расчерчен на квадраты, объекты занумерованы. Дано задание: залп двух орудийный, интервал две минуты. И нельзя себе представить, чтоб он положил три снаряда подряд. Два — значит, два.
Следующий снаряд разорвался у самого носа «Онеги». С отвратительным визгом разлетелись осколки, кисловатый запах взрывчатки мгновенно впитался в сырой воздух. Это было самое близкое попадание за весь день.
Примерно в девятнадцать часов дали отбой. Ужин сильно задержался — коки были расписаны по аварийным партиям. За ужином доктор сказал Мите, что на плавбазе есть раненые — двое легко, а один сигнальщик серьезно, в голову, и Божко хочет отправить его в госпиталь — боится оперировать.
— Я бы и то взялся, — с презрением сказал Гриша, однако развивать эту тему не стал, чтобы не связываться с Каюровым.
Команде откуда-то стало известно, что лейтенант Туровцев знает, чем кончилась пьеса, и после ужина к нему началось самое настоящее паломничество. Первым подошел Туляков. В осторожных выражениях, застенчиво улыбаясь, он осведомился, не слыхал ли товарищ лейтенант о дальнейшей судьбе Ипполита и Агнии. Митя успокоил Тулякова насчет будущего влюбленных и в самых ярких красках расписал, как был посрамлен купец Ахов. К концу рассказа подошли Конобеев и Граница, за ними боцман. Пришлось начать сначала. Боцман слушал внимательно и изредка кивал головой с важным и загадочным видом. Затем спросил, откуда автор родом и не родственник ли он Николаю Островскому. Савин крутился около, но вопросов не задавал, делал вид, что ему все это неинтересно. В конце концов набежала вся команда, боцман догадался послать Границу за ключом от ленкаюты, и Митя прочел вслух четвертый акт. Читал он хорошо и имел такой успех, как будто сам его написал.
За разговорами он совсем позабыл о карте. Горбунов выждал, а затем позвонил и напомнил в такой изысканно-вежливой форме, что это стоило выговора. Митя сбегал на лодку и принес карту. Горбунов разложил карту на столе и нырнул в нее, как обычно — навалившись локтями и зажав уши ладонями. Через минуту он вынырнул очень довольный, скрутил карту в трубочку и, бросив на ходу: «Я у комдива», — исчез.
Перед отбоем Митя заглянул к нему с суточным расписанием. Горбунов даже не посмотрел:
— Отставить. Завтра с утра погрузка. Примете соляр, воду, продукты. Харчи берите с разбором, не все, что вам будут совать. Как стемнеет — перейдем.
Он был весел, значит, кого-то переупрямил.
— Есть, — сказал Митя без всякого энтузиазма. — А куда, товарищ командир?
— Именно этот вопрос я хотел бы с вами обсудить.
Митя метнул на Горбунова быстрый взгляд: шутить изволите? Но командир с серьезным видом потирал руки.
— Приступим? — Он включил верхний свет и подвел Митю к разложенной на столе карте. Легким прикосновением остро отточенного карандаша обозначил дислокацию дивизиона: эллипс побольше — «Онега», поменьше и поуже — лодки. — Прошу!
Митя взял карандаш и почесал им за ухом. Наступила пауза.
— Куда идти и где швартоваться — это не один, а два вопроса, — сказал Горбунов тоном опытного и терпеливого репетитора, — идти можно…
— Вверх или вниз по течению.
— Правильно. А швартоваться?
— У правого или левого берега.
— Превосходно. Действуйте…
— Хотел бы я знать, чем вы занимаетесь, — спросил Горбунов через минуту. Тон был шутливый, но уже с оттенком раздражения.
— Думаю, куда поставить лодку.
— Куда же?
— Еще не знаю. Думаю.
— А мне кажется — нет.
— Что же, по-вашему, я делаю?
— Гадаете. Убеждены, что у меня есть готовое, согласованное с комдивом решение, и пытаетесь его угадать. Но угадать результат, минуя весь ход рассуждения, можно только случайно. Скажите лучше, зачем вообще нужен этот переход?
— Как зачем?
— Вот так — зачем?
— Чтоб рассредоточить корабли.
— Справедливо. Зачем?
— Я не понимаю…
— Что тут не понимать. Зачем их нужно рассредоточивать?
— Чтоб нести меньше потерь от обстрела.
— Договорились. Значит, нет смысла отойти от «Онеги» и стать рядом с другим кораблем?
— Нет.
— Значит, надо идти туда, где кораблей меньше?
— Да.
— Следовательно?
— Вверх по течению.
— Великолепно. Итак, пошли вверх по течению. Где же мы будем искать стоянку?
Митя молчал.
— Я знаю, вы любите ходить в город, — сказал ехидно Горбунов. — Неужели вам никогда не попадалась надпись: «Эта сторона улицы наиболее опасна при обстреле»?
— Попадалась, конечно.
— Так вот представьте себе, что Нева — улица…
В конце концов Митя облюбовал недурную стоянку у того же берега, повыше Литейного. Старательно нарисовав на карте условный знак, он вытер пот с верхней губы и улыбнулся.
— Ну, а теперь скажите по совести, Виктор Иванович, где мы станем?
— Как где? — Горбунов был искренне удивлен. Помолчав, он с интересом взглянул на Митю: — Скажите, штурман, неужели, кроме меня, вам так-таки никто не говорил, что вы лентяй?
Митя обиделся. Работать с утра до поздней ночи, отказываться ради дела от всех жизненных радостей и чтоб тебе еще лепили лентяя — нет уж, слуга покорный! Лучше терпеть воркотню дяди Васи, чем это изощренное издевательство.
— Товарищ командир, — сказал Митя сипло. — Если я вам не подхожу, скажите прямо. Какое ваше приказание я не выполнил?
Горбунов вяло отмахнулся.
— Еще бы вы не выполняли приказаний. Вы лентяй потому, что ленитесь думать. А ведь вы неглупый парень, мыслительный аппарат у вас в исправности, но утруждать себя вы не любите, вращаетесь в сфере положенного и все вопросы потруднее предоставляете решать начальству. Вы твердо верите, что Кремль выиграет войну, Смольный отстоит Ленинград, а Горбунов отремонтирует лодку и весной выведет ее в Балтику. Такая вера делает вам честь, но, ей-же-ей, я был бы спокойнее за вас, если б знал, что вам свойственны сомнения. Не пугайтесь, — усмехнулся он, увидев Митины широко раскрытые глаза. — Сомнение — признак самостоятельной работы мысли и неизбежный этап при выработке убеждений. Взгляды, выработанные с некоторой затратой умственной энергии, наиболее устойчивы при крутом изменении обстановки. Задумайтесь-ка над следующим парадоксом. — Горбунов сел на койку и показал Мите на ковровый табурет. — Что может быть недемократичнее по своей организации, чем подводная лодка? Все слепы — вижу я один. Все глухи и немы — только я знаю код. Я веду, я атакую, я командую — остальные слушают и репетуют. Но я погубил бы лодку, если б монополизировал право думать. А вам не приходило в голову, — он понизил голос, — что корабль может оказаться в условиях, когда земные законы практически перестают воздействовать и лодка становится похожей на снаряд, летящий в звездном пространстве? Когда смертельная опасность близка, а трибунал далеко — где-то на другой планете? Что сдержит тогда людей, чтоб они не превратились в обезумевшее стадо? Только сознание, только мысль.
Митя молчал. Его внимание было поглощено двойным рядом заклепок над головой Горбунова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Через десять секунд донеслось еще два разрыва. Горбунов захохотал.
— Самое интересное — рассуждать за противника. Как раз за немцев это не так трудно: немец — педант, он любит бефель и орднунг, у него все расписано и разложено по полочкам. Стоит батарея, а в окопчике сидит лейтенантик: планшетка, светящийся карандашик — я видел, очень хороши, нам бы такие. Город расчерчен на квадраты, объекты занумерованы. Дано задание: залп двух орудийный, интервал две минуты. И нельзя себе представить, чтоб он положил три снаряда подряд. Два — значит, два.
Следующий снаряд разорвался у самого носа «Онеги». С отвратительным визгом разлетелись осколки, кисловатый запах взрывчатки мгновенно впитался в сырой воздух. Это было самое близкое попадание за весь день.
Примерно в девятнадцать часов дали отбой. Ужин сильно задержался — коки были расписаны по аварийным партиям. За ужином доктор сказал Мите, что на плавбазе есть раненые — двое легко, а один сигнальщик серьезно, в голову, и Божко хочет отправить его в госпиталь — боится оперировать.
— Я бы и то взялся, — с презрением сказал Гриша, однако развивать эту тему не стал, чтобы не связываться с Каюровым.
Команде откуда-то стало известно, что лейтенант Туровцев знает, чем кончилась пьеса, и после ужина к нему началось самое настоящее паломничество. Первым подошел Туляков. В осторожных выражениях, застенчиво улыбаясь, он осведомился, не слыхал ли товарищ лейтенант о дальнейшей судьбе Ипполита и Агнии. Митя успокоил Тулякова насчет будущего влюбленных и в самых ярких красках расписал, как был посрамлен купец Ахов. К концу рассказа подошли Конобеев и Граница, за ними боцман. Пришлось начать сначала. Боцман слушал внимательно и изредка кивал головой с важным и загадочным видом. Затем спросил, откуда автор родом и не родственник ли он Николаю Островскому. Савин крутился около, но вопросов не задавал, делал вид, что ему все это неинтересно. В конце концов набежала вся команда, боцман догадался послать Границу за ключом от ленкаюты, и Митя прочел вслух четвертый акт. Читал он хорошо и имел такой успех, как будто сам его написал.
За разговорами он совсем позабыл о карте. Горбунов выждал, а затем позвонил и напомнил в такой изысканно-вежливой форме, что это стоило выговора. Митя сбегал на лодку и принес карту. Горбунов разложил карту на столе и нырнул в нее, как обычно — навалившись локтями и зажав уши ладонями. Через минуту он вынырнул очень довольный, скрутил карту в трубочку и, бросив на ходу: «Я у комдива», — исчез.
Перед отбоем Митя заглянул к нему с суточным расписанием. Горбунов даже не посмотрел:
— Отставить. Завтра с утра погрузка. Примете соляр, воду, продукты. Харчи берите с разбором, не все, что вам будут совать. Как стемнеет — перейдем.
Он был весел, значит, кого-то переупрямил.
— Есть, — сказал Митя без всякого энтузиазма. — А куда, товарищ командир?
— Именно этот вопрос я хотел бы с вами обсудить.
Митя метнул на Горбунова быстрый взгляд: шутить изволите? Но командир с серьезным видом потирал руки.
— Приступим? — Он включил верхний свет и подвел Митю к разложенной на столе карте. Легким прикосновением остро отточенного карандаша обозначил дислокацию дивизиона: эллипс побольше — «Онега», поменьше и поуже — лодки. — Прошу!
Митя взял карандаш и почесал им за ухом. Наступила пауза.
— Куда идти и где швартоваться — это не один, а два вопроса, — сказал Горбунов тоном опытного и терпеливого репетитора, — идти можно…
— Вверх или вниз по течению.
— Правильно. А швартоваться?
— У правого или левого берега.
— Превосходно. Действуйте…
— Хотел бы я знать, чем вы занимаетесь, — спросил Горбунов через минуту. Тон был шутливый, но уже с оттенком раздражения.
— Думаю, куда поставить лодку.
— Куда же?
— Еще не знаю. Думаю.
— А мне кажется — нет.
— Что же, по-вашему, я делаю?
— Гадаете. Убеждены, что у меня есть готовое, согласованное с комдивом решение, и пытаетесь его угадать. Но угадать результат, минуя весь ход рассуждения, можно только случайно. Скажите лучше, зачем вообще нужен этот переход?
— Как зачем?
— Вот так — зачем?
— Чтоб рассредоточить корабли.
— Справедливо. Зачем?
— Я не понимаю…
— Что тут не понимать. Зачем их нужно рассредоточивать?
— Чтоб нести меньше потерь от обстрела.
— Договорились. Значит, нет смысла отойти от «Онеги» и стать рядом с другим кораблем?
— Нет.
— Значит, надо идти туда, где кораблей меньше?
— Да.
— Следовательно?
— Вверх по течению.
— Великолепно. Итак, пошли вверх по течению. Где же мы будем искать стоянку?
Митя молчал.
— Я знаю, вы любите ходить в город, — сказал ехидно Горбунов. — Неужели вам никогда не попадалась надпись: «Эта сторона улицы наиболее опасна при обстреле»?
— Попадалась, конечно.
— Так вот представьте себе, что Нева — улица…
В конце концов Митя облюбовал недурную стоянку у того же берега, повыше Литейного. Старательно нарисовав на карте условный знак, он вытер пот с верхней губы и улыбнулся.
— Ну, а теперь скажите по совести, Виктор Иванович, где мы станем?
— Как где? — Горбунов был искренне удивлен. Помолчав, он с интересом взглянул на Митю: — Скажите, штурман, неужели, кроме меня, вам так-таки никто не говорил, что вы лентяй?
Митя обиделся. Работать с утра до поздней ночи, отказываться ради дела от всех жизненных радостей и чтоб тебе еще лепили лентяя — нет уж, слуга покорный! Лучше терпеть воркотню дяди Васи, чем это изощренное издевательство.
— Товарищ командир, — сказал Митя сипло. — Если я вам не подхожу, скажите прямо. Какое ваше приказание я не выполнил?
Горбунов вяло отмахнулся.
— Еще бы вы не выполняли приказаний. Вы лентяй потому, что ленитесь думать. А ведь вы неглупый парень, мыслительный аппарат у вас в исправности, но утруждать себя вы не любите, вращаетесь в сфере положенного и все вопросы потруднее предоставляете решать начальству. Вы твердо верите, что Кремль выиграет войну, Смольный отстоит Ленинград, а Горбунов отремонтирует лодку и весной выведет ее в Балтику. Такая вера делает вам честь, но, ей-же-ей, я был бы спокойнее за вас, если б знал, что вам свойственны сомнения. Не пугайтесь, — усмехнулся он, увидев Митины широко раскрытые глаза. — Сомнение — признак самостоятельной работы мысли и неизбежный этап при выработке убеждений. Взгляды, выработанные с некоторой затратой умственной энергии, наиболее устойчивы при крутом изменении обстановки. Задумайтесь-ка над следующим парадоксом. — Горбунов сел на койку и показал Мите на ковровый табурет. — Что может быть недемократичнее по своей организации, чем подводная лодка? Все слепы — вижу я один. Все глухи и немы — только я знаю код. Я веду, я атакую, я командую — остальные слушают и репетуют. Но я погубил бы лодку, если б монополизировал право думать. А вам не приходило в голову, — он понизил голос, — что корабль может оказаться в условиях, когда земные законы практически перестают воздействовать и лодка становится похожей на снаряд, летящий в звездном пространстве? Когда смертельная опасность близка, а трибунал далеко — где-то на другой планете? Что сдержит тогда людей, чтоб они не превратились в обезумевшее стадо? Только сознание, только мысль.
Митя молчал. Его внимание было поглощено двойным рядом заклепок над головой Горбунова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140